Игра в Тарот - Алексей Грушевский

Надев плащ, и положив во внутренние карманы по бомбе, Николай уже направился к лестнице ведущей из подвала, как сверху раздалось недовольное сопение, как всегда появившейся в самое неудачное время, тёти.

Видно бесконечные дожди изрядно помотали её психику. Она явно пришла ругаться.

— Мне зачем тебя прислали? Чтобы ты был под присмотром. Потому что без присмотра, ты тут же в какую-нибудь драку влезешь. Между прочем, уголовное дело ещё не закрыто, только приостановлено. Хоть тебя и порезали эти чёрные, но одному-то ты железякой пол черепа снёс? Снёс. А ты что делаешь? Сидишь в сарае и даже ко мне не заходишь. Разве это правильно?

— Так я же машиной занимаюсь.

— Не ври. Машина как стояла грязная, так и стоит. Ацетон есть, кислота есть, перекись уже несколько бидонов, наверное, набрал. И где же спрашивается результат?

— Так ведь подготовиться же надо. В порядок помещение привести. Инструменты найти, почистить их, наладить.

Тётка уже спустилась с лестницы и бродила по подвалу в тусклом свете единственной электрической лапы, хлюпая старыми ботам и оставляя за собой мокрые следы. Видно было, что ей нравится относительный порядок, который навел Николай в процессе своих химических опытов.

— Ну да, ну да, немного прибрался — была она вынуждено согласиться. — А что это, соль?

Тётка остановилась перед тарелкой, на которой сохла недавно изготовленная взрывчатка, опустила в неё палец и попробовала на вкус.

— Фу, дрянь! Это не соль. Мне соль нужна. Тут нету?

Николай в оцепенении пожал плечами, с ужасом наблюдая, как тетя остановилась прямо напротив злополучной тарелки.

— Фу как тут темно, Ничего не разглядишь — тетя чиркнула спичку.

Николая инстинктивно попятился подальше от опасного места, медленно, как ему показалось, приседая за массивный стоящий в центре подвала стол. Догорающая спичка обожгла тетины пальцы, и она небрежным движением бросила её в самый центр тарелки наполненной белым порошком, как, наверное, с её точки зрения, в самое пожаробезопасное место. Ну не на деревянные же пол, стол или полки бросать догорающую спичку?

Николаю показалось, что спичка падала целую вечность. Он в мельчайших подробностях видел все её кувырки и нервные предсмертные всполохи уже гаснущего огонька, и думал только об одном:

— Успеет ли она погаснуть, прежде чем коснётся взрывчатки, и успеет ли он до того момента лечь на пол?

Почему-то сделать это простейшие движения было очень трудно, словно воздух перед ним невероятно сгустился, это уже был даже и не воздух, а какая-то невероятно упругая прозрачная и совершенно невидимая резина, предательски возникшая между ним и спасительным полом, и ему, сжигаемым ужасом от осознания неизбежности того, что вот-вот должно было случиться, приходилось напрягать все свои силы, чтобы ещё на миллиметр продавить его в своём движение вниз.

Неожиданно упругий слой воздуха, который Николай так и не смог до конца преодолеть, вспыхнул и начал стремительно расширяться, словно дойдя до придела сжатия, заключённая в нём мощнейшая пружина начала неудержимо возвращать накопленную энергию, и играючи поднял Николая и как пушинку отбросил прочь.

Николая ослепила, выжегшая глаза, вспышка и через мгновение всё потонуло в поглотившей его густой и невероятно тяжёлой тьме. Ослеплённый, он лишь ощущал, как окружающий его воздух стремительно становиться всё более и более плотным, и скоро сжало так, что, затрещали, готовые вот-вот сломаться выворачиваемые этим давлением сплющенные кости и суставы. Он потерял сознание.

Но ощущения всё ж таки вернулись к нему. Его пронзила боль. Скоро боль была разложена на составляющие — он как-то очень неудобно лежал, что-то на него было навалено, нос и рот был плотно забит какой-то гадостью и потому было трудно дышать. Но главное, всё это означало одно — взрыв прошёл, и он остался жив. Николай уже почувствовал, что может двигаться, и сразу начал ворочаться, лихорадочно дёргая туда сюда руками и ногами, и, задыхаясь, кашлять. Эти хаотические усилия не пропали даром. Через некоторое время его захлестнула безумная радость — явственно становилось легче. Он откуда-то выбирался, двигался туда, где было больше воздуха и места. Ещё несколько рывков, и, откинув какую-то доску, он встал на ноги. Он стоял, он определённо стоял, ошарашено озираясь в окружившей его тьме. Ничего не было видно. Куда бы он ни направлял свой взгляд, нигде не было видно ни просвета. Пошарив в кармане, он нащупал зажигалку. В её пламени перед ним открылась картина разрушений.

Удивительно, но сквозь плотное облако поднятой взрывом мельчайшей пылевой взвеси, было видно, что разгром оказались и не такими уж и огромным. Да, широкая полка, где стояла тарелка со взрывчаткой, переломилась пополам, все полки, что были рядом с ней и над ней, также поломались и попадали, так что, там была гора ломанных щепок, битой посуды и какого-то другого хлама. Напротив эпицентра, завалив стол, лежал обожжённый, в разодранной одежде труп тёти.

Видно она и стол приняли на себя основной удар взрыва. Так что некоторые полки вдоль других стен, даже, кое-где остались на месте, хоть и покосились, но банки, похоже все были побиты. Не осталось буквально ни одной целой. Хрустя битым стеклом, Николай подошёл к самому дальнему, глубокому углу, отодвинул кусок оргалита, и убедился, что жестянки полные взрывчатки целы.

Под ногами что-то шипело, сквозь щели половых досок клубился лёгкий дымок, судя по всему там, бурлил коктейль, из натёкших под пол кислоты, ацетона и других неведомых дядиных реактивов из побитых склянок.

Николай отыскал газовую горелку. Долго, сосредоточенно принюхивался, похоже, запаха газа не было. С замиранием зажёг её. Она загорелась. Теперь у него был пусть тусклый, но постоянный источник света.

— Жизнь налаживается — саркастически усмехнулся он, оглядывая разгром.

Тётина неосторожность поставила перед ним ряд неразрешимых вопросов. Ведь если обнаружиться факт её смерти, то будет обнаружена и его лаборатория. В то же время скрывать это долго, тоже не возможно. В любом случае ему больше нельзя тут оставаться, по крайней мере, долго. Само стечение обстоятельств вело его к тому, что ему ничего не оставалось, как удариться в бега. Но, ведь он же собирался идти на войну, так за чем же дело то стало? Но тут он понял, какая большая разница, планировать, готовится, но… иметь возможность в любой момент дать отбой, подождать, ещё немного отложить, и… когда уже назад хода нет. Тоска и чувство безнадёжности и обречённости с невероятной силой захлестнули его. Он стоял посреди разгромленной лаборатории, перед трупом старухи и понимал только, что теперь он действительно одинок, безнадёжно одинок, по настоящему одинок, так же, как когда-то на далёкой планете Туле.

Когда вспышка истерии прошла и к Николаю вернулась способность логически мыслить, то единственное, что он смог придумать, что лаборатория должна продолжить свою работу, пока не хватились тёти. Есть день, два, пока не придёт фельдшерица, за это время надо пластифицировать оставшуюся взрывчатку, наделать бомб и…

— Возможно, удастся зацепиться, первое время, у кого-то из бывших скинов. Ну, хоть один, два, должны же быть не стукачами — перебирал он в памяти своих прошлых соратников, машинально приводя подвал в порядок.

Кое-как установил на место стол. Сгреб по углам кучи битого стекла и обломков, так чтобы по подвалу можно было хоть как-то ходить, не боясь споткнуться или пропороть ступню. И, наконец, он с невероятными усилиями взгромоздил на стол труп тёти, просто больше для него не было места. Он долго с ним возился, кантуя невероятно неподатливое, тяжёлое тело, так, чтобы оно легло на спину.

Предстояло подумать об освещении, своего разгромленного убежища. Одного пламени газовой горелки явно не хватало, к тому же ему нужен был источник огня для процесса пластификации. Поэтому надо было срочно что-то придумать. Копаясь в обломках, Николай нашёл достаточное количество более или менее целых бутылок. Налив в них чуть-чуть бензина, он вставил в горлышко туго свёрнутые тряпки, и скоро закоптило несколько импровизированных светильников, которые Николай расставил по краям стола, посреди которого лежала мёртвая старуха.

И сразу подвал словно бы ожил. Неровный, мерцающий свет породил нервную игру теней, так что казалось — вокруг трупа старухи начался лихорадочный танец, слетевшихся на свежего мертвеца стаями бесплотных мотылей, суетливых сущностей инферно.

Глава 4. Штурм Неба

Постепенно отойдя от отупения вызванного шоком от взрыва, Николаю открылась вся безнадёжность и кошмарность положения, в котором он оказался. Слабость овладела им, сил, и желания что-либо делать уже не было совершенно. Единственно на что его хватило, это поискать что-нибудь, на что можно было бы присесть. Ничего не нашёл кроме упавшей лестницы. Прислонил её к стене и забрался на пару ступенек. С этого ракурса, немного сверху, его поразило, насколько страшно и фантастично выглядел, ещё недавно такой уютный подвал.