И только лошади летают вдохновенно - Екатерина Кастрицкая

все очень старались и делали все возможное, чтобы он чувствовал себя комфортно. А он как первоклашка вначале смотрел на меня, мол, «что мне с ЭТИМ делать?».

Здесь я ожидала того же самого, а была… просто проигнорирована. Когда я появилась на пастбище, он поднял голову, увидел меня и… снова уткнулся в траву, не обращая внимания на мои призывы, а когда подошла, посмотрел с выражением «вы, кажется, куда-то шли? Ну и идите себе!»

Я офигела и расстроилась, да. Торчала среди табуна как дура, а моя лошадь как бы невзначай тусовалась на другом конце пастбища. Нет, он не убегал, я могла подойти, погладить, но меня для него не существовало, и вообще я была НИКТО, так, какая-то назойливая муха.

Но не сказать, что меня игнорировали все. Там было одно малече, такая милая жеребуська, что мимимимими. Стоило один раз ее почесать, как она тут же стала таскаться за мной по пятам, требуя продолжения банкета, и так тащилась от тисканья, что удержаться было невозможно. А если я немножко наклонялась к ней, она тут же устраивала голову у меня на плече (так не дотягивалась) и начинала шумно и щекотно дышать в ухо. Чудо, а не лошадка.

Но Гонжик все же расстроил, и с мыслью «он меня больше не любит!!!!» (ну да, я склонна к подобным выводам) поехала домой. Пообщалась с лошадкой, угу.

Но на следующий день он решил, видимо, что, ежели будет продолжать в том же духе я, глядишь, и совсем приезжать перестану, потому узнал меня сразу же, поперся встречать и даже начал защищать свой ресурс от других лошадей, швыряясь на них с крысой.

Единственной лошадью, которой позволялось быть рядом, была давешняя жеребуська, которая сказала моему великанищу, что она маленькая и беззащитная, и обижать ее нельзя. Так что он тока понюхал ее и со вздохом отошел. Это напомнило времена, когда он стабунивался с Рюшкой: великан и гномик.

Я воодушевилась, но не настолько, чтобы вытаскивать его из пастуха, а для начала пошла за щетками. И мы даже недурственно так позанимались традиционным дуракавалянием.

Тогда я решилась на вылазку "погулять". Конь шел на редкость спокойно (то есть, конечно, ДЛЯ НЕГО спокойно: в смысле, не пытался подорвать туда, откуда приехали, а конеедов выискивал, как же без этого) и даже решил попастись на обратном пути, что воодушевило: раз думает о жратве, значит, не так уж и боится.

В табуне, по всей видимости, чувствовал себя превосходно, совершенно спокойно. Потому туда же и вернулся.

Драма (даже почти трагедия) из жизни одной несчастной лошадки. В четырех действиях. С прологом и эпилогом

Действующие лица и исполнители:

Несчастная лошадка, она же жЫвотное Конь, одна штука — Их Гонжиковое Величество.

Злая и вообще во всех отношениях нехорошая хозяйка — ваша покорная слуга.

Почти законная жЫна их Гонжикового Величества, она же Пассия — симпатичная гнедая кобыль.

Греческий хор — [собутыльники] соплеменники Их Гонжикова Величества, в миру — табун.

Страшное Чудовище — зонтик.

Время действия: 22 и 23 июля 2011 года.

Пролог

Погода радовала мой непритязательный вкус. Это просто Катя решила выбраться на конюшню, ага. Решив, что если не — то жЫвотное Конь забудет, как злая и нехорошая хозяйка выглядит. Но я ж если чего в голову себе вобью — в лепешку разобьюсь, а исполню. Ну и вот. Выбралась. В шквалистый ветер, ливень и прочие незамысловатые радости нашего резко континентального в нехорошем смысле климата.

Действие первое

Несчастная лошадь Их Гонжиковое Величество вкушали травку в компании Пассии и греческого хора, когда злая и нехорошая хозяйка подкралась к изгороди и затаилась у входа. Старалась не отсвечивать — интересно было, заметят али нет. Заметила Пассия (у нее чуйка на злых хозяев, видимо) и доложила Их Гонжикову Величеству, что это, кажись, по Их душу пожаловали. Гонжиковое Величество оторвалось от травы, посмотрело в сторону выхода и сказало Пассии, что она ошиблась, Оно таких не знает [и знать не хочет, и вообще ходют тут всякие.]

Но злая хозяйка — она ж на то и злая, что намеков не понимает, разворачиваться и ехать домой не захотела, а поперлась переодеваться и вернулась с Их Величества вещами. Правда, было смягчающее обстоятельство в виде вкусняшек, потому Их Гонжиковое Величество, конечно, подошли, но вот куда-то идти категорически отказались.

После непродолжительных выяснений, где Их Гонжиковое Величество видело тех, кто шляется по конюшням [делать им нечего], а также в каком виде оно этих праздношатающихся видело, были выслушаны ответные аргументы в стиле [ «Щас в покатушки отдам»] «имей совесть», совесть вдруг проснулась, протерла глаза и сказала: ладно, пойдем, но ненадолго и недалеко. Конечно, недалеко, гадко ухмыльнулась злая хозяйка и потащила нищасную лошадку шляться по окрестным полям. А там конееды! В лужах! В кукурузе! И ваще жить страшно [с такими-то хозяевами]! И вообще, Вы чьих подданных, собственно, будете??? Наших??? Неее, мы таких не знаем, все «наши» в такую погоду дома сидят! [Люди] лошади добрые, поможите!!! (здесь идет фонограмма громкого ржания, но греческий хор был далеко, потому Их Величество звучали соло).

В общем, длились страдания лошадки, пока злой хозяйке не надоело бесцельное слоняние по округе (всего-то полтора часика каких-то уж потерпеть нельзя). И Их Величество Гонжик наконец-то не был возвернут к соплеменникам. Пассия была счастлива и сразу кинулась лизаться. Но не тут-то было. Потому что дальше было действие второе.

Действие второе

В котором Их Гонжиковое Величество неожиданно вспоминает, что вот эту злую и нехорошую хозяйку любит — просто сил никаких нет как, и вообще — только противомушиная шторка мешала ему раньше опознать свое счастье, и он по этому поводу скорбит безмерно, и — «Ну что ж ты сразу не сказала, что это ты???!!! Я так рад тебя видеть!!!!!»

И решает, что это человеческое существо — его частная, неделимая и неприкосновенная собственность. А греческий хор и даже Пассия пусть не смеют приближаться! Поэтому Гонжиковое Величество со страшной и ужасной крысой кидалось на всех, кто смел подходить на недопустимое с Их точки зрения расстояние, и даже на Пассию, так что она грустно ходила следом.

В конце концов, хозяйка, хоть и нехорошая, начала всерьез опасаться, что уши Их Величества, если так пойдет и дальше, вообще не смогут отклеиться от шеи, а это не эстетично. Потому удалилась от табуна, а несчастная лошадь потопала следом. И ходила как приклеенная. А еще следом ходил греческий хор,