Возвращение из мрака - Анатолий Афанасьев

– Правда хочешь, чтобы рассказала?

– Только без вранья.

– Без вранья бабы не умеют… А что хочешь знать?

– Есть ли у тебя душа.

История ее оказалась незатейливой – и короче комариного писка. Приехала в Москву на заработки из небольшого среднерусского городка Камышина, где отработала в школе год после окончания педагогического института. Она никогда не уехала бы оттуда по доброй воле: ей нравилось учить маленьких детишек читать и писать, нравилось глядеть в их наивные, полуголодные глаза и мечтать, как с ее помощью из них вырастут прекрасные, добрые люди. Обстоятельства вынудили. Городок Камышин, ее малая родина, конечно, не избежал нашествия реформаторов: к девяносто шестому году от него остались рожки да ножки: пустые, разбитые тротуары, шопы с западной гнилью и – центр культурной жизни – огромная рыночная площадь, где тороватые кавказцы держали цены на уровне мировых стандартов. Мужчины спились поголовно, женщины богохульствовали, поколение «пепси» купалось в пиве, покуривало травку, кололось и сбивалось во враждующие между собой стаи. Жить стало невмоготу, и помирать было неохота. Но все еще было ничего, терпимо, пока пятидесятилетнего батяню, главного добытчика семьи, не разбил паралич. Аккурат в тот день, когда россияне в очередной раз проголосовали сердцем за беспалого дуролома, он накушался сверх меры паленой водки и сломался. Положили батяню в городскую больничку – и через три месяца он начал шевелить правой рукой и подмигивать левым глазом. Врач сказал, надежда на выздоровление есть, но для того чтобы вернуть ему хотя бы положение прямосидящего, понадобятся тысячи долларов, при ее школьной зарплате в шестьсот рублей батяня был обречен. Матушка не работала нигде с тех пор, как ткацкую фабрику, где подкармливалось большинство местных женщин, приватизировал некто Арам Гуцуевич Бене и переоборудовал в увеселительный центр для туристов. Кстати, увеселительный центр тоже вскоре прогорел, никаких туристов в Камышине отродясь не водилось. Самого Бенса на фронтах Камышинского бизнеса потеснил более удачливый рыночник-демократ Роберт Азерьянович Ушкуй-Валдаев, крутой патриот центристского замеса, бывший партиец, который с блеском провел предвыборную кампанию, протолкнув себя в мэры. Арама Гуцуевича прижучили на даче взятки должностному лицу, от которой тот отпирался до последнего, но когда его арестовали и он просидел трое суток в общей камере, то признался и во взятке, и в том, что никогда не платил налоги, и даже в том, что организовал покушение на обувного короля Фернандеса Сатаникина, недавно погибшего при загадочных обстоятельствах, якобы от несварения желудка. Дело против Бенса почти довели до суда, но потом Роберт Азерьянович вдруг смилостивился (на чем они поладили, можно только гадать) и дал ему вольную. Осунувшегося, с переломленными ребрами и с выбитым глазом, местного олигарха посадили в самолет и транзитом, через Петербург, вывезли в Швейцарию. Целый год о нем не было ни слуху ни духу, потом его след обнаружился во Франции, откуда он повел непримиримую борьбу с узурпатором Ушкуй-Валдаевым. Выступал с ужасными обвинениями на радиостанции «Свобода», печатал срамные разоблачительные статьи в вездесущем «Московском демократе», а также его конфиденциалы подбрасывали прельстительные письма в почтовые ящики камышинцев, призывая к свержению незаконной власти Ушкуй-Валдаева. На месте ткацкой фабрики и увеселительного центра теперь раскинулся необъятный пустырь, где впоследствии предполагалось оборудовать могильник для радиоактивных отходов. Новый мэр не раз публично клялся президентом Путиным, что если выгорит контракт, то каждый гражданин Камышина получит солидное единовременное пособие в размере пятисот рублей и наконец-то достаток постучится в разрушенные дома.

После сурового медицинского приговора Тамара с матерью проревели две ночи подряд и пришли к единому мнению, что пора доченьке собираться на промысел в Москву. Обе были уверены, что при ее внешних данных и знании английского языка, удача ей улыбнется, да и не было другого выхода.

Камил внимательно выслушал печальную повесть, успев прожевать еще пару бутербродов, участливо спросил:

– И как сейчас здоровье батюшки?

Оказалось, батюшка давно помер, причем тоже при несуразных обстоятельствах. Обосновавшись в Москве, Тамара вскоре отправила домой посылку с самыми лучшими импортными лекарствами, и посылала деньжат, чтобы мать наняла квалифицированную сиделку, все это возымело действие. Батяня начал поправляться, самостоятельно спускался на горшок, но, видно, что-то необратимо повредилось у него в голове. Едва первый раз встал на ноги и добрался до кухни, как тут же извлек из захоронки (скважина а умывальником) заначенную еще до инсульта бутылку той же самой паленки и единым махом выдул ее из горлышка. Жил после этого ровно три часа…

– Несладко тебе пришлось, – посочувствовал Камил. – Однако бывает и хуже. Зато в Москве вроде все наладилось, да?

– По крайней мере, чувствую себя человеком, – с горестью ответила женщина. – Не побираюсь, матери помогаю. В рынок вписалась. А что не все мечты сбылись, так у кого они сбываются? Да и что такое женские мечты – глупость, пошлость и больше ничего.

Выпила еще немного, закурила, ладошкой протерла глаза – и вдруг испугалась.

– Что ты со мной делаешь, мальчик? Ни с кем сто лет не откровенничала… Ты колдун? Ты соврал, что тебе семнадцать. Намного больше. Я же вижу.

– Может быть. Какое это имеет значение?

– Пойдем в постель, – взмолилась красавица, изгибаясь прельстительной позе. – Ну, пожалуйста! Пусть все будет взаправду, по-настоящему. У меня хорошая постель, чистая, сам увидишь. Ну, пожалуйста!

Женщина изнывала в непонятной ему тоске, но он не хотел напрягаться, чтобы заглянуть в ее глубины. Поднялся и пошел в комнату, женщина подхватилась за ним, в коридоре прильнула, обвилась. Жар ее тела, сокрушающий, лишающий воли, он впитал в себя оробевшими пальцами.

Почти всю затемненную, с плотными шторами на окне комнату занимала кровать с резными спинками, покрытая пушистым коричневым одеялом, с разбросанными по всей площади разнокалиберными подушками. У изголовья серебристый ночник в виде танцующей барышни в неглиже. У стены – большое зеркало на металлических стойках, поставленное так, что с кровати при желании можно видеть все, что с тобой происходит. Еще платяной шкаф и плетеное дачное кресло – больше ничего.

– Ложись, миленький, – шепнула в ухо, подталкивая на ложе любви. – Я только в душ, я мигом.

Пока отсутствовала, размечтался. Припомнил счастливые денечки. До шестнадцати лет, до первых экзаменов, которые принимал Астархай-хан вместе с дедушкой Шалаем и еще незнакомый чернобородый абрек средних лет, похожий на просмоленное дерево, он вел аскетическую жизнь, в постоянных изнурительных бдениях, готовя плоть и дух к неведомым испытаниям. Экзамены длились трое суток подряд, и он так и не понял, угодил ли старцу. Дядюшка Шалай и смолистый абрек исчезли внезапно, как и появились, не попрощавшись с ним, но на четвертый день в его собственной пещере (в ста метрах от жилища Астархая) возникла юная леди, легкомысленная, как солнечный луч, как материализовавшаяся греза. Он сразу все понял, но на всякий случай спросил:

– Тебя прислал Астархай?

– Я твоя рабыня, – смущенно ответила греза. – Разве так важно, кто прислал?

Действительно, это было неважно. Следующие полгода подобные визиты повторялись каждую неделю, но всегда это были разные женщины – хохлушки, грузинки, латышки, иногда негритянки, – и у всех была одна задача – снять напряжение и обучить его мучительному искусству соития. Потом он распрощался с Астархаем и два года провел в высокогорном ауле, среди братьев по вере, и в диверсионном лагере, где лучшие в мире инструкторы обучали его примитивной науке убийства, но женщин ему больше не присылали. Теперь, если он хотел заполучить женщину, то должен был озаботиться этим сам. Позже ему позволили встречаться с Наташей, и несколько месяцев перед возвращением в Москву пролетели, просквозили в душе словно висячие сады Семирамиды…

С проституткой Тамарой все получилось обыкновенно, как с прежними рабынями. Она старалась изо всех сил, со всем изощренным пылом профессиональной любовницы, громоздила оргазм за оргазмом, один совершеннее другого, а он лишь вяло соответствовал, чтобы не обидеть, но так и не смог преодолеть ощущение нелепости происходящего. Правда, в какой-то миг померещилось, что вот-вот взлетит на вершину гор, струящихся во мгле; но это был ложный сигнал. Закончились постельные игры и вовсе смешно. Или, напротив, логично, в духе времени. В зеркало увидел, как на пороге комнаты возникли две живописные фигуры. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, явились ребята конкретные. Статные крепыши лет по тридцати с одухотворенными физиономиями бандюков и с рыночным задором в очах. Чтобы не осталось сомнения в том, кто они такие, один из них, высокий блондин, держал в вытянутой руке черный пистолет с навинченным глушителем. Для Камила их появление не было неожиданностью: за минуту до этого, по приглушенному щелчку дверного замка он определил, что вряд ли пришел друг.