Целитель #07. Послание лекаря Олександра - Валерий Петрович Большаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Римпоче вышел из медитации, потакая капризу — он не нуждался в духовных упражнениях. Зачем крепконогому бегуну костыль веры? Отринув богов, Тсеван воспылал гордыней, желая постигнуть Великую Пустоту, достичь просветления — и явить себя миру в образе Майтрейи, будды грядущего…
Неожиданно храм потаенных мечтаний растаял — зазвонил дребезжащий телефон. Морщась, экс-целитель снял трубку.
— Алло? — молвил он смиренно.
— Моя говорить, твоя слушать. Слышишь?
— Слышу, Аидже.
— Моя думать, пора кончать со старшим. Надо собраться. Потом кончать с младшим.
— Младший сильнее, Аидже.
— Моя знать… Потому и собраться! Моя ждать.
— Аидже… — кротко воззвал Римпоче. — Не станет старшего — некому будет помочь младшему, и он ослабеет. Может быть, мы и одолеем его, но враг наш силен… Не следует ли еще больше ослабить того, кто молод?
— Моя спрашивать — как? — в голосе индейца ощущалось раздражение.
— Младший, как всякий смертный, опутан привязанностями — к отцу и матери, к сестре, к возлюбленной…
— Убить их?
Тсеван вздохнул, удрученно качая головой: неисправимый варвар…
— Ни в коем случае, Аидже. Если мы убьем родных и близких младшего, это возбудит в нем безраздельную ярость, придаст ему решимости и жажды мести…
Римпоче изложил свой план в череде ясных образов, доступных разумению ребенка.
— Твой богач из страны Америки оставил нам много денег, я взял малую часть и… м-м… купил нужного человечка. Он готов и ждет сигнала.
— Моя думать — хорошо это, — заворчала трубка. — Вели ему приступать!
— Да, Аидже…
Лама согнул спину в покорности, забыв, что краснокожий дикарь не видит его. Ом мани падмэ хум…
[1] «Добрый день. Вы говорите по-чешски?» — «Извините, нет. Пожалуйста, принесите мне один кофе».
[2] Процессор К1810ВМ88, советский аналог Intel 8088.
Глава 16
Пятница, 27 января. Раннее утро
Москва, улица Малая Бронная
Игорь Максимович встал очень рано, часов в пять. Проворочавшись полночи, он заснул под утро, совершенно измучанный, но тягостный сон не принес услады. И снова явь…
Котов лежал один в огромной, пустой квартире, и ему было очень жалко себя.
«Двадцать седьмое января одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года…» — крутилось и крутилось в голове, как заезженная пластинка.
Двадцать седьмое января… Одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года…
Дата его смерти.
Мысль о том, что он умрет сегодня, наполняла холодным ужасом и тоской. А разные эмоциональные раздраи, вроде «я так не хочу-у!», и прочие выбрыки сознания, не брались в расчет — всё предрешено.
«Диагноз: смерть в анамнезе…» — криво усмехнулся старик.
Баба Лиза рассказывала, что дедушка диагностировал свой конец за месяц до летального исхода. А он лишь за неделю до…
Ему, потомственному целителю, не нужно было сдавать анализы и «делать рентген» — чуткие руки ощущали скорый уход. Сбои в организме множились, раскручивая цепную реакцию, которую не остановить никакой Силой — природа предъявляет счет за долгую молодость, за вечное здоровье…
Котов прикрыл глаза, но дремота отлетела, вспугнутая нарастающим беспокойством.
«Пора вставать, хе-хе… В последний раз!»
Равнодушно откинув одеяло, он сел, нашаривая тапки, и поднялся, одной рукой упираясь в колено, а другой отталкиваясь от скрипнувшей кровати. Немочь, немочь…
Прошаркав на кухню, Игорь Максимович налил в джезву воды из-под крана, включил газ и дал подрагивавшим голубым язычкам пламени лизнуть закопченное донышко. Древняя бронзовая кофемолка не понадобилась, намолол с вечера.
«Справляем поминки, паранорм?» — протащилась траурная мыслишка. Не дождалась раздраженного отклика — и осыпалась черной пыльцой.
Смысла не осталось ни в чем.
«Долги только раздать…»
Пухлая, отблескивающая шапочка пены вздулась, намереваясь сбежать, и Котов снял джезву. Прислушавшись к позывам голодного организма, он отрицательно мотнул головой — обойдешься, дряхлая плоть… Потерпишь. Тут осталось-то…
Последние четыре дня Игорь Максимович не ел, пил только. Противную теплую воду. Родниковую, правда. Но сегодня можно и побаловать себя. И сахару три ложечки… Нет, лучше сгущенки!
Намешав, Котов отхлебнул, поразившись обычной мелочи — он опасливо касался губами краешка чашки, боясь обжечься!
Глупости говорят люди, считая, будто деды устают жить…
— Один дурак сказал, — глухо проворчал паранорм, — а остальные повторяют…
Старым людям куда страшнее, нежели молодым — они чуют подступающий предел. Черный, осыпающийся край могилы — неглубокой, всего в рост человека — и бездонной… Вот и цепляются за жизнь, скулят… то в больницу бросаются, то в церковь. «А вдруг там что-то есть?.. А вдруг хоть душа моя бессмертна?»
— Скоро узнаешь! — проскрипел Игорь Максимович, кривясь в мефистофельской усмешке.
Смакуя, он выпил всю кружку. Посидел немного, словно наблюдая, как горячий кофе отдает тепло, и глянул за окно. Тьма.
Полнейшая… Беспросветная… До чего ж она затягивает своей чернотой, смыкая в себе начала и концы…
«Говорят, для истинного разума смерть не окончательна, — подумал Котов. — Интересно, кто это сказал? Мудрец? Глупец? Или хитрец? Как проверить сие надменное утверждение? Умерев? И что докажет уход в небытие — окончательность смерти или неистинность твоего скудного разума?»
— Скоро проверишь, — буркнул он вслух, поднимаясь из-за стола.
Пора. Избежать смерти не удастся, но лучше не дожидаться последнего часа в тупой коровьей кротости, а умереть на миру. Не хотелось провонять квартиру запахом тлена. Лежать недвижной грудой плоти, и смердеть… Бр-р-р!
Смешная гордость обреченного? Пускай…
Не спеша, Игорь Максимович оделся во все чистое, и обошел напоследок жилплощадь, трогая знакомые, годами служившие ему вещи. Вроде бы, всё сделано, все бумаги заполнены, скреплены подписями и печатями… Да не вроде, а точно. Всё.
«Пора отдавать долги…»
Помедлив еще минутку, Котов передернул плечами и вышел в прихожую. Обулся, стерев пыль с башмаков. Намотал шарф. Накинул тяжеловатую теплую куртку. Решительно шагнул за дверь, и прикрыл ее за собой.
«В последний раз…»
Мягко провернулся замок, щелчками задвигая сувальду.
«Запасной ключ у Миши, — кивнул себе Игорь Максимович, и хлопнул ладонью по куртке. — А паспорт я взял? Для опознанья, хе-хе… Ага, вот он. Ну, всё…»
Неторопливо спустившись по ступеням, слушая спящий подъезд, он вышел на тихую улицу.
«Перед смертью не надышишься…» — мелькнула мысль.
Тот же день, позже
Москва, Тверской бульвар
Аллея кое-где была очищена до асфальта, и Котов ступал с