Целитель #07. Послание лекаря Олександра - Валерий Петрович Большаков

белого на черное, словно продвигая пешку. Мороз не чувствовался, лишь пар клубился на выдохе.

Голые деревья стояли недвижимо, сторожа предрассветный сумрак. За стволами белеют колонны, глыбятся дома. Зажглись первые окна…

Котов размеренно шагал к Пушкинской площади, равнодушно замечая еще двух ранних пташек. Один — азиат, а второй… Индеец, что ли? Суров, как Чингачгук — плоское лицо с отсветом красной меди было бесстрастно, словно маска из камня…

Тьма накатила ночным поездом.

Падая, Игорь Максимович заметил, как бесстрастное плоское лицо с отсветом красной меди дрогнуло в растерянности и глубоком изумлении.

Котов рухнул на колени, уже не чувствуя боли, и мягко завалился набок. Его широко раскрытые глаза отразили проблески зари.

Тот же день, позже

Москва, улица Строителей

Проснулся я не по будильнику. Застонав в натуге, потянулся, с удовольствием напрягая конечности. Выдохнув, поморгал на темное окно.

«Восемь ночи!»

Рита — молодец, встает пораньше, чтобы всё успеть, оставляя хоть десять минут в запасе. А у меня сохраняется школьная привычка — покидать постель в самый последний момент. Лентяй, однако.

Сев, спустил ноги на мохнатый коврик, и похлопал по нетронутой Ритиной подушке. Надо же, скучаю уже…

Меня не только по девичьему телу томило, но и по радостной улыбке, по тому позитиву, которым возлюбленная буквально окутывала меня. Рита как бы неслышно восклицала на всю спальню, на весь мир: «С новым днем! И с целой жизнью! Ура!»

Вздохнув, я прислушался. Вроде, что-то прошуршало… Наташка пугливо крадется по коридору…

Мне не сразу удалось согнать с губ довольную улыбочку. После Ритиного отъезда, Ивернева еще тщательней, чем обычно, избегала неловких положений, на которые совместное проживание богато. Столкнуться нечаянно, пересечься глазами, оказаться рядом у окна — и вот она, та самая мучительная пауза, тянется и тянется, и чей взгляд, чьи руки, чьи губы прервут ее, не ясно…

Я мягко улыбнулся. Мне было достаточно знать, что в любой момент могу приблизиться к Наташе — и скинуть халатик, или торопливо расстегнуть пуговки с застежками. Но сама ни-ни. Даже глазками не стрельнёт…

Накинув футболку, я задумался — и устыдился хвастливых мыслишек.

«Тоже мне, Властелин Женщин выискался! — промелькнуло в голове. — Ведь девчонке реально трудно. Ее поддержать надо, а не надуваться глупой мальчишеской спесью!»

Решительно сбросив футболку, дабы не смущать «квартирантку» голоножеством, я натянул плавки и влез в штаны. Ладно, носки потом, а рубашку можно не застегивать — для полноты образа…

Наскоро заправив постель, я покинул спальню. С кухни приглушенно доносилось бряканье тарелок, и в моей улыбке прорезались спектральные линии умиления — Наташка и дверь прикрыла, чтобы «шефа» не будить!

Прокравшись в ванную, и радуясь отсутствию присмотра — не буду вздрагивать и пыжиться под душем! — я хорошенько умылся холодной водой. Вытерся, отпыхиваясь, и явился на кухню, чопорно щелкая клапанами джинсовой рубашки.

— С пятницей вас! — бодро поздоровался я, застегивая манжеты.

Наташа хлопотала у плиты, сочиняя утрешнюю яичницу. Короткий халатик давал достаточно простора для фантазий, зато наскоро причесанные волосы и полное отсутствие косметики на лице придавали Иверневой лучшие черты домашней милоты.

— Доброе утро, Миша! — заулыбалась девушка.

— А поцеловать? — бархатистым голосом я изобразил глубокую грусть, тщательно «сканируя» психологическую сущность Иверневой.

Вспыхнула радость — и тут же толкнулся испуг. Влечение разгоралось, властно захватывая жизненное пространство — стыдливость таяла, вот уже и чувство долга поддалось… Совесть вступила в борьбу, обреченно взывая…

Наташа сделала шажок слабеющими ногами, прижалась на секундочку… Я ощутил касание сухих губ, даже уловил то самое робкое дыханье. Дрогнув, девушка приневолила себя отстраниться, и увяла.

«Как бы мне получше… — метались мысли. — И не разжечь зря, и не погасить вовсе… Держи равновесие — и знай меру!»

Балансируя между дружбой и нежностью, я притиснул Иверневу и огладил ее волосы. Блондинистые пряди заструились под пальцами.

«Лохматое золото…»

— Всё будет хорошо, Наташ, — сказал негромко, — вот увидишь.

Девушка порывисто прильнула, обнимая и тычась лицом в плечо. Всхлипнула — и меня резануло жалостью.

«Главное — не отвергать…» — мелькнуло и пошло на ум.

— Знаешь, — мой голос звучал доверительно и задумчиво, избегая жалящих сентенций, типа «но ты же понимаешь…», — у нас с тобой всё могло быть еще года два назад…

— Правда? — глухо спросила Наташа, и подняла глаза, моргая слипшимися ресницами.

— Правда… А если б я прошел мимо, то каялся бы потом всю свою жизнь.

— Но вышло так, как вышло, — подвела итог Ивернева, тиская меня еще крепче, словно удерживая на краю обрыва.

— Судьба… — вздохнул я, прицельно обходя двоящиеся смыслы.

Наташа — очень чувствительна, фальшивить с ней даже в одной нотке недопустимо. Мое оружие — искренность, честность, откровенность. А жалость с сочувствием — на фиг! Только понимание.

Шмыгнув носом, девушка доверчиво улыбнулась.

— Больше не будешь меня бояться? — отзеркалил я ее улыбку.

— Да я не тебя… — потупилась Ивернева, разглаживая мою рубашку там, где темнели два влажных пятна. — Я себя боюсь…

— Не бойся ничего! — утвердил я, регулируя пылкость. — Мы справимся!

В памяти промахнул бравый девиз фрау Меркель, а Наташа, в чьи глаза опять заселялась незамутненная радость жизни, прыснула в ладошку.

— Не со всем! — вытолкнула она. — У меня яичница пережарилась…

Я захохотал, освобожденно прижимая девушку к себе, и в мой грубоватый смех вплелся Наташин хрустальный колокольчик.

«Мы справились!»

* * *

Не доверяя граненой кофеварке, «шеф» лично сварил секретарше чашечку бодрящего, а себе налил кружку чая. Смаковать «полезный, хорошо утоляющий жажду напиток» — как значилось на пачке «Цейлонского 1-го сорта» — просто так, впустую, я не любил, разве что иногда, под настроение, да и то с лимончиком.

Рита ворчит, что я не пью чай, а ем. Хоть с чем — с печеньем, с баранками, на худой конец хлеб намажу маслом. Но нынче желудок получил свою долю счастья — изрядный ломоть торта «Прага».

— Если сегодня всё успеем, — с сожалением глянув на последний кусочек, я отправил его в рот, — то жавтра не вштавать. Жаконный выходной!

— В парикмахерскую схожу… — размечталась Наташа, и задумчиво повертела ладонью, то загибая, то вытягивая пальцы. — И лак кончился…

— Розовый купи, — присоветовал я, — тон естественней. Денег дать?

— Да нет, у меня есть.

— Так ты ж что попало купишь, — заворчал я, включая строгого дедушку,