Затворник - Сергей Волков

— Хватит на сегодня. — сжалился наставник — Как отдышишься, обсушись у костра, а то простынешь за ночь. Следующий привал еще поскачешь. Там уже я за тобой буду бегать, готовься.

— Молний! — прикрикнул Клинок товарищу — Пилу сегодня не ставь караулить, пусть передохнет.

— Добро! — сказал, смеясь, предводитель отряда. Он поднес Пиле воды, и тот, как не был измотан, поднялся, и схватив котелок, стал жадно и с великим наслаждением глотать воду. Глотал, и мог напиться…

Весь вечер Пила помалкивал, не в силах даже говорить от усталости и от стыда. Но когда уже собирались ко сну, то все же спросил у Клинка:

— Слушай, вот пока мы сегодня там скакали, ты сколько раз бы меня убил?

— Тебе это зачем? — переспросил Клинок. Пила пожал плечами.

— Про это не думай, это ерунда Думай лучше, как в другой раз сегодняшних ошибок не повторять, понял?

— Понять-то понял… — со вздохом сказал Пила, но своих размышлений, кажется, не оставил.

Коршун лежал рядом на спине. Как бы в такой же задумчивости он смотрел на небесные звезды, и не отрывая от них взгляда, сказал:

— Один раз он бы тебя убил, как ни крути. Разве семь смертей бывает?

К немалому облегчению Пилы, обещанное Клинком новое занятие на следующий день не состоялось. Во-первых, ноги-руки у него ломило и сводило так, что и пошевелить-то ими было больно, не то, что снова за кем-то гоняться по бережку с топором. А во-вторых, Молний сказал, что сегодня все будут отдыхать, но после дневки ускорят движение — благо, дорога стала ровнее.

Каяло-Брежицкий Удел не зря назывался иначе Степным. И здесь, в его северной окраине, Великая Степь уже начинала входить во власть. Дремучие чащи, властвовавшие в дубравском краю, все чаще чередовались с широкими голыми полями, нивами и пастбищами. Леса густые и темные уступали место светлым и просторным, елки и сосны в них — вязам, кленам и дубам. Солнце днем становилось все горячее, ветер — все суше, ночи — знойнее. А луна и звезды безоблачными ночами светили так, что Пила диву давался. Бывали дома лунные ночи, но такие, что травинки под ногами можно сосчитать в бело-голубом свете луны — такого Пила не припоминал! А Небо над головой словно стало втрое больше, глубже, и звезд в нем прибавилось в девятью девять раз!

— Это что! — смеялся Коршун, видя удивление Пилы — Ты в поезжай Стреженск-Полуденный, там под луной хоть сено суши! Луна там с целое колесо!

— А ты и там был, что ли? — спросил Пила.

— У-у-у, брат-пильщик! Я же дружинник великого князя. Нас по государственным делам нелегкая куда только не кидала! А солнце там такое, что люди под ним запекаются как хлебная корка!

— Правда? — усомнился удивленный Пила.

— Да ты что! Кожа там у людей — цветом как сосновая кора. А те, кто туда с далекого полудня приезжает, из хвалынского царства, те многие совсем как уголь черные! Вон, брат-Молний не даст соврать!

— Все так. — подтвердил Молний — Много на свете чудес. А те чудеса, что от колдовства — те еще не самые чудные.

День переводили дух, а на следующий утром поднялись спозаранку, и тронулись в дорогу. Держали путь вдоль реки, вниз по течению. Скоро показалась и березовая роща, о которой вчера предупреждала боярыня. Росла она на невысоком пологом холме над рекой. Все кругом пышно зеленело и пестрело тысячами цветов. Листва и воды реки сияли от яркого утреннего солнца. Заливались жаворонки…

Проезжая мимо рощи, Пила все оглядывался на нее. И вдруг между белоснежных березовых стволов мелькнула на миг тонкая фигурка, вся в таком же белом. На миг — и тут же исчезла. Может, показалось, зарябило в глазах от сотен черно-белых деревьев?

Всматриваясь на скаку в ту сторону, Пила мельком увидел еще одну женщину, так же возникшую, и так же быстро пропавшую из вида. Потом еще одно белое платье и шлейф светло-золотистых волос промелькнули вдалеке, потом еще…

А потом Пила услышал голос-не голос, пение-не пение, а какое-то странное, не на что не похожее, но красивое и дивное звучание, словно одно разом — и шелест ветра в листве, и трель небесной птицы, и журчание воды в прозрачном ручье, и шепот грибного дождика в лесу, и тут же — тонкий звон колокольчиков, и медленное пение дудочки, и долгий отзвук серебряной струны…

— Точно, белолесицы! — сказал Коршун.

— Так, брат! — сказал Рассветник — Даст небо, чтобы это было к удаче. А вот любоваться ими нам тут не стоит!

— Да. — сказал Молний — На них залюбуешся — потом еще рад будешь, если ноги унесешь! Тем более, нам еще и поторапливаться надо.

На пятнадцатый день похода путники добрались до еще одного городка, что стоял на высоком холме, над перекрестком двух дорог.

— Перекресток это. — догадался Коршун, и сразу пояснил — Город так называется. Стоит у перекрестка, и сам Перекресток.

— Значит, Храбров мы объехали полночной стороной. — сказал Молний. — Ну, там нам и нечего делать. Нам теперь ровно на восход.

— А далеко еще? — спросил Пила.

— Уже нет. — казал Молний — Коршун, ты в этих местах бывал больше всех. Сколько отсюда до Струга-Миротворова точно?

— От Храброва — четыре обычных дня пути, а до Каяло-Брежицка — шесть. Мы, думаю, и в три дня доберемся.

— Лучше бы в два. — сказал Молний — надо поторапливаться. Сейчас где-нибудь здесь отдыхаем последний раз, а на рассвете — в путь, и теперь еще пошустрее.

— А ты в последний раз не этими местами ездил? — спросил Молния Рассветник.

— Нет. Я ни здесь не был, ни в Струг-Миротворов в этот раз не заезжал. Я в Каиль скакал пятиградской окраиной, через Подлессую Землю, приехал туда с летнего заката, и уехал так же.

Между тем подъехали к самой развилке дорог, у подножия городского холма. Перекресток, по сей день небольшой городок, расширился из совсем маленького острожка. Князь Удалой, дядя Светлого и Храбра, поставил эту крепость, для стражи и сбора податей у пересечения двух важных дорог. Одна вела из Каяло-Брежицка вХрабров, вторая — с полудня, из большого города Красный, в Подлесье — столицу подвластной Стругу-Миротворову области, и дальше в Великокняжеский Удел. Собирать серебро с проезжающих распутье, перекрестинский воевода назначал особых мытников и к ним — охрану. Сейчас пошлину на время отменили, и мытную заставу сняли. Торговцы, работники и праздные путешественники мимо города не ездили — теперь кто бежал от надвигающейся войны, кто наоборот, ехал на войну. Шатер, у которого обычно восседал боярин, убрали — только дырки от кольев зияли в земле. Коновязь рядом стояла пустая. Заметные с дороги ворота Перекрестка были заперты.