Линкольн - Карл Сэндберг

Линкольн заперся в комнате на третьем этаже дома у своего деверя и, окружив себя книгами и документами, готовил речь к 4 марта — дню торжественного ввода в должность в Вашингтоне, окруженный пушками, которые генерал Скотт грозился расставить в целях безопасности.

Два типографа поклялись соблюдать тайну, и им еще в январе поручили набрать текст речи и отпечатать ровно 20 экземпляров. С тех пор прошли недели, и никто не проболтался. Текст вступительной речи оставался неизвестным.

Линкольн вызвал Лэймона из Блумингтона и сказал ему: «Хилл, похоже, что будет война. Ты мне нужен, ты должен быть со мной». И Лэймон поехал, увозя с собой свое банджо, свою бульдожью цепкость и все прочее.

Одежда, мебель, книги, все домашние мелочи были упакованы в ящики и сундуки. На несколько дней всей семье пришлось переехать в Чинери-хауз, так как собственный дом был сдан в аренду; лошадь, коляску и корову продали; газету на немецком языке Линкольн снова уступил Канисиусу. В гостинице Линкольн самолично перевязал сундуки веревками и сделал на бирках надписи: «А. Линкольну, Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия».

Холодный дождь моросил 11 февраля, когда Линкольн и сопровождавшие его пятнадцать человек собрались в восемь часов вечера на станции железной дороги компании «Грейт Вестерн» в Спрингфилде. Локомотив, с невысокой трубой чинно пускал пары. К нему был прицеплен багажный вагон и специальный пассажирский. Президент компании и директор дороги принимали гостей. На станции и вокруг нее собралась тысячная толпа, в центре которой стоял Линкольн. Сотни старых друзей пожимали ему руку, желали успеха и счастливого пути. Все это было достаточно торжественно.

По узкому проходу Линкольн прошел к своему вагону, пожимая по пути протянутые в последний раз руки. Он не собирался выступать с речью, но на площадке вагона, когда он повернулся и увидел своих сограждан и соседей, он снял цилиндр, постоял неподвижно и поднял руку, требуя тишины. Все сняли шляпы и затихли.

Он медленно заговорил. Люди слушали его, стоя под дождем. Позже, в купе, он карандашом записал половину речи, а вторую часть ее продиктовал своему секретарю Николаи: «Друзья, никто, ни один человек, не побывавший в моем положении, не может понять моих чувств, моей печали в этот прощальный час. Этому городу, добрым чувствам его людей я обязан всем, чем стал. Здесь я прожил четверть века, прожил молодость, стал стариком. Здесь родились мои дети; одного из них я здесь похоронил. Сегодня я оставляю вас, не зная, когда я вернусь и вернусь ли когда-либо: предо мною стоят задачи, гораздо, более сложные, чем те, которые решал Джордж Вашингтон… От всего сердца говорю вам: счастливо оставаться».

Зазвонил колокол, заскрежетали колеса, поезд тронулся. Он увозил Линкольна от родного города, от друзей.

Поезд уже давно растаял в серой пелене ночного дождя, а слезы все еще катились кое у кого из провожавших.

На станции в Толоно, последней остановке в Иллинойсе, он сказал пришедшим его проводить: «Я уезжаю от вас по делу государственной важности, связанному, как вы сами понимаете, с большими трудностями. Будем верить, что, как сказал поэт: «Пусть мрачны облака, за ними солнце все же светит». Счастливо оставаться».

4. Куда идет Америка?

Когда Линкольн начал свой длинный путь в Вашингтон, во многих миллионах домов с тревогой обсуждали вопрос: «Куда идет Америка?» Конгресс, рассмотрев результаты выборов, официально еще не утвердил Линкольна президентом. Грядущие события были чреваты многими опасными неожиданностями. В обстановке чрезвычайного напряжения генерал Скотт поставил караулы у всех дверей и на узловых пунктах, чтобы обеспечить порядок 13 февраля, когда конгресс будет решать, правильно ли прошли выборы президента.

Высокие стопки документов с холодными, как сталь, фактами могли бы рассказать запутанную историю о том, как складывалась судьба нации; о том, как многие газеты на Севере и Юге лгали своим читателям, становясь пособниками крупных воротил; о том, как рабовладельцы Виргинии и Кентукки, опасаясь конкуренции на торгах, ревниво следили за махинациями торговцев африканскими рабами; о расовой проблеме, не имевшей никакого значения в занесенных снегом штатах Новой Англии, где негр на улицах был занятной диковиной, и о сложном положении на сонном тропическом Юге, где во многих районах негров было значительно больше, чем белых; о том, как работорговцы Юга попирали конституционные законы, запрещавшие поставку негров из Африки, и тайком высаживали живой товар в камышовых зарослях и болотах Мексиканского залива; о том, как аболиционисты насмехались над законом о беглых рабах, — они выкрадывали рабов и увозили их на Север, к свободе; о застреленных, повешенных, зарезанных, искалеченных аболиционистах на Юге и на Севере; о вновь организованном массовом производстве огнестрельного оружия; почти не управляемых человеком автоматах, производящих обувь, текстиль, ножницы, булавки и имитацию ювелирных изделий для сети однодолларовых магазинов; о лесе буровых вышек, выросших в западной части Пенсильвании; о новых микроскопически точных измерительных приборах; о воздушных шарах, поднимающихся на высоту в 23 тысячи футов, о предсказаниях воздушного сообщения с Европой; о дилижансах, перевозящих пассажиров в течение 23 дней из Сент-Луиса через равнины, пустыни и горы в Сан-Франциско; о почтовом конноверховом экспрессе, перевозящем почту из Сент-Джозефа, Миссури, в Сан-Франциско за 11 дней, — на маршруте работало 80 наездников, и в ходу было 500 лошадей; о сельскохозяйственных машинах, которые увеличивали вдвое и втрое площади, обрабатываемые одним человеком; о появлении швейных машин и маслобоек, облегчающих домашний труд женщин; о статье в «Блаквудз магазин» о том, что через 30 лет население США увеличится вдвое, а к 1940 году оно достигнет 303 миллионов человек; о деловых людях, вложивших за последние десять лет 400 миллионов долларов в железные дороги и каналы, соединившие Средний Запад с атлантическим побережьем; об изнурительном труде ирландских рабочих, прокладывающих железные дороги и роющих каналы; о волчьей грызне между соперничающими коммерсантами, промышленниками и финансистами, воюющими между собой за клиентуру и сферы влияния; об осушении миллиона квадратных миль плодородной земли, прилегавшей к реке Миссисипи; о пароходах общей стоимостью в 60 миллионов долларов, курсирующих между северными и южными штатами; о белых южанах, лишенных рабов, земли и минимальных человеческих условий жизни, которыми пользовались все дворовые слуги-негры; о фабричных рабочих Севера, о швейниках, которым выплачивали жалкое, едва хватавшее на жизнь, вознаграждение, из которого еще нужно было откладывать сбережения на случай увечья, болезни, безработицы, на старость; о заблуждении южных штатов, что Новая Англия и Европа экономически зависимы от Короля Хлопка.