Что создано под луной? - Николай Удальцов

…Вода постепенно возвращала Риолю разум.

Он видел, как люди, прилетевшие с Романовым, завернули тело летчика в брезент и понесли его к самолету.

Не к тому, что стоял без винтов и хвоста, но к такому же точно, только с хвостом и винтами.

Два, еще совсем недавно одинаковых, самолета.

Два представителя редчайшего в человеческой истории случая, когда мечта превратилась в мысль, и потом в метал, а так и не умерла просто мечтой, затерявшись в старой памяти и в новых проблемах.

Два искусственных носителя крыльев, позволяющих оторваться от земли, не смотря на земное тяготение и очевидность невозможности сделать это.

Но, ставшая возможностью мечта, сразу разделилась на множество желаний, получив отдельный, собственный путь для каждого из образцов своей реализации.

И этот путь, как и еще очень многие пути, был известен в своей общей закономерности и непредсказуем в своей частной случайности…

…Возле трапа, люди положили забрезентованное тело на песок, ожидая, что кто-нибудь откроет дверь фюзеляжа.

К двери подошел диспетчер и своим ключом открыл ее.

Риоль стоял рядом, и когда тело летчика было внесено в самолет, спросил диспетчера:

– Ты открыл ту дверь, что надо?

Диспетчер внимательно посмотрел на Риоля, а потом, уже оглядывая пустыню поверх его головы, ответил:

– В этом вопросе мне не дано ошибаться…

– Мы тоже войдем в эту дверь?

– Когда-нибудь – вполне возможно.

А пока вы просто подниметесь на борт самолета…

Уже в полете назад, в Приозерск, Риоль вновь почувствовал себя плохо в тряском АН-2. Диспетчер, сидевший рядом, увидел бледность Риоля и протянул ему таблетку.

– Это какое-то чудодейственное зелье? – спросил Риоль, улыбнувшись сквозь гримасу.

– Это обычный феназепам, – ответил диспетчер, проводя широкой рукой по окладистой бороде, – Тебе теперь нужно поспать. А потом – возвращайся в Москву. Ты сделал все, что мог.

– Знаешь… – Риоль чуть замялся, не зная, как назвать диспетчера, – Знаешь, Симон… Знаешь, Петр, я ведь так и не поблагодарил вас с Анатолием.

– За что?

– За то, что успели меня спасти.

– Успеть можно только туда, где тебя ждут…

Уже в аэропорту – так скромно называлась взлетно-посадочная полоса в Приозерске – Риоль вновь, предчувствуя окончательное расставание, подошел к диспетчеру:

– Петр, ты уверен в том, что я могу возвращаться?

– Ты просто больше не выдержишь.

– Значит, я сделал все, что мог?

– Всегда желай большего, чем ты можешь, и тогда, может быть – достигнешь возможного…

– А ты уверен, что я сделал все, что нужно Ему? – Риоль, вы все нужны Ему на столько, на сколько Он нужен вам…

* * *

Счастье, когда расставание – это будущая встреча.

Когда расставание – это просто расставание – это тоска…

…В свободное от ничего не деланья время, Андрюша толпился у винного магазина.

Остальное время он терзал уши прохожих в единственном подземном переходе Приозерска дуя в трубу и думая, что то, что он извлекает из трубы, является музыкой.

Вообще-то, он прибарахлялся опытом, как старьевщик на свалке, беря все подряд и не задумываясь о том, понадобятся ему когда-нибудь его находки, или нет.

Таким и встретил Андрюшу Риоль у магазина за два часа до отхода поезда «Алма-Ата – Москва», делавшего минутную остановку в Сары-Шагане.

За последнее время, Риоль встретил очень много разных интересных, умных людей, и теперь, когда, как он чувствовал, наступал момент завершения его скитаний, он ощутил легкое разочарование от того, что последним, встретившимся ему человеком оказался Андрюша.

Но выбора не было: диспетчер куда-то делся, и где бы Риоль не спрашивал о нем, никто не мог сказать – видел ли кто-нибудь диспетчера в длиннополой холщовой рубахе, подпоясанной толстой веревкой с большими узлами на концах, или не видел никогда.

А Анатолий Романов был занят на работе – готовил новую экспедицию на поиски воды – и Риолю показалось неловким отрывать человека от важного дела из-за такой ерунды, как прощание.

Правда, поговорить они все-таки успели:

– Прощай, – проговорил Анатолий, пожимая руку Риоля.

– Прощай. И прости, за то, что я ничем не смог помочь.

– Это уже зависело не от нас и не от тебя.

– А от кого?

– Не знаю. Может от Бога, а Бог не доступен разуму.

– Не доступен? – Риоль смотрел в глаза Романову.

– Если Бог не доступен разуму, это не значит, что он существует для неразумных…

Уже уходя, Риоль спросил:

– Ты не видел диспетчера?

– Того, что похож на апостола? Нет, не видел.

– А жаль, – сказал Анатолий Романов с некоторой тоской в голосе.

– Почему?

– Апостолы – последняя отдушина в эпоху застоя научно-технической революции…

– Ну, что же, – вздохнул Риоль, – Раз больше никого нет, давай Андрюша напоследок выпьем с тобой вдвоем.

– Давай. Только у меня денег нет.

– У меня есть деньги, – успокоил Андрюшу Риоль, – Кстати, если у тебя нет денег, так, что ты делаешь возле магазина?

– Да, я, собственно, и не в магазин шел, а оказался здесь случайно, – оправдался Андрюша бессмысленно и лживо одновременно.

– Я не удивляюсь, – сказал Риоль, – Вся эта страна – постоянно оказывается не там, куда идет.

И уверена, что это получается случайно…

Взяв Андрюшу за плечи, Риоль увлек его в дверь магазина, застекленную, но давно не крашенную, и, разумеется, не слышал слов человека, стоявшего между побеленных, глиняных одноэтажных домов, на том месте, что могло бы называться привокзальной площадью.

Если бы в Сары-Шагане был бы вокзал, и была бы площадь.

Не смотря на жару, человек был одет в дорогую французскую тройку и шляпу коричневого цвета:

– Тот, кто правильно понимает прошлое, может прокладывать дорогу в будущее…

Потом человек в коричневой шляпе ушел с песчаной площади. И, пройдя сквозь сарай, в котором продавались билеты, и было что-то, что можно было считать залом ожидания для тех, кто хотел ожидать поезд, сидя на своих собственных вещах, присел на единственную лавочку на заасфальтированной полосе вдоль железнодорожных путей, называемой местными жителями перроном.

Асфальтовая полоса была короткой и не перекрывала всей длины пассажирских составов. Так, что те, у кого билеты оказывались в первые или последние вагоны, вынуждены были забираться в них прямо с песка.

Может оттого, что асфальт был коротким, и лавочка на нем помещалась всего одна.

И на ней сидела очень красивая девушка, такая, словно была нарисована акварелью.

Человек в дорогой французской тройке присел рядом с ней, и тут же услышал вопрос:

– Почему возвращаясь, Риоль должен был встретить этого никчемного Андрюшу? Неужели для прощанья нельзя было подобрать кого-нибудь поумнее?

– Можно, но Риолю нельзя забывать, что дураков всегда больше…

…Всю дорогу до Москвы Риоль спал, вставая только для того, чтобы сходить в вагон-ресторан.

И каждый раз к еде брал бутылку водки, хотя и не всегда допивал ее до конца.

А когда поезд прибыл на Казанский вокзал в то время, когда солнце уже прощалось с покрытым тучами небом, пошел дождь.

Выйдя на мокрый перрон, под крупные капли, одетый в одну легкую рубашку Риоль сразу почувствовал неуют:

– Скажите, как пройти в метро? – спросил он носильщика, потому, что метро сулило тепло, а не потому, что знал – куда ему ехать?

Но носильщик не обратил внимания на его вопрос.

– Как пройти в метро? – спросил Риоль милиционера, одетого в мокрый блестящий плащ, с капюшоном, натянутым на фуражку и оттого, делающим голову милиционера похожей на перевернутый треугольник, но милиционер посмотрел сквозь него и продолжил неспешно прохаживаться по перрону.

То же самое получилось и с другими людьми, к которым обращался Риоль.

Тогда он ощутил тоску, и еще то, как сильно он устал…

Через несколько минут, Риоль стоял у справочного автомата и, тупо нажимая кнопку, спрашивал решетчатое окошко:

– Когда придет счастье?

А автомат исправно отвечал после каждого нажатия:

«Для того, чтобы получить ответ на интересующий вас вопрос, опустите в приемник жетон, который можно приобрести в билетной кассе за две копейки.»

На Риоля не обращал внимания никто, кроме двух людей, стоявших поодаль.

Один из них был одет в дорогую французскую тройку и шляпу коричневого цвета, а второй, старший, худощавый, голубоглазый носил стоптанные ботинки.

– Что с Риолем? – спросил первый второго.

– Он устал. Но пока это не страшно.

До тех пор, пока он сам об этом не догадывается.

– А можно прекратить его мучения?

– Если жизнь – это мучения, то можно.

Если жизнь – это дорога, то – нельзя…

В этот момент Риоль оглянулся и увидел человека в стоптанных ботинках:

– Крайст, меня никто не видит! – и человек в стоптанных ботинках тихо ответил ему:

– Меня тоже…

Они оба помолчали немного, потом Риоль посмотрел на Крайста и почувствовал, что должен сказать тому что-то очень важное, что потом, он может забыть и не сказать вообще:

– Крайст, знай, что я понял для чего ты водил меня. И наше путешествие было не напрасным.