Принц Галлии - Олег Авраменко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маргарита пожала плечами.
— Какая разница! — сказала она. — И вообще, не придирайся к словам. Ты сама не больно хорошо говоришь по-галльски.
— Зато правильно.
— А вы знаете, сударыня, — вновь вмешалась Матильда, обращаясь к Бланке. — В прошлом году госпожа Маргарита послала господину графу Шампанскому…
— Замолчи! — резко перебила ее Маргарита; щеки ее заалели. — Что послала, то послала. Он сам напросился.
— А в чем, собственно, дело? — поинтересовалась Бланка.
— Да ни в чем. Просто Тибальд де Труа — настырный тип. Четыре года назад он совершал паломничество к мощам Святого Иакова Компостельского, чтобы помолиться за выздоровление своей жены, и проездом побывал в Памплоне. Тогда-то мы с ним и познакомились. И представь себе: на второй день он признался мне в любви — а в это самое время его жена была при смерти. Он, наверное, здорово обрадовался, когда вернулся домой и узнал, что она умерла.
— Не суди опрометчиво, кузина. Откуда тебе известно, что он обрадовался?
— А оттуда! Потому что спустя два месяца он попросил у отца моей руки. Когда же я отказала ему, он принялся терроризировать меня длиннющими письмами в стихах. У меня уже скопилось целое собрание его сочинений. Ума не приложу, что мне делать с этим ворохом бумаги.
— Вели переплести их в тома, — посоветовала Бланка. — Это сделает честь твоей библиотеке. Тибальд де Труа, несмотря на все его недостатки, выдающийся поэт.
— Может быть, может быть, — не стала возражать Маргарита. — Правда, ваш Руис де Монтихо ни во что его не ставит.
Бланка пренебрежительно фыркнула:
— Тоже мне, авторитет нашла! Его просто снедает зависть к таланту дона Тибальда. По мне, Руис де Монтихо — несерьезный поэт.
— А граф Шампанский, по-твоему, серьезный? Да более легкомысленного человека я еще не встречала!
— С ним лично я не знакома, — ответила Бланка, — поэтому не берусь судить, какой он человек. Но поэт он серьезный, даже гениальный. Хотя я не считаю себя большим знатоком поэзии, все же осмелюсь предположить, что потомки поставят Тибальда де Труа на одну доску с такими видными фигурами в литературе, как Вергилий, Гомер и Петрарка.
Слова «доска» и «фигуры» вызвали у Маргариты странную цепочку ассоциаций. В отличие от Бланки, страстной любительницы шахмат, наваррская принцесса терпеть не могла эту игру — за шахматной доской она откровенно скучала, и ее клонило ко сну. Вслед за словом «сон» в ее голове завертелось слово «постель», повлекшее за собой приятные мысли о том, чем люди занимаются в постели помимо того, что спят.
Маргарита томно посмотрела на Рикарда и сладко зевнула.
— Ну все, друзья, — заявила она. — Хорошего понемногу. Поздно уже, пора ложиться баиньки. Рикард, проводи кузину до ее покоев. Господин де Монтини, небось, заждался от нее весточки.
Лицо Бланки обдало жаром, и чтобы скрыть смущение, она торопливо направилась к выходу. Исполняя просьбу Маргариты, Рикард последовал за ней.
Весь путь они прошли молча, думая каждый о своем. Но возле своей двери Бланка задержала Рикарда.
— Кузен, — сказала она. — Я очень волнуюсь за вас. Боюсь, это может плохо кончиться.
— О чем вы говорите?
— О ваших отношениях с Маргаритой. Она просто играет с вами в любовь. А вы тешите себя напрасными надеждами.
Рикард мрачно усмехнулся:
— Я не слепой, кузина. Я все вижу, все знаю. Но буду бороться до конца.
— А если…
— Прошу вас, не надо. Я не хочу сейчас думать об этом.
— Да поймите же наконец, что на одной Маргарите свет клином еще не сошелся.
— Увы, для меня сошелся.
— Неужели во всем мире нет другой женщины, достойной вашей любви?
— Почему же, есть, — ответил Рикард. — Даже две. Но, к сожалению, они обе не для меня. Ведь вы замужем, а Елена моя родная сестра.
Бланка удрученно покачала головой:
— Право, вы безумец, Рикард!..
Когда Рикард возвратился, Маргарита уже разделась и ожидала его, лежа в постели. На невысоком столике возле кровати стоял, прислоненный к стене, портрет Филиппа.
— А это еще зачем? — с досадой произнес Рикард. — Чтоб лишний раз поиздеваться надо мной?
— А какое тебе, собственно, дело? — Маргарита поднялась с подушек, подвернув под себя ноги. — Пусть побудет здесь, пока его место не займет оригинал.
— Маргарита! — в отчаянии простонал Рикард. — Ты разрываешь мое сердце!
— Ах, какие громкие слова! Какая бездна страсти! — Она протянула к нему руки. — Ну, иди ко мне, мой малыш. Я мигом твое сердечко вылечу.
Рикард сбросил с ног башмаки, забрался на кровать и привлек ее к себе.
— Маргаритка моя Маргаритка, — прошептал он, зарываясь лицом в ее душистых волосах. — Цветочек ты мой ненаглядный. Как я смогу жить без тебя?…
— А зачем тебе жить без меня? — спросила Маргарита. — Давай будем жить вместе. Ты такой милый, такой хороший, я так тебя люблю.
— Пока, — добавил Рикард.
— Что «пока»?
— Пока что ты любишь меня. Но потом…
— Не думай, что будет потом. Живи сегодняшним днем, вернее, сегодняшней ночью, и все уладится само собой.
— Если бы так… Ты, кстати, знаешь, почему моя мать не одобряет наших отношений? Не только потому, что считает их греховными.
— А почему же?
— Оказывается, еще много лет назад она составила на нас с тобой гороскоп, и звезды со всей определенностью сказали ей, что мы принесем друг другу несчастье.
— Ты веришь в это?
— Боюсь, что верю.
— Так зачем же ты любишь меня? Почему ты не порвешь со мной?
Рикард тяжело вздохнул:
— Да хотя бы потому, что я не в силах отказаться от тебя. Ты так прекрасна, ты просто божественная…
— Я божественная! — рассмеялась Маргарита. — Ошибаешься, милый! Я всего лишь до крайности распущенная девчонка.
— Да, ты распущенная, — согласился Рикард. — Но все равно я люблю тебя. Я люблю в тебе и твое беспутство, я люблю в тебе все — и достоинства, и недостатки.
— Даже недостатки?
— Их особенно. Если бы их не было, ты была бы совсем другой женщиной. А я люблю тебя такую, именно такую, до последней частички такую, какая ты есть. Другой мне не надо.
— Я есть такая, какая я есть, — задумчиво произнесла Маргарита. — Тогда не гаси свечи, Рикард. Шила в мешке не утаишь.
Глава XXII
Грехопадение Матильды де Монтини
— Безобразие! — недовольно проворчал Гастон д’Альбре, развалившись на диване в просторной гостиной роскошных апартаментов, отведенных Филиппу во дворце наваррского короля.
— Еще бы, — отозвался пьяненький Симон де Бигор. — Это очень даже невежливо.
Он сидел на подоконнике, болтая в воздухе ногами. Находившийся рядом Габриель де Шеверни готов был в любой момент подстраховать друга, если тот вздумает вывалиться в открытое окно.
Последний из присутствующих, Филипп, стоял перед большим зеркалом и придирчиво изучал свое отражение.
— Что невежливо, это уж точно, — согласился он.
Все четверо только что возвратились с торжественного обеда, данного королем в честь прибытия гасконских гостей. Маргарита на обед явиться не соизволила, ссылаясь на отсутствие аппетита, и именно по этому поводу Гастон с Симоном выражали свое неудовольствие. Филиппа же возмутила главным образом бесцеремонность принцессы: ведь ей ничего не стоило придумать более подходящий и менее вызывающий предлог — скажем, плохое самочувствие.
Впрочем, он не считал эту выходку Маргариты плохим знаком — скорее наоборот. По некотором размышлении Филипп пришел к выводу, что ее поступок свидетельствует о крайнем раздражении, обиде и даже уязвленной гордости. И причиной этому, вне всякого сомнения, был он. Скорее всего, Маргарита уже решила остановить свой выбор на нем — и теперь досадует из-за этого, чувствует себя униженной, потерпевшей поражение…
Филипп добродушно улыбнулся своему отражению в зеркале и дал себе слово, что в самом скором времени заставит Маргариту позабыть о досаде и унижении, которые она испытывает сейчас.
— Да перестань ты глазеть в это чертово зеркало! — раздраженно произнес Гастон. — Вот еще франт, все прихорашивается и прихорашивается! И так уже смазлив до неприличия. Прямо как девчонка.
Филипп перевел на кузена кроткий взгляд.
— И вовсе я не прихорашиваюсь.
— Ну, так любуешься собой.
— И не любуюсь. Я просто думаю.
— О чем, если не секрет?
Какое-то мгновение Филипп колебался, затем ответил:
— А вдруг Маргарита окажется выше меня? Ведь не зря меня прозвали Коротышкой, я действительно невысок ростом.
— Для мужчины, — флегматично уточнил Габриель.
— Зато она, говорят, высокая для женщины.
— Вот беда-то будет! — ухмыльнулся Гастон. — Настоящая трагедия.
— Ну, насчет трагедии ты малость загнул. Однако…