Будни рэкетиров или Кристина - Ярослав Зуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Украинский знал немало примеров того, как вчерашние рэкетиры-компаньоны (недавно дружившие семьями, и ездившие вместе на шашлыки), начинали резать друг друга почем зря, безо всяких зазрений совести.
«Значит, друг мой, боксер, ты, согласно вашим дурацким понятиям, сел на измену. Задумал сделать подлянку, кинув Бандуру, а с ним и самого Правилова. Очень занимательная история. Так ты, значит, Стахович. Если, конечно, представить твоих дружков героями „Молодой Гвардии“».
Да уж, молодогвардейцы, – Сергей Михайлович допил чай, а потом вызвал в кабинет Близнеца.
Ты вот что, Дима… Давай-ка еще разок мне этого опиши… который с Протасовым кантуется. В Пустоши. Только подробно.
В смысле словесный портрет дать? – уточнил Близнец.
А я как сказал?! – повысил голос Сергей Михайлович.
Ну, – напряг извилины Близнец, – ничего примечательного. Чисто наша рожа. Среднестатистическая, я бы сказал…
А поподробнее?! – обозлился Украинский.
Нос картошкой, – затараторил Близнец, – глаза блеклые, водянистые. Грудь широкая. Задница еще шире. Лоб узкий. Нос картошкой. Ладони – как грозди бананов.
Что еще?
Ну, колени, как тыквы.
Тьфу, – сплюнул полковник. – Ладно, свободен.
Близнец выскочил из кабинета, как ошпаренный, а Сергей Михайлович принялся размышлять о том, что нарисованной старшим лейтенантом картине как нельзя лучше соответствует лже-Любчик, описанный Милой Кларчук.
Глава 10
ВЕСНА НА ТРУХАНОВОМ
пятница, 25-е февраля 1994 года
Весна замечательная пора года. Кому-то больше по душе осень с ее ароматом прелой листвы, прозрачным воздухом и красно-оранжевым великолепием, которое, впрочем, вскоре развеют ветра и дожди. И хоть осенью выдаются недурные деньки, Ольга Капонир, старший тренер по академической гребле детско-юношеской спортивной школы, отдавала предпочтение весне. Тем более, что школа, в теплое время базировалась на Трухановом острове,[56] а весна тут – это что-то. Серо-мглистый колпак, опостылевший за зимние месяцы, отступает с небосклона, будто свежевыкрашенного бирюзой. Над широкой долиной Днепра, заваленной снегом и скованной во льды, сверкает солнце. Первыми его жертвами становятся сугробы. Они сереют и оседают, оборачиваясь звенящими ручейками. Лед плачет лужами, делаясь предательским для рыбаков. Он больше не в силах сдержать половодья, и вот уже последние льдины, осколки недавнего могущества, уныло покачиваясь, плывут к югу. А по берегам, пушистыми белыми котиками расцветают вербы. И очень трудно представить, что все это чудо – результат изменения угла, под каким наша планета в своем вечном беге через пустоту поворачивается к солнцу.
Весной природа оживает, как по волшебству. Воздух напоен запахами талой воды и распустившихся почек. От него кружится голова, и хочется летать, будто в юности. Даже если она давно позади, как впрочем, и молодость. Потому что вам тридцать три, то есть вы на пороге зрелости, а в карманах, между тем, ни гроша. Ведь вы тренер по гребле, которая ныне никому не нужна, так что ваша мизерная зарплата больше похожа на оскорбление человеческого достоинства, сохранившегося у вас каким-то чудом. Если у вас нет мужа, а сынишка-второклассник пойман на днях в школьном туалете с сигаретой. Если ваша свекруха, от внука не отказавшаяся, правда, в сущности, властная и напыщенная самодурка, сующая нос не в свои дела.
Но, всему этому вопреки, весна прекрасна, а стоит встать у кромки воды, посмотреть на гладь Матвеевского залива, по которому, словно водомерки, ползают академички ваших подопечных, как на душе становится легче.
«Что-то я зазевалась сегодня. Давно пора и на берег».
Сережа, – позвала Ольга Капонир, сложив ладони в подобии рупора. – Давай ребят на берег.
Голос у тренерши был сильным, громким и грудным. Под стать телу. Рост госпожи Капонир составлял около ста девяноста сантиметров, и, при этом, ничего лишнего. Никаких признаков целлюлита, никакого жирка, одни сухожилия и мышцы. Вместе с тем, в ее фигуре не наблюдалось и тени мужеподобия, свойственного, зачастую, спортсменкам. Яркие голубые глаза, русые волосы, собранные пучком на затылке, тонкая талия, и такие длинные ноги, какими редко какая женщина богата.
Сережа! – снова выкрикнула Ольга, легко обходившаяся без мегафона. Она подняла руки над головой, скрестив в районе запястий. – Все, шабаш. На берег! – тренерша непроизвольно поднялась на цыпочки, а потом опустилась на пятки. При этом обе ее половинки задорно вздрогнули под тонкой тканью красного спортивного костюма. Выглядели ягодицы стройными, упругими и необычайно аппетитными.
* * *Они такие и есть, – пробормотал Протасов, шагавший к причалу через кусты. – Кому, как не мне, е-мое, знать?
Кто, дядя Валера? – спросил Игорешка едва поспевавший за Валерием. Тот шагал семимильными шагами, держа ребенка за руку. Иркин семилетний пацан, он же специалист по приведениям, бежал с видом несчастного пассажира, зажатого дверью в метро. – Дядя Валера! Я сейчас упаду!
Так живее шевели копытами, – на ходу пролаял Протасов, как мы уже знаем, умевший обращаться с детьми, как скрипач с водопроводным ключом. Выбравшись на берег из зарослей, Протасов сбросил темп.
Вау! – восхищенно воскликнул мальчишка, уставившись на открывшиеся просторы.
А ты думал?! – поддержал Валерий и прикусил язык, не в силах отвести взгляда от ее стройной одинокой фигурки. Она стояла у самой кромки воды, спиной к ним, высокая, женственная и некогда такая желанная. В груди Валерия что-то екнуло, и былая боль, казалось, ушедшая без возврата, нахлынула, как после наркоза.
Эх, Олька, – вздохнул Протасов. – «А я думал перегорело, е-мое».
Вы о чем, дядя Валера?
Не о чем, а о ком, шкет! Пошли уже. Развесил, понимаешь, уши!
Дети как раз вытягивали лодки из реки, когда Ольга, наконец, обернулась. И застыла, как громом пораженная.
Валерий?!
Протасов улыбнулся от уха до уха.
Разрабатывая свой план обогащения, Валерий с особой тщательностью репетировал сцену встречи, не без оснований полагая, что первое впечатление – залог успеха. Но, вышло все равно по-другому. Протасов стушевался перед ней, как бывало не раз в лучезарные студенческий годы.
Валера?!
Ага. Я!..
Господи, ты?!
Ага, я… – «Вот, блин, язык к гортани прилип, – думал, между тем, Протасов. – Заладил, блин, как попугай».
Великолепная, по его мнению домашняя заготовка, при виде Ольги вылетела из головы напрочь, до единого слова. Как будто стерли дискету. Вместо десятка заранее продуманных высокопарных фраз он просто стоял и «жевал сопли, блин», чувствуя как щеки наливаются багрянцем. Может, так случилось к лучшему – заготовленные фразы были дурацкими и весь задуманный монолог совершенно никуда не годился.
«Вот, блин, как дурак, в натуре», – продолжал про себя Валерий, несогласный с такой оценкой.
Валера?…
Ага, я…
Впрочем, и Ольга, похоже, смутилась.
«Вот уж кого увидеть не ожидала», – читалось на ее милом лице несколько потравленной годами комсомольско-олимпийской богини.
«Валерка?! Господи, сколько лет пролетело? Девять? Десять?»
С того драматического утра, когда новый избранник Ольги Ростислав Капонир, стараниями разъяренного Протасова, совершил перелет из окна общежития на газон, она ни разу не встречалась с Валерием. Выходка была такой безобразной, что она вычеркнула его из сердца, как зажравшегося депутата из избирательного списка: «Пошел к чертовой матери, урод». Ольга даже в РОВД не приехала, где Протасов отбывал пятнадцать суток.
«Пусть еще радуется, идиот, что срок не схлопотал. Поделом было бы», – злилась Ольга, меняя примочки на голове постанывающего Ростика. Ростик был слаб и заслуживал сострадания, в отличие от Протасова, которого и армия, судя по всему, не исправила.
Ольга принадлежала к тому отряду выращенных в СССР женщин, какие, по наивности, полагали, что армия только тем и занята, что кует из мальчиков мужчин. Прямо, как в песне из кинофильма «В зоне особого внимания».[57] Кроме веры в целительные свойства армейской службы, Ольга обладала и еще одной особенностью. Она внутренне тяготела к неагрессивным и тихим, интеллигентного вида субъектам, склонным к сидению над книгой значительно более, чем в местном ганделыке со стаканом. Именно таким и был Ростик. Валерка, правда, тоже не пил, по крайней мере до армии.
«Ну так запьет, это точно. Как только я за этого мужлана вообще выскочила? – спрашивала себя Ольга в ту пору. – Куда глаза глядели?»
Вразумительного ответа не было.
Гнев Ольги был тем праведнее и сильнее, чем острее она чувствовала свою вину. Она-то Валерку не дождалась. Именно это осознание сделало ее позицию твердой, как пласт гранита.
