Искушение святой троицы - Вячеслав Касьянов

— Да-а, — протянул Леша, смотря прямо перед собой. Он поставил бокал меж раздвинутых ног и придерживал его пальцами, — и с кем я связался, не понимаю… Ты сам-то хоть понял, что сказал?

— Вот видишь, балбес, — назидательно сказал Дима Леше, — говорила тебе мама, учись, Леша, в школе, ходи в вечорку, иначе балбесом вырастешь.

— Чушь! — сказал Леша с величайшим презрением. — Все эти ваши дебильные, бл…, математики и философии. А меня учить, что мертвого лечить.

— Это точно, — сказал Слава, с довольным видом откидываясь в кресле.

Ребята не стали чокаться и молча посасывали кисловатую пьянящую жидкость. У Славы рот разошелся до ушей и больше не закрывался. Леша молчал, глядя пустым взглядом в телевизор. Дима неожиданно обнаружил, что потерял пистолет. Он встал и принялся озабоченно искать его во всех комнатах, но так и не нашел. Как ни странно, пропажа пистолета не рассмешила Лешу. Он лишь лениво отругал Диму, презрительно отвернувшись в сторону.

Глава 10

Славе выпало идти в магазин за провизией. Услышав эту новость, он перестал улыбаться и заскучал. За дымчатой вуалью, трепетавшей на окне, он увидел серое тусклое небо и грязную снежную кашу на дороге. Было совершенно ясно, что погода и не думала меняться. Слава начал было вяло и недовольно отнекиваться, сказав, что непременно заболеет, но Леша заорал, что он напросился сам и что отмазаться все равно не выйдет. При этом Леша злорадно напомнил, что он будет греться в ванной, а Слава в это время будет искать на морозе магазин, как дятел, и вообще чтобы он без елки не возвращался.

Слава уныло поплелся в гардероб искать верхнюю одежду. Он выудил оттуда вонючий овчинный тулуп, огромные черные брюки и стоптанные боты сорок пятого размера. Нахлобучив на себя найденные вещи, Слава стал похожим на чучело. Леша вытолкал его за дверь, предварительно поржав над его видом и сунув в руки большой полиэтиленовый пакет, найденный на кухне.

Выйдя на улицу, Слава для начала потоптался на крыльце. Снег немного стаял и обнажил потемневший от влаги бетон. Слава наступил на утопленную в крыльце заржавленную решетку, в которую стекала вода. Решетка загремела противно. Он грустно огляделся по сторонам и вздохнул. Вздох неожиданно взбодрил его. После выпитого вина свежий уличный запах пьянил еще больше; голова у него слегка закружилась. Он только сейчас заметил, что была оттепель. Снег был мокрый и рыхлый, на дороге блестели холодные черные лужи. По жестяным карнизам барабанила вода: бам-бам-бам. Славе захотелось снять шапку, но он передумал; он повернул почему-то в сторону, противоположную той, где находилось шоссе, и зашагал вглубь квартала.

Старенькие хрущевки были цвета талого снега; вся картина сливалась в однотонный серый пейзаж. Черные пустые окна домов смотрели на двор вертикальными рядами. Слава иногда проваливался в лужи, предательски прикрытые снежной слякотью. Ботинки, однако, еще держались. Шагая по пустынным заброшенным дворикам, он озирался кругом, выискивая взглядом хотя бы одного местного жителя, но город был пуст, и ниоткуда не доносилось ни звука. Слава далеко не сразу обнаружил, что в городе не слышно и не видно не только людей, но и вообще никаких живых существ. Висела мертвая, ватная, лишенная всяких звуков тишина; только барабанила капель. Из-за тишины и пустоты дворы казались больше в размерах. Проходя мимо домов, Слава украдкой поглядывал на темные окна. Окна были мертвы. Стекла смотрели на мир страшной бездонной пустотой, словно жители не просто покинули свои дома, но провалились в другое измерение, стерев все следы своего присутствия. Слава представил, как он поднимается в воздух и смотрит на безлюдный город сверху: на много километров во все стороны не видно ни единой шевелящейся точки, ни единой души, ни единого признака жизни. Город-мираж, город-призрак, город-ничто.

Скоро Слава добрался до неприметного одноэтажного домика с надписью на козырьке: 'Магазин'. Буквы были большие и красные, но потемневшие от грязи и почти неразличимые на фоне черного козырька. По вечерам их, наверное, зажигали — если было кому.

Слава прошлепал по талому снегу ко входу и потопал ботинками о мокрое крыльцо. Дверь была из алюминия, перехваченная посередине широкой алюминиевой полосой-ручкой, как ремнем. Над ручкой было вставлено грязное стекло с выведенным серебристой краской расписанием: '9:00 — 21:00 без выходных'. Все три стены магазина были от пола до потолка стеклянные: огромные стекла вставлены в стальной черный каркас. Сверху на каркас была положена массивная крыша из красного кирпича, которую стеклянные стены, казалось, выдерживали только чудом, а задней стеной магазин примыкал к большому дому-башне. Козырек нависал над входом; Слава, задрав голову, увидел снизу толстые красные буквы. Они были прикреплены к металлическим прутьям, торчавшим из кирпичной стены сантиметров на двадцать.

Дверь не поддавалась. Слава подергал ее. Она чуть-чуть двигалась, лязгая о косяк. Слава заглянул внутрь, приложив руку к холодному черному стеклу. В помещении был полумрак, и почти ничего нельзя было разглядеть. В лицо ему подул холодный влажный ветер. Он отвернулся от стеклянной стены магазина и осмотрелся. Вино мягко ударило ему в голову, и вокруг как бы потеплело.

Слава сказал пьяно:

— Чё, значит, закрыто? А что за хрень? Почему вообще закрыто? Я вот щас вас открою.

Он отошел от двери шагов на десять, наклонился и стал искать что-то в снегу. Под ногу попал мокрый скользкий булыжник. Он поднял его, отряхнул от снега, сунул в карман тулупа и продолжил искать. Скоро он набил камнями оба кармана. Он повернулся к магазину и, не раздумывая, швырнул камень в стеклянную стену. Слава не испытывал страха и ощущал только какой-то преступный горячий азарт; сердце колотилось. Будь он трезвым, он никогда бы на это не решился. Кругом, однако, продолжала висеть полнейшая тишина и совершенно ничего не случилось. Нервы его были так напряжены, что время как будто замедлилось; он ожидал мгновенного грохота разбиваемого стекла, но ничего не услышал. Он решил, что промазал; размахнувшись, он швырнул второй камень, затем третий. В эту самую секунду резко, страшно зазвенело, послышался звук лопающегося стекла — первый камень долетел, наконец, до цели — большие раскалывающиеся куски начали вываливаться из каркаса и падать наружу, в мокрый снег, и внутрь магазина, разбиваясь вдребезги о кафельный пол. Слава переключился на вторую стену; из первой продолжали выпадать остроконечные куски и крошиться о кафель. Звук рассыпающегося стекла стал душераздирающим; Славе в какую-то секунду от волнения показалось, что к звону примешиваются другие звуки, встревоженные крики людей. Он, однако, продолжал с какой-то отчаянной храбростью громить стеклянную стену, не сходя с места и не оглядываясь. Камни кончились; второе стекло продолжало разваливаться, большой кривой кусок стекла откололся сверху и воткнулся в снег. Затем все стихло, но в ушах у Славы еще некоторое время стоял шум. Он судорожно оглянулся, готовясь удрать, но на улице, как и раньше, было пустынно. Он потоптался некоторое время на месте, внимательно прислушиваясь. В обоих стеклах зияли черные кривые дыры; окно, подвергшееся атаке первым, было почти полностью уничтожено. Слава помедлил еще немного, потом осторожно приблизился к покалеченным стенам. В стекле входной двери зияла круглая дыра с расходящимися трещинами, похожая на большого паука, растопырившего лапы. Мокрый снег был усыпан стеклом, как конфетти. Сверху, словно сосульки, свисали уцелевшие куски. В зияющем полумраке магазина неярко отсвечивали стеклянные полки. Слава пнул ногой торчащий из сугроба осколок; тот упал в снег, не повредившись.