Моби Дик - Герман Мелвилл

Совершенно случайно Пипа спас в конце концов сам «Пекод». Но с этих пор бедняга Пип стал дурачком; по крайней мере, так считали все. Высокомерный океан отказался принять его маленькое черное тело, но зато поглотил его огромную светлую душу. Океан поглотил ее, но она продолжала жить. Она, может быть, опустилась в самые

заповедные океанские глубины, где тени первозданного мира скользят в туманной мгле, а бесчисленный суетливый народец, прозванный кораллами, неустанно возводит искусные постройки своей гигантской подводной державы. Маленький Пип рассказывал матросам о том, что видела его душа на дне океана, под синими морскими сводами, где еще никто не бывал. Потому-то матросы и решили, что он свихнулся. Но кто знает, что чувствовал мальчик, когда остался в океане совсем один, брошенный на произвол судьбы? И, может быть, то, что произошло с негритенком, открыло ему мир более мудрый и истинный, чем тот, который видим мы.

Во всяком случае, не станем осуждать Стабба слишком строго. Такие происшествия, как с маленьким Пипом, в ки-тобойном деле случаются нередко. Прочитав эту книгу, вы узнаете, что и со мной приключилось нечто подобное.

Глава пятьдесят вторая

Рассказ однорукого капитана

— Эхой! На корабле! Не встречался тебе Белый Кит? — крикнул Ахав, когда за кормой у нас проходил английский китобоец. Прижав к губам рупор, старик стоял в своем вельботе, подвешенном на шканцах, так что его костяная нога была отлично видна капитану английского судна, который небрежно развалился на носу своего вельбота. Это был добродушного вида загорелый и крепкий моряк лет шестидесяти или около того, одетый в просторную куртку. Один рукав его куртки был пуст и развевался за спиной, точно вымпел на корме корабля. — Не видал ты Моби Дика? — спрашивал у него Ахав.

— А это видишь? — ответил англичанин и поднял над головой искусственную руку, сработанную из белой кашалотовой кости. Рука оканчивалась деревянной головкой, похожей на молоток.

— Вельбот! — взревел Ахав. — Вельбот на воду!

Не прошло и минуты, как вельбот Ахава подошел к борту английского корабля. Но тут возникло непредвиденное затруднение. Взволнованный Ахав совершенно забыл, что с тех пор, как он остался без ноги, ему еще ни разу не приходилось подниматься на борт чужого судна. На «Пекоде» для этой цели было сделано весьма хитроумное устройство— без него одноногий Ахав не мог бы взобраться из шлюпки даже на борт собственного корабля. И теперь, когда волны то поднимали его шлюпку к самому фальшборту английского корабля, то опускали чуть ли не до самого киля, Ахав почувствовал себя беспомощным и жалким.

Я уже говорил, что всякое неудобство, хотя бы косвенно связанное с постигшим Ахава несчастьем, неизменно вызывало у него вспышки неистовой ярости. А в этом случае его раздражение еще усиливалось из-за любезности двух английских офицеров, которые, склонившись за борт, спускали ему сверху весьма красиво разукрашенный веревочный трап — им, видимо, и в голову не приходило, что одноногому калеке он ни к чему. Но английский капитан понял все с первого взгляда и приказал спустить за борт большие разделочные тали. Матросы выполнили его приказание, Ахав уселся верхом на крюк, и таким образом был благополучно поднят на борт и опущен на шпиль.

Английский капитан приблизился к нему, дружески протягивая свою костяную руку, а навстречу ей Ахав протянул свою костяную ногу и сказал:

— Так, так, дружище! Тряхнем костями — вот рука, которая никогда не дрогнет, и нога, которая никогда не побежит! Скрестим костяные клинки! Давно ли ты видел Белого Кита? Где это было?

— На экваторе, — ответил англичанин, — в прошлом году.

— Его работа? — спросил Ахав, указав на костяную руку англичанина.

— Его, — ответил тот. — А твоя нога?

— Тоже, — сказал Ахав. — Давай рассказывай скорей, как это случилось.

— Я тогда впервые попал на экватор, — начал англичанин, — а о Белом Ките ничего не слышал. Однажды нам повстречалось стадо кашалотов — голов пять или шесть. Мы спустили вельботы и погнались за ними. Мне удалось одного загарпунить. Это был не кит, а прямо циркач, так и скакал вокруг нас. Так что я приказал своим ребятам сидеть смирно, а не то мигом пошли бы ко дну. И как раз в это время вдруг всплывает здоровенный кашалот — башка и горб белые, как молоко, а сам весь в морщинах и трещинах.

— Это он! — вскричал Ахав. — Клянусь дьяволом, это он!

— А возле плавника у него торчат гарпуны.

— Так, так, это мои гарпуны!

— Ну вот, всплывает этот седой прадедушка, кидается в самую середину стада и начинает бешено грызть линь.

— Понятно, — опять перебил Ахав, — хотел перекусить твой линь и освободить дружка, попавшего в беду. Старый трюк!

— Уж не знаю, как это получилось, — продолжал однорукий капитан, — только линь запутался у него в зубах, зацепился там за что-то; а мы этого не знали, и стали выбирать линь, чтобы поскорей прикончить загарпуненного кита, пока его не освободил этот зубатый защитник. Но вдруг — трах! И вместо нашего кита, который был на лине, мы натыкаемся прямо на белый горб, а наш преспокойно уплывает. Ну, раз такое дело, я решаю прикончить белобрысого— тем более, что такого огромного, такого прекрасного кашалота я еще в жизни не видел. А он весь так и кипит от ярости. Ну, думаю, этот чертов линь того и гляди оборвется или вырвет зуб, за который он зацепился, ведь ребята у меня в лодке сущие дьяволы! Одного линя, думаю, для такого деда мало, надо бы подцепить его и на второй. Я перескакиваю в лодку моего старшего помощника, которая шла борт о борт с моей, и, схватив гарпун, бросаю его в этого белого дьявола. Но, боже ты мой! В тот же самый миг я совершенно ослеп, ну совершенно ничего не вижу, потому что кругом только черная пена, а высоко над нами навис громадный хвост. В темноте я нащупываю второй гарпун, чтобы метнуть его в элодея, но в этот момент хвост рушится на нас и разрубает вельбот пополам, да так разрубает, что обе половины — в щепки. Все мы, конечно, в воде. Чтобы не попасть под новый удар исполинского хвоста, я хватаюсь за рукоятку своего гарпуна, торчащего # боку кашалота, но тут волна относит меня в сторону, а кит камнем уходит под воду. И вот тогда-то второй гарпун, привязанный к линю, вонзился мне в руку, вот сюда, пониже плеча. Как я тогда не пошел ко дну? — сам не понимаю. Ну, а остальное вам доскажет вот этот джентльмен. Познакомьтесь, капитан, — доктор Кляп, наш судовой врач… — и однорукий капитан обратился к доктору: — Ну, Кляп, валяй дальше, как все было.

Джентльмен, столь фамильярно приглашенный принять участие в беседе, все это время стоял неподалеку; ничто в его внешности не говорило о его благородной профессии. У него было добродушное круглое лицо. Одет он был в выцветшую синюю блузу и заплатанные штаны. Он вежливо поклонился Ахаву и поспешил исполнить просьбу своего капитана.