Моби Дик - Герман Мелвилл

— Ну так можно его снова выкупать, а там еще разок.

— А ну как ему придет в голову выкупать тебя, Стабб? Что тогда, а?

— Пусть только попробует; я ему таких фонарей понаставлю, что он не посмеет явиться даже на нижнюю палубу, не говоря уж об адмиральской каюте.

— Так ты думаешь, Стабб, что он хочет, чтобы Ахав продал ему свою душу?

— Да, Фласк, только будь спокоен, я теперь с него глаз не спущу, и если замечу что-нибудь подозрительное, то сразу схвачу его за шкирку и скажу: «Эй, ты, вельзевул! Смотри у меня!» А ежели он станет изворачиваться, то вот тебе мое святое слово, я выхвачу у него из кармана хвост, суну его в лебедку да и начну крутить-наворачивать, пока не вырву с корнем. Вот так!

— А что ты сделаешь с хвостом?

— С хвостом? Продам на кнут какому-нибудь пастуху, когда вернемся домой. На что он мне?

— И ты все это всерьез, Стабб?

— Ну, всерьез или не всерьез, а вот мы и дома. 

С палубы раздался приказ швартовать кита по левому борту, где уже были приготовлены для него цепи.

— Ну что я тебе говорил? — сказал Фласк. — Скоро голова этого кита закачается на талях прямо против каша- лотовой.

Дальнейшие события подтвердили правоту Фласка. И если прежде «Пекод» резко кренился на правый борт под тяжестью головы кашалота, то теперь, уравновешенный второй головой, он выровнялся и тихо поплыл дальше, сильно напоминая мула, груженного двумя тяжелыми корзинами.

Глава сорок девятая

Такова жизнь, мой друг!

Голова кашалота, которая, как уже говорилось, составляет около трети всего объема гигантского животного; эта голова, великая прочность которой позволяет владыке вод пробивать лбом корабельные корпуса; эта голова, которую Стабб так аккуратно отделил от принадлежавшего ей тела, — чудовищная эта голова, как громадная бочка, почти целиком наполнена ценнейшим, нежнейшим и ароматнейшим из веществ — спермацетом.

И вот эту громадную бочку, правда, еще не раскупоренную, поднимают над водой с помощью огромных талей и подвешивают за бортом. Тогда Тэштиго, ловкий, как кошка, карабкается на мачту. Распрямившись во весь рост, он идет по рее и останавливается прямо над этой закупоренной бочкой. Он прихватил с собой легкую снасть, состоящую из одного блока и тонкого троса, и, укрепив блок на рее, спускается по тросу на голову кашалота, висящую над водой. Он тщательно выбирает у себя под ногами участок, наиболее подходящий для вскрытия бочки, работая внимательно и осторожно, словно искатель клада.

Наконец место выбрано, бочка вскрыта, к тросу, точно к шесту колодезного журавля, подвязана прочная бадья. Тэштиго, одной рукой держась за снасть, упирается длинным шестом в днище бадьи, погружая ее в открытый резервуар, потом издает короткое гортанное восклицание, и по этому знаку матросы на палубе натягивают трос, а бадья поднимается, вся покрытая белой пеной, точно подойник, полный парного молока. Отяжелевший сосуд осторожно опускают вниз, сильные руки подхватывают его и переливают спермацет в огромный чан. Так повторяется много раз, пока кашалотовая бочка не будет вычерпана до дна. Все сильнее и сильнее налегает на шест Тэштиго, все глубже и глубже погружается бадья, и вот уже двадцатифутовый шест целиком скрывается в спермацетовом колодце, и не один чан уже наполнен до верху благоухающей массой.

Скоро спермацет, извлеченный из головы кашалота, стал застывать, и тогда Старбек посадил меня и других матросов вокруг большого чана и велел разминать застывающие комки. Это было на редкость приятное и ароматное занятие. Погрузив в спермацет руки, я почувствовал, что моя кожа становится мягкой, нежной и эластичной, а пальцы — будто стали они в десять раз гибче, чем прежде, — могут даже извиваться и скручиваться, как угри.

Нет ничего прелестнее, чем после тяжелой работы за лебедкой и опасностей китовой охоты усесться на палубе под синим небом возле чана со спермацетом, погрузить руки в волшебную полужидкую массу и вдыхать чистейший аромат фиалок. Омывая руки в спермацете, как бы омываешь и душу, освобождая ее от всякой злобы, обиды и недовольства.

О, если бы я мог разминать спермацет вечно! Но китолова после разделки туши ждет еще много других неотложных дел, и одно из важнейших — это необходимость разрубить на части ленты китового сала, чтобы потом отправить их в салотопку.

На американских китобойцах салотопки устроены прямо на палубе, между фок-мачтой и грот-мачтой. Массивная печь каменной кладки, вопреки всем противопожарным правилам, мирно соседствует с сухими досками палубы и пенькой канатов. Салотопка прикрыта сверху крышкой, под которой находятся два гигантских котла. Их всегда содержат в необычайной чистоте и чистят мыльным камнем с песком, так что они обычно сверкают, как серебряные чаши. Прямо под котлами устроены топки, которые разжигают стружками, а затем огонь и жар в них поддерживают тем жиром, что остается в ошметках уже вытопленного сала. Вся эта дьявольская кухня смердит так отвратительно, будто здесь на адском огне поджаривают грешников.

К полуночи огонь в топках пылал вовсю. Иногда огненные языки вырывались наружу, озаряя зловещим светом мачты и снасти «Пекода», идущего под всеми парусами в непроглядном ночном мраке; тогда мне, стоявшему в эту ночь на вахте у румпеля, казалось, что я правлю каким-то огнедышащим драконом. Адские тени кочегаров метались возле раскрытых глоток печи. Гарпунщики, как черти в аду, вздымали большими вилами куски китового сала и швыряли их в кипящие котлы, а вытопленные ошметки выхватывали из варева и бросали в топку. Пламя разбрызгивало искры и, улизнув из топок, пыталось ухватить за ноги адских кочегаров и поваров. Клубы смрадного дыма валили в ночное небо. С каждым всплеском океанской волны в котлах плескалась клокочущая похлебка, и кипящее сало разбрызгивалось по палубе. С закопченными лицами, спутанными бородами и сверкающими зубами сидели матросы у огня, рассказывая друг другу всякие бесовские истории и покатываясь от хохота. Неровное пламя освещало их то ярче, то слабее, тени — то длинные, то короткие — метались вокруг. Дикий хохот смешивался с воем ветра и стонами судна, зарывавшегося в волны беснующегося моря, и мне казалось, что это встают передо мной во мраке картины преисподней с чертями и грешниками, или те картины, которые возникают в истерзанной, мрачной и фанатической душе нашего безумного капитана…

Вот мы и рассказали о том, как дозорный с верхушки мачты замечает кашалота, как преследуют добычу китоловы в вельботах и, настигнув, загарпунивают, а затем убивают острогой; мы рассказали о том, как тушу пришвартовывают к борту, обезглавливают, а затем распеленывают, освобождая от сальных покровов; как вычерпывают спермацет и разминают его в чанах; как загружают котлы китовым салом, и там оно превращается в масло.