Вне закона - Андрей Круз

– Так я больше ни у кого и не интересовался ими, так?

– Так-то оно так, – Колян скривился, словно лимон разжевал, – но всяко бывает. Ты бы лучше в Нарым переехал тогда. И со своими, и «Висельники» в наших краях даже не показываются.

– И торговля у меня там такая, как в Батлере, будет? – усмехнулся я.

– Не, – Колян покачал головой, – не будет, это точно. Место у нас все же похуже.

– Вот и я о том.

Тут еще одна мысль в голову пришла, которую я как-то обходил до этого:

– А как вообще узнали, что тех привалил кто-то?

– Так гонялись за ними.

– Желтухинские?

– Гм… – Колян озадачился. – От не знаю. Как-то мимо меня это дело прошло. Знаю, шо гонялись и по следам дошли дотуда, где их положили, а кто… Это Васька может знать, к слову. Это он мне тогда первый сказал. А от кого он узнал – ты у него поинтересуйся.

Возможность поинтересоваться предоставилась скоро. Коляну надо было на «Бурлакъ», а я к Ваське зашел с четырьмя бутылками пива, пригласив его посидеть на палубе, на что Васька с готовностью согласился.

– Я еще и за Серегиной шаландой присматриваю, – пояснил он, показав на соседнюю баржу, ту самую, с которой тогда меня окликнул парень в клетчатой рубашке. – Сегодня его очередь на гульки.

– В бордель небось ходил? – подколол я Ваську.

– В бордель, а как же, – легко согласился он. – Нарымские-то шлюхи за зиму надоесть успели, на новенькое потянуло.

Он раскурил тонкую сигарку, которые здесь вместо сигарет были, выпустил облако дыма, затем обухом ножа сорвал с пива пробку.

– Это ты хорошо сделал, – щелкнул он ногтем по бутылочному горлышку. – А то весь день после вчерашнего, а до вечера нельзя. Как раз сам за пивом бежать думал, а тут ты, такие дела.

– Вась, у меня вопрос к тебе есть. – Я тоже открыл себе бутылку, решив больше одной сейчас не пить, потому как с Коляном уже три кружки употребил. – Ты историю с тем, как Цигеля грохнули и ограбили, помнишь?

– А кто не помнит? – удивился он. – Все помнят. Тебя тогда здесь не было, вот ты и не помнишь.

– Вась, а кто за грабителями тогда по следу ходил? Кто узнал, что их грохнули?

– Шарап и Костя Охотник ходили, – ответил он уверенно. – Наши, нарымские. Надежда же была, что золото найдется. Мамон, что за Цигеля остался, треть с него пообещал в приз. Ну и приз призом, а если найдешь, так не обязательно за это Мамону сообщать.

– И Костя с Шарапом – они кто?

– Охотники. С ними еще увязаться хотели, но они не взяли никого тогда, сказали, что самим проще.

– А они золотишко найти не могли? – спросил я осторожно.

– Не… тогда бы заметно стало. А так – как жили охотой, так и живут.

– С трупами что сделали?

– Этого не знаю, не уточнял никто. – Васька откинулся на стенку «палубной избы» и с удовольствием вытянул босые ноги. Его сапоги с накинутыми на голенища портянками стояли рядом. – Рассказали, что нашли убитыми возле костра. Причем с разных стволов стреляли, кого из дробаша привалили, кого из винтовки. Вроде как встретились с кем-то, от кого такой беды не ждали.

– Если из разных, то…

– Ты же в Нарым едешь? Вот там их и расспроси, – прервал меня Васька. – Они мужики нормальные, проставься только для беседы. Я тя познакомлю.

– Не, я пока до Батлера. Но если так, то и до Нарыма доберусь, спасибо.

– А оно тебе зачем?

– Да пока сам толком не знаю. Интересно больше, – попробовал я уйти от конкретного ответа.

– Вот это не надо. – Васька даже хохотнул. – За простой интерес так не выспрашивают. Рыжье найти хочешь, что ли?

– Может, и хотел бы, только хрен его найдешь, – отмахнулся я. – Его уже потратили давно, я думаю.

– Так наверняка, – согласился он. – Вот я и не пойму, чего ты хочешь.

– Я пока и сам не пойму.

Ну не про карту же ему рассказывать, верно? Начну рассказывать всем подряд, и рано или поздно меня за нее самого грохнут. Достаточно того, что с Кощеем информацией поделился. И хорошо, что он на это дело сразу плюнул, решил не гоняться за журавлем в небе.

А я буду гоняться?

Да вот черт его знает. Я пока сам не решил. Пошустрю немного, пока мне по пути, а дальше видно будет. Потому как этой карте без конкретного указания места даже не грош цена, а грош ломаный.

В любом случае с этими Костей и Шарапом поговорить надо.

«Бурлакъ» отвалил от причала в два пополудни, медленно выходя на середину реки и вытаскивая за собой длинный хвост шаланд. На этот раз смотрел я на отход не с баржи, а с кормы самого буксира, где собрались все владельцы влекомых посудин. На «Бурлаке» было четыре каюты, если не считать хозяйской и капитанской, и в каждой по два жильца. Как выяснилось, свою я делил с Сашей, тем самым, с каким меня в ресторане Сом познакомил. Большинству людей известен он был не как Саша, а как Толстый, и я даже вспомнил, что и сам про него как-то слышал за ужином в «Береге» – кто-то отзывался как о немалом авторитете. Почему Толстый – это было понятно, потому как был он на удивление тощ и жилист.

На баржах шла уже путевая жизнь. Где дымок из печки, где дрова кто-то рубит, где смотритель чем-то еще занят. На паре шаланд и пассажиры есть, какие груз сопровождают. На «Бурлаке» же на корме накрывался стол, собирались звать к обеду. Может, еще и малость прохладно вот так на воздухе открытом над водой обедать, но к обеду подавали водку, естественно, так что ничего, согреемся. Я даже подумал о том, что надо было все же к Ваське на шаланду проситься, потому как тут сопьешься к черту, пока до места доберешься.

Пили здесь много, пили почти все. Трезвенников до сих пор не встречал. Пьянство было развлечением и стилем жизни, с учетом того, что большая часть пребывавшего здесь контингента богатством духовного мира обременена не была. Даже я, старавшийся блюсти меру, постоянно ловил себя на том, что деваться от пьянства по сути и некуда. Или хоть не общайся ни с кем. Без стакана или кружки пива и не поговоришь.

Многие не просыхали уже вообще никогда, а многие так и вовсе спивались. Но с такими дело иметь прекращали, потому что считалось, что нормальный человек должен меру знать. Где мера? Ну, если своими словами описать, то примерно так: с утра пить можно только в лечебных целях в выходные. Если ты в пятницу в дрова был, а в субботу с утра с похмелья гибнешь, тогда уже можно, лечись, люди поймут.

В обед пили все, но все же не рекомендовалось напиваться. Так, прими для аппетиту и потом для пищеварения, но ходи прямо, не шатайся. А вот после шести, скажем, это уже предосудительным не считалось. Моветоном было спать на столе, на земле валяться и до дому не дойти. То есть совсем контроль над собой терять. Если ты в кабаке засыпаешь и лежа ходишь, то уже все, тогда к тебе отношение меняется. Ну и еще любителей пьяной бычки в русском обществе от нее быстро отучали. Потому как если кто бычит по-дурному и люди видят, то к такому и меры могли принять, причем самые разные, по ситуации.