Смерть зверя с тонкой кожей - Патрик Александер

– Но ведь по настоящему всё по другому.

– По настоящему жизнь – скучная, серая и короткая штука. Кому интересно смотреть, как будет «по настоящему» – после целого дня в офисе, на заводе или где-то там ещё? Людям нужны мифы. И почему бы и нет?

– А мне нужен кофе. А тебе?

– Не откажусь.

– Давай посидим на кухне. Я люблю кофе на кухне.

Они сидели за крохотным столом в крохотной кухонке и пили кофе.

Элис кивнула в сторону канарейки:

– Помнишь Соломона?

– Встречались.

– Всегда пел, как сумасшедший. Всё время. А теперь молчит.

– Охрип, может?

– Я думала это связано с тобой. Он перестал петь как раз, когда ты уехал в Африку. Мне казалось, что когда ты вернёшься, он может снова запоёт.

– Не уверен, что улавливаю твою логику. Разве что птичка влюбилась в меня без памяти.

– Нет тут логики. Просто у меня было чувство, что если он запоет – это будет хорошим знаком. А теперь, когда ты вернулся – и это хороший знак – я думала и он начнёт петь. Понимаешь?

– Да. Да, конечно, – соврал Эбботт.

Элис посмотрела на птичку.

– Ну спой, Соломон, спой что-нибудь.

Канарейка помахала крыльями, почистила пёрышки и продолжала молчать.

– И не надо шуточек про Песнь Соломона.

– Ты сегодня расстроена.

Элис пригубила кофе, откинула назад волосы.

– Ты ведь не любишь меня, так? Хочу сказать, ты не влюблён в меня. Вот и вся разница.

– Ты мне нравишься. Ты значишь для меня очень много. Но я не думаю о тебе всё время и меня не тянет посвящать тебе сонеты. Но, чёрт побери, что значат слова?

– Для женщины – очень много.

– Слова всегда звучат фальшиво. Послушай, мне нравится быть с тобой, нравится, когда ты рядом, и, – он закончил почти неохотно, – Я не хочу терять тебя.

Она как обычно смотрела вниз. Ей казалось, что сердце не помещается в груди. В первый раз в жизни, она чувствовала себя почти что любимой – и не могла говорить от счастья.

Помолчав, Эбботт сказал:

– Завтра мне понадобится сделать пару звонков, потом я уеду.

Он допил кофе.

– Меня не будет день или два. Потом всё закончится.

– Съезжу к маме, – сказала она.

– Неплохая идея.

Прядь волос упала ей на глаза, она откинула её назад.

– Потом, – сказала Элис, – потом, потом, – она снова распустила свои длинные волосы, – А это «потом» наступит – для тебя, для меня?

Эбботт собирался ответить чем-то вроде: «Надеюсь», «Может быть» или «Если повезёт», но вдруг понял, что она вот-вот расплачется.

– Разумеется наступит, – уверенно сказал он, – но не здесь.

– Ты ведь не про Южную Америку, где все эти военные преступники?

– Нет, – улыбнулся он, – не про Южную Америку. Про другую страну.

– Где мы будем в безопасности?

– …И заживём долго и счастливо.

– Не шути так. Пожалуйста.

Она опять была на грани срыва. Эбботт наклонился к ней, погладил по щеке.

– Поговорим о шутках потом, когда будем гулять под пальмами Шаар-а-Голан.

Он коснулся губ Элис, потом отпустил её и откинулся назад.

– Но к чему теперь говорить о будущем? Нам и сейчас ведь неплохо, не так ли?

– Замечательно, – ей вдруг показалось, что полночь засияла солнечным светом, – чем займёмся сейчас? Пойдём в постель? Или ты слишком устал?

– Я оскорблён и требую примерно наказать виновную.

– Можете начинать хоть сейчас, – и впервые за день она рассмеялась.

Вертолёт доставил Дорис в Лейфилд-Холл вскоре после заката. На ужин подавали дыню из Израиля (в плане гастрономическом Нджала не имел ничего против сионизма), форель в миндале, жаренную утку. Потом бисквиты и сыр, которые очень неплохо пошли под красное вино. И на десерт – клубника со сливками.

Ужин, вино, обстановка и прислуга, столь же незаметная, как и освещение, потрясли простую душу Дорис.

– Ты потрясающий, – повторяла она, – просто потрясающий.

– Давай ещё кофе, немного Арманьяка и – в постель.

Что они и сделали – к обоюдному удовлетворению. Дорис была проституткой не оттого, что ей не хватало денег или не было дома. Она была проституткой по призванию.

Она давала Нджале всё, чего ему хотелось и даже больше. Они занимались любовью во всех мыслимых позициях и изобретённых ими самими вариациях. Что особенно радовало Нджалу – так это явное наслаждение, которое получала Дорис. Многие женщины выдыхались после первого часа. Но не Дорис. Она получала удовольствие от каждого момента. Нджале приходилось поглощать чудовищные количества «Витабикса», чтобы держаться в этом ритме.

– Мне не нравится только одно, – сообщила она.

– Что именно? – встревожился он.

– Столько чёртова «Витабикса» и ни капли шампанского.

– Нет ничего проще, цветок мой.

Он поднял трубку:

– Артур, полдюжины бутылок Хайдсика, хорошо? И принеси их сам.

– Слушай, подожди минутку, мы же голые совсем.

– Дорогая, не обращай на него внимания. Это же слуга. Орудие. Instrumentum mutum. Расслабься и получай удовольствие.

Артур принёс шампанское, открыл бутылку, наполнил два бокала и исчез.

– Ух ты, он на нас даже глаз не поднял!

– Пей шампанское, цветок мой. «Витабикса» хочешь?

Это была великая ночь Нджалы. Ночи лучше у него не было и не будет.

Элис и Эбботт занимались любовью долго, нежно и страстно, отпуская иногда эротические шутки, смешные только для них двоих.

Потом они лежали рядом в темноте, расчерченной клетками лунного света и затягивались по очереди от одной сигареты.

– Тяжело тебе со мной? – спросил Эбботт.

– В каком смысле?

– Любовь ко мне против лояльности Департаменту, например.

– Я всегда на твоей стороне.

– Не совсем.

– Как бы то ни было, я привыкла жить двойной жизнью – в реальном мире и во сне.

– А где ты сейчас?

– Во сне. Но наяву.

– Тебя это не смущает?

– Меня – нет. Особенно теперь. Ладно, дай затянуться. Половину ведь выкурил.

– Почему особенно теперь?

– Потому что сейчас я живу. Живу, понимаешь?

– А «потом» тебя больше не беспокоит?

– Чёрт с ним. Жить надо сегодняшним днём.

– И ночью.

– «Ночь дана нам для любви» – сказал кто-то из великих.

– «…а не для сна», кажется так. Но есть ещё смерть. «Очень долгий сон», как сказал другой великий.

– Знаю, я учила это. Минутку, как это там…»Nox est perpetua…» что-то там ещё…»dormienda».

Он протянул ей сигарету.

– Нет, я – пас.

Он сделал глубокую затяжку, огонёк выхватил из темноты его лицо.

– Ты не обижаешься на меня? Что я тебя использую и всё такое?