Договор с вампиром - Джинн Калогридис

– Я видел жуткие вещи. Только не спрашивай! – поспешно добавил он, видя, что с моих губ уже готовился слететь вопрос. – Я не в состоянии об этом говорить. Единственное – я обещаю тебе! – я сделаю все возможное и положу конец этим ужасам. И позабочусь о вашей безопасности – твоей и малыша.

– В таком случае мы должны немедленно уехать отсюда! – вырвалось у меня. – Скажи Владу, что мы не можем здесь оставаться!

Я не стала рассказывать мужу, какие ужасы мне довелось увидеть. Думаю, он был свидетелем чего-то похожего, и не стоило усугублять его страдания лишними расспросами. Сейчас самым главным было другое: я должна убедить Аркадия, что нам нужно срочно покинуть это страшное место.

Аркадий медленно вынул руку из моих стиснутых ладоней.

– Но дядя крайне огорчится, если я покину его и Жужанну.

– Нас это не должно волновать! Скажи ему... скажи ему, что врач для укрепления здоровья рекомендовал тебе сменить обстановку, что мы уедем совсем ненадолго. Ведь мы могли бы остановиться в Вене.

Он выслушал мои порывистые слова, потом задумчиво кивнул.

– Да.

Наши глаза встретились. Я невольно улыбнулась, видя, с какой легкостью он согласился.

– Дорогая, я сегодня же поговорю об этом с дядей. Уверен, он не станет противиться. Он даже настоит, чтобы я позаботился о своем здоровье.

– Да, дорогой, – облегченно прошептала я.

Видя мои слезы, Аркадий обнял меня и крепко прижал к себе. Мне захотелось навсегда остаться в его объятиях (не важно, что они сдавливали живот). Плача, я рассказала мужу, как переволновалась за него в последние несколько дней. Я говорила, что он едва не умер от горячки, а сегодня, когда я вновь увидела его страдающим, мои нервы просто не выдержали. Аркадий тоже заплакал и пообещал мне, что мы обязательно уедем отсюда. Вечером он поговорит с дядей и все уладит.

Как легко сейчас у меня на сердце. Я начала собирать вещи, напевая колыбельные песенки себе самой и ребенку. Потом достала англо-немецкий разговорник, чтобы освежить в памяти необходимые фразы. Мне кажется, в доме прибавилось жизни. Даже здоровье Жужанны заметно улучшилось. Дуня решила, что пока она будет ночевать в ее спальне. Жужанна этому не противится. Думаю, гирлянды чеснока и присутствие горничной – достаточные средства, чтобы оградить Жужанну от зла.

ДНЕВНИК АРКАДИЯ ЦЕПЕША

15 апреля

Уже достаточно поздно, и моя дорогая Мери спокойно спит. Я затопил камин в западной гостиной и уселся писать свой дневник, время от времени поглядывая на языки пламени. Дважды я вставал, собираясь швырнуть в огонь надиктованное В. письмо, и дважды чувствовал, что не в состоянии этого сделать. Знакомая боль сдавливала мне череп, а за ней приходило странное ощущение. Мне казалось, что, уничтожив письмо, я нарушу свои обязательства перед нашим родом.

Я считаю себя честным человеком и ненавижу обман, но сейчас мне необходимо выбирать одно из двух: либо продолжать ублажать дядю, либо добиваться торжества справедливости. Я еще не знаю, как сообщу Мери о том, что он строжайшим образом запретил нам покидать свои владения. Она так обрадовалась, так загорелась предстоящим переездом в Вену. Признаюсь, я и сам был бы рад сбежать отсюда. Но наши надежды на возвращение в цивилизованный мир разбиты в пух и прах. Единственный способ – уехать самовольно, а следовательно, нарушить дядин запрет и... навсегда порвать с семьей.

При всей моей любви к дяде, при всей благодарности за его щедрость по отношению ко мне и Мери, я с трудом заставил себя переступить порог замка. Ощущение родового гнезда начисто исчезло. Теперь при этих словах в моем расстроенном воображении возникает не место, где обитали многие поколения моих предков, а древнее ухмыляющееся чудовище, которое затаилось и ждет, готовясь меня сожрать. Железные заклепки на входных дверях видятся мне острыми клыками, порог – разинутой пастью, а темные коридоры, куда не проникает свежий воздух, – громадным чревом, в котором я могу бесследно сгинуть.

Сегодня под вечер, когда я входил в эту "ненасытную пасть", прихватив на всякий случай отцовский револьвер, все мои мысли были о Джеффрисе. Где, в каком месте смерть настигла беспечного англичанина? В комнатах для гостей? В людской? Или его под каким-нибудь предлогом заманили в сумрак леса и расправились с ним там?

Я шел, внимательно приглядываясь к полу, стенам, мебели – не мелькнет ли где пятнышко крови. Поднимаясь по каменным ступеням, я боялся, что сейчас мне навстречу выкатится голова Джеффриса и спросит: "Ведь вы и есть Колосажатель, не так ли? Вы – из породы людей-волков?"

И стоило мне войти в отцовский кабинет, как на меня вновь нахлынули бредовые видения – я опять и опять вел раскопки в лесной чаще. Я попробовал работать и не смог – бумаги валились у меня из рук. Я запретил себе погружаться в раздумья, ибо сейчас это было весьма опасным занятием. Я просто сидел в отцовском кресле и сражался с холодным ужасом, подступавшим ко мне со всех сторон. Я бился за сохранение рассудка и, когда более или менее совладал с собой, встал и направился в дядину гостиную.

Я постучал и, услышав приглашение, вошел.

В гостиной ничего не изменилось. Дядя сидел в кресле перед пылающим очагом. Как всегда, огонь распространял тепло и уют. В хрустальном графине переливалась янтарными огоньками сливовица, но дядя еще не притрагивался к ней. Все было как всегда, кроме самого В. Он помолодел лет на двадцать. Я же на двадцать лет постарел.

Что за чушь? Этого не может быть! Неужели я все-таки схожу с ума?

– А, Аркадий, – приветливо произнес дядя, поворачиваясь ко мне.

Улыбку на его лице тут же сменила тревога. Я заметил, что его виски еще сильнее потемнели, а лицо, хотя и бледное из-за неприязни дяди к солнечному свету, показалось мне пышущим здоровьем.

– Ты белый как мел, племянник. Прошу тебя, садись.

Я послушно опустился во второе кресло, стараясь не выдать своего волнения, хотя неожиданное омоложение дяди совершенно выбило меня из колеи. Прищурившись, он окинул меня долгим, внимательным взглядом, затем налил в бокал сливовицы, улыбнулся и сказал:

– Знаю, ты был сильно болен. Твоя милая жена известила меня через слугу. Надеюсь, теперь тебе лучше? На-ка, выпей. От этого хорошо розовеют щеки.

Дрожащими руками я принял бокал. Несколько капель выплеснулось через край, наполнив воздух характерным терпким ароматом сливовицы. Я чуть было и вовсе не выронил бокал, но все-таки кое-как поднес его к губам и выпил.

В. с легкой улыбкой и в то же время пристально следил за моими действиями.

– Ну как, лучше стало? – спросил он.

– Да, – пробормотал я, ощущая жжение в горле и изо всех сил борясь с кашлем. – Теперь совсем хорошо. Врач нашел у меня мозговую лихорадку, однако сейчас я вполне здоров.