Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни - Норман Оллестад

– Я тоже, – вставил я.

– Мы увидим твою чемпионскую трассу с воздуха, – заметил отец.

– Круто.

– Ты бы вздремнул, – посоветовал он мне. – Вечером предстоит большая игра.

– Ладно, – согласился я и, свернувшись калачиком, притулился у окна.

Глава 29

Движение по облепленной…

…снегом сланцевой плите оказалось утомительнее, чем я ожидал. Здесь не было ни кручи, ни льда, ни обрывов, но липкий снег засасывал мои кеды, и по нему нельзя было скатиться. Я вынужден был идти в полный рост, и это отнимало последние силы. То и дело приходилось пригибаться и уворачиваться от острых, зазубренных краев. Я терял равновесие и заново искал точку опоры, от чего утомление и голод усиливались. Казалось, что желудок переваривает сам себя.

Вскоре наступило полное опустошение: у меня не осталось энергии на то, чтобы как-то реагировать на ситуацию, не было даже отчаяния. И тут я наткнулся на снежный курган – он чудесным образом вырос передо мной из-под земли. Гигантская сланцевая плита плавно переходила в конусовидный снежный нанос: так бурлящий поток впадает в зеркальную гладь тихих вод. Я поднял взгляд от земли – по-моему, впервые за последние полчаса.

Меньше чем в двухстах метрах внизу сияла чисто-белая снежная площадка – та самая поляна. Ее частично скрывали растущие из снега кусты крушины, образовывавшие живую изгородь. Я уже собирался рвануть к поляне, но сообразил, что стоявший передо мной снежный курган неустойчив, а под ним зияет ловушка – куст крушины с перекрученными, как пружины матраса, ветвями. Повсюду торчали прутья, и кустарник напоминал разрушенный лабиринт. Я мысленно проложил путь сквозь кусты к поляне. Взгляд мой обшаривал поверхность, выискивая потенциально опасные места. Прямо передо мной находился обманчиво твердый снежный нанос – под ним скрывались ветки крушины, и все это грозило обвалиться под ногами. Я нашел еще несколько мест, от которых лучше держаться подальше, а затем замер, усталый и оцепеневший. Меня била внутренняя дрожь. Казалось, что мои хрящи и связки рассохлись и сам я вот-вот расколюсь, как хрупкая деревяшка.

Меня манила поляна – я так и рвался к ней, как стремится к водопою умирающее от жажды животное. Первый шаг у меня получился неуверенным, как у Франкенштейна. Я вытянул из снега одну ногу и, пошатываясь, двинулся вперед. Голова была совсем легкая, будто в черепной коробке отсутствовал мозг. Я шатался, не в силах удерживать равновесие, так как поверхность подо мной менялась с каждым шагом: то вязкая кашица, то корка наста. Приходилось останавливаться. Выдыхать. Ловить равновесие.

Но вот я снова рванулся вперед, на этот раз позволив инерции протащить меня вниз по склону. Ощутив под ногами мягкий снег, я скомпенсировал вес тела, работая животом, как делал, когда мы с отцом катались по ломкому насту или по «цементу Сьерры».

Я ковылял вниз по снежному кургану, а в голове моей в беспорядке проносились картинки, подсвеченные мексиканским солнцем. Никаких эмоций, только бледные, смазанные тона оранжевого и желтого: дедушка, отец и я плывем по теплому, как ванна, океану.

В тот момент, когда подо мной треснула снежная корка, глаза у меня были закрыты. Я плавно перенес вес тела на другую ногу, и она тоже ушла под снег. Я задергался влево-вправо, но на этот раз магия не сработала. Тело стремительно погружалось вниз, в глубь крушины. Когда падение остановилось, я был практически погребен под снегом: наружу торчала только голова да одна рука.

Я выплюнул снег. Свободной рукой потянулся вверх, и поверхность надо мной осыпалась. Кеды задели спутанный клубок веток, и я ушел вниз еще на несколько сантиметров.

Эта яма была похожа на приствольную ловушку. Я вспомнил, как выбирался оттуда отец, упираясь руками и ногами в боковые стенки. Так же смогу вылезти и я.

Едва я оперся на ветви, как они начали гнуться. Я упорно тянулся вверх, но ветви подгибались, и все было напрасно.

Кое-где на стеблях еще оставались зазубренные листики, и, когда я снова задвигался, лыжные брюки и свитер зацепились за них и потянули за собой всю ветку. Меня обсыпало снегом.

Ничего не помогало, и я не находил никаких других способов. Силы мои были на исходе. Я ощутил вспышку гнева и отчаяния, но она тут же погасла, как будто все цепочки в моем мозгу разомкнулись. Я отключился.

Глава 30

Отец появился на трибуне…

…к началу второго тайма, как и обещал. Он отвозил Сандру домой, потому что она отказалась сидеть на холодном ледовом стадионе. Я завладел шайбой сразу после вброса и пробил защиту противника, резко прибавив скорость на середине дистанции. Мне некому было передать шайбу, а вратарь вышел за пределы своей площадки и продолжал наступать, поэтому я развернул клюшку влево, подвел ее под шайбу и ударил в противоположном направлении. Вратарь двигался в другую сторону, и шайба проскочила под его вытянутой рукой в перчатке.

– Отличный маневр, Оллестад, – выкрикнул отец с трибуны.

Мы с ребятами обменялись торжествующими ударами по ладоням, а тренер оставил меня на льду. К концу второго тайма на моем счету помимо забитой шайбы была еще и голевая передача.

После матча несколько мальчишек из другой команды похвалили мою игру, и в тот вечер я отправился спать с ощущением, что вошел в полосу удач. Да, я и впрямь такой, как говорит отец, и вполне способен победить старших, более сильных ребят. Я круче тигриного дерьма, а может, даже тигриной мочи. И завтра у меня в руках будет доказательство – чемпионская награда.

Глава 31

Я торчал в яме, весь…

…опутанный упрямыми ветками, вымотанный душевно и физически, в полубессознательном состоянии. Но вдруг, словно протолкнувшись сквозь густые заросли, я вновь начал осознавать себя. Мелькнула смутная мысль: в нескольких сантиметрах от меня – живая изгородь, за которую можно ухватиться. Я опять начал различать окрестности – задняя сторона массивного хребта представляла собой вершину скалы, выдававшуюся вперед, как зазубренный нос корабля. «Уже близко, очень близко к поляне», – напомнил я себе. В голове у меня прокручивались разные стратегии: можно задействовать ногти, можно резко подпрыгнуть. Но, несмотря на подстегивания внутреннего голоса, я не двигался с места.

Сверху донесся шум. Я увидел здоровенное брюхо самолета. Туман полностью расчистился, уступив место тяжелым графитовым тучам. Самолет вошел в вираж, и я замахал ему свободной рукой.

И – о чудо! – самолет сделал круг и вернулся. Я помахал еще и увидел, как он снова пролетает над поляной. Я махал и вопил. Они видят меня. Я спасен! Самолет перевалил за хребет. Они заметили меня, потому и нарезают круги.