Афганистан. Честь имею! - Сергей Баленко

В марте 1986 года он окончил техникум и получил диплом. А в мае 1986 года призвали его в армию. В военном билете было записано, что призывается он в морфлот. Вся родня подшучивала над ним, говорили: «Ну вот и все, Игорь, драить тебе теперь палубу и кушать одну кашу, похудеешь».

Матери он казался все еще маленьким, боялась — не справится с солдатскими обязанностями. Ведь все пролетело так быстро, и не верилось, что он уже взрослый. На проводах пел песни под гитару: «Не волнуйся, мама, я вернусь!». Мать слушала, украдкой вытирала слезы и просила почаще писать.

В первом своем письме Игорь сообщил родным, что часть в Бийске расформировывается и его вместе с другими ребятами переводят в город Чирчик (Узбекистан), в десантные войска. Обещание, данное матери, Игорь выполнял: писал каждую неделю.

Но однажды письма долго не было. Потом стало известно, что Игорь болел желтухой, лежал в госпитале. Сообщил, что скоро в Афган. Собрали отец с матерью гостинцы и поехали в далекий Чирчик.

«Сходили в городе на базар и купили все вкусненькое: фруктов, сладостей, наварила борща, — вспоминает Галина Сергеевна. — Хотелось сына накормить, думала, голодный, а он пришел после ужина и ничего не поел, говорит: я сытый, всего хватает, ничего не хочу. Отец ходил к командиру полка, спрашивал про Игоря, как он служит. Ничего плохого не услышал. Только слова благодарности за сына. В разговоре командир подчеркнул, что Игорь сам просился в Афганистан, хотя после его болезни полагается отсрочка.

Вечером мы стали разговаривать с Игорем, пытались убедить его не торопиться, окрепнуть, но он отвечал: „Мам, пап, я здоров, и не хочу, чтобы меня считали трусом, чтобы говорили, что я специально заболел, чтоб не поехать в Афган.

Пап, ты же знаешь, деда Женя был у нас разведчиком, и он учил меня никогда не уходить от трудностей. Как я смогу потом друзьям смотреть в глаза. Я поеду. Не переживайте, все будет хорошо“.

Как я ни просила, ни плакала — все бесполезно. Не смогли мы его переубедить, просили только писать чаще, беречь себя».

Письма приходили один раз в неделю. Во всех одно и то же: жив, здоров, все нормально, всех вас люблю, не переживайте, никому не верьте, у нас не стреляют…

Игорь Москаленко погиб осенью 1987 года. Он один из немногих награжденных орденом Ленина. Но он не держал в руках этой высокой награды, не принимал поздравлений и не отвечал на крепкие рукопожатия друзей. Ему уже не нужно было все это. В наградном листе в скобках стояло — «посмертно».

Последнее письмо Игоря родителям… По злой игре случая оно пришло в тот день, когда, вернувшись с работы на обед, Галина Сергеевна открыла дверь перед группой людей в военной форме. «Похоронку» не посылали — пришли сами. И еще кто‑то из соседей случайно занес в дом свежую почту. В ней и было последнее письмо сына. Оно не отличалось от других: как всегда, короткое, полное ожидания встречи, такое привычное и обнадеживающее: «скоро я буду дома». Но были в этом письме три слова, раз и навсегда решившие судьбу Игоря: «Ухожу на задание». С этого задания ему уже не суждено было вернуться.

Старая, как мир, истина: в разведку берут только самых надежных и проверенных. Перед последним заданием у разведчика Игоря Москаленко на счету было 18 боевых операций. В последний для себя и своих друзей выход командир разведгруппы старший лейтенант Олег Онищук взял и его.

Они были в самом пекле — всего в нескольких километрах от Пакистана. Только начинало всходить солнце последнего октябрьского дня. Но они уже не увидели его света.

«Выполняя боевое задание по уничтожению караванов и бандформирований мятежников, разведывательная группа старшего лейтенанта О. Онищука 31.10.87 в районе населенного пункта Дури захватила одну из трех автомашин мятежников, груженную оружием и боеприпасами. На рассвете группа была окружена мятежниками и вступила в тяжелый неравный бой. Игорь огнем из пулемета мужественно отражал натиск мятежников, прикрывая отход группы. Когда у Игоря кончились патроны, он отражал натиск гранатами, уничтожив при этом 6 душманов. Игорь погиб смертью храбрых…»

Официальное сообщение от командования. В нем сказано все и ничего. Хитрая политика недоговоренности, полуправды. Мы не определили и сейчас до конца свое отношение к тому, что все эти годы происходило в Афганистане, к тому, что потом назвали грубой политической ошибкой… Еще долго, наверное, все те, кто знает об Афганистане по фильмам и книгам, будут видеть в этой войне своеобразное горнило, где закалялись настоящие мужчины.

В то октябрьское утро 1987 года огонь в горниле бушевал слишком жарко. Он не закалил — он сжег всех, кто попал в него.

Через несколько месяцев после этих страшных событий к родителям Игоря приехали его боевые друзья‑«афганцы», которые всегда поддерживают связь с родственниками погибших. От них‑то впервые и узнали Галина Сергеевна и Василий Евгеньевич Москаленко все неофициальные подробности этого боя у кишлака Дури. Потом было письмо с вырезкой из латвийской газеты от родителей погибшего вместе с Игорем сослуживца. Все яснее становилось, что гибель разведгруппы не случайна, что у нее есть конкретные виновники. Москаленко слышали, что родители других парней подали в суд на офицеров из части Игоря. Но сами ничего этого не делали. Они знали только одно: что у них нет сына и никакой суд не сможет его вернуть.

Что же в действительности произошло у кишлака Дури? Как погибли Игорь Москаленко и его боевые друзья? Чем объяснить, что почти вся разведгруппа оказалась разбитой, ведь ее вел старший лейтенант Онищук, которому всегда удавалось выполнить задание, не потеряв ни одного человека? Поговаривали даже о какой‑то заколдованности, на которую была похожа небывалая удачливость Онищука. Ему завидовали.

Но оставим официальную версию и обратимся к свидетельствам очевидцев. Они были напечатаны в латвийской газете «Советская молодежь» 20 сентября 1988 года.

Майор Борисов, командир батальона:

«В гибели группы есть отчасти вина самого Онищука. Существует приказ: досмотр „забитого“ каравана производить по прибытии досмотровой группы в светлое время суток. Онищук этот приказ знал, но в этот раз не выполнил. И хотя приказа на досмотр никто не давал, несколько раз его запрашивали, желание узнать, что в машине, охватило Онищука. Вот он и пошел».

Младший лейтенант К. Горелов:

«Онищук все рассчитал. В пять тридцать выслал прикрытие из четырех человек. Задача группе: расположиться на близлежащей господствующей высоте и в случае необходимости прикрывать досмотровую группу. В пять сорок Онищук с пятью бойцами двинулся к машине. Меня оставил с пятью бойцами на прежнем месте и поставил задачу наладить связь с батальоном, а в случае необходимости поддержать огнем. Идти до машины минут 15. В шесть ноль‑ноль придет „вертушка“.

Пошли налегке. Взяли только по одному боекомплекту. Это на десять‑пятнадцать минут хорошего боя. В шесть ноль‑ноль мятежники атаковали. Казалось, они прут отовсюду. Мы поддерживали огнем, как могли. „Духи“ шли в полный рост, несмотря на то, что наш пулеметчик рядовой Игорь Москаленко косил их пачками. Он им здорово мешал, и снайпер снял Гошу, ударив прямо в сердце. Прошло сорок минут боя, а „вертушек“ не было…»

Пуля снайпера не попала Игорю прямо в сердце. Она на излете задела его, ничего серьезно не повредив. Но болевой шок, временная остановка сердца, большая потеря крови сделали свое дело. Нужна была лишь срочная медицинская помощь… Но в горячке боя ее некому было оказать. До друзей — длинные метры под непрерывным огнем. Надежда была лишь на помощь вертолетчиков. Но ее все не было…

Капитан В. Ушаков:

«Гибели группы Онищука способствовали действия командира вертолетного отряда майора Егорова и бывшего командира батальона подполковника А. Нечитайло. Когда ночью Онищук доложил о „забивке“ каравана, Нечитайло отдал Егорову приказ о вылете „вертушки“ с досмотровой группой в 5:30 с прибытием в заданный район в 6:00 (бой у холма начался как раз в это время). Однако оба забыли расписаться в книге распоряжений».

Герой Советского Союза капитан Я. Горошко:

«Я со своей группой в 5:30 бегал по „взлетке“ в надежде найти запускающиеся „вертушки“. Потом бросились будить летчиков. Оказывается, команда им не отдавалась. Пока нашли Егорова, пока связались со штабом ВВС и получили разрешение на взлет, пока прогрели „вертушки“, время вылета давно прошло. Боевые „Ми‑24“ вылетели только в 6:40. А эвакуационные „Ми‑8“ — в 7:20. Когда моя группа десантировалась, мы бросились разыскивать ребят Онищука. Они лежали на склоне горы, цепочкой вытянувшись от „Мерседеса“ к вершине. Онищук не дошел до вершины каких‑то тридцать метров. Он лежал истерзанный, исколотый штыками, зажав в руке нож. Над ним надругались, забив рот куском его же окровавленного тела. Я не мог на это смотреть и ножом освободил Олегу рот. Таким же образом эти сволочи поступили и с рядовым Мишей Хроленко и Олегом Ивановым».