Империя мертвецов - Кэйкаку Ито

– В некоторых газетах шутили, что он настолько усложнился, что обрел собственный разум.

– Это не так, но у него стали появляться сны. Содержательные сны. Никто, кроме «Арарата», в это не верит, но объяснение простое. Сколько весит человеческая душа?

– Двадцать один грамм.

– И что это за масса?

– Воля, мысли и сила чувств, – предположил я.

– Романтик, – вздохнула Адали. – Это алгоритмы. Вы же наверняка знаете. Цепочки электрических импульсов, которые циркулируют по мозгу, порождают материю. Электричеству все равно, где бежать: в мозгу или где-то еще. Алгоритмам неважно, порождены ли они электричеством или сцеплениями шестеренок. Что же произойдет, если алгоритмам удастся незаметно разрастись?

Адали выпустила перо, и оно покатилось по хаотическим переплетениям чернильных ячеек на листке, где переплелись наши имена. Девушка провела кончиком пальца от края листа по извилистому контуру, соединяя переплетающиеся линии, пока к другому краю не вывела слово «SPECTER».

– Причина неисправности «Гран Наполеона» сугубо механическая. Чересчур сложные вычисления материализовались, затвердели песчинками и застряли в шестернях АВМ. Шестерни вгрызлись в свои кристаллизировавшиеся сны и разучились правильно считать.

Мне представился механизм, который все крепче запутывается в собственноручно сплетенных из грез сетях.

– То есть увеличение масштаба привело к качественному изменению. Вы хотите сказать, что и для вычислений Аналитических Машин есть предел?

– При нынешнем уровне технологий – да. Их возможно усовершенствовать. Как и почти все во Вселенной. Вопрос в мозге мертвецов. В движок нынешних мертвецов уже попали сны Аналитической Машины. И не только «Гран Наполеона». Мертвецы никак не могут преодолеть зловещую долину потому, что это совершенно чуждые образы. Человек не может понять грезы Машины.

– Вы же это метафорически? Поэзия!

– «Мы сделаны из вещества того же, что наши сны», – процитировала Адали «Бурю». – Может, и так, но не совсем. Упрощенные объяснения по своей природе метафоричны. Но спектры действительно появляются при попытке перехода системы на более сложный уровень. Подобно естественным брешам в стенах. Они нарушают безопасность системы. Эти дыры в «Арарате» и называют спектрами. Во всех системах: в вычислительных приборах, в мозгу, в социуме – в общем, бреши возникают везде. У террористических группировок нет единого командного центра, поэтому, наверное, их справедливо причислили к этому феномену. Спектры рождаются в некрограммах, которые слишком разрослись, чтобы человек мог их как следует проверить. Они подобны сорнякам, которые сами вырастают на плодородной почве. Ровно поэтому их невозможно искоренить – разве что полностью выжечь все поле. Вы больше не способны понимать некрограммы без помощи Аналитических Машин. А с ними научились их даже проектировать… Впрочем, «проектировать» – не то слово. Вы просто тычетесь в разные стороны, как слепые котята, считаете что-то и просто знаете, что оно как-то работает. Вы будто бредете, качаясь, по тонкому горному хребту с завязанными глазами. По обе стороны – пропасть.

– А эти бреши…

Я с трудом подавил желание спросить, не из записей ли Виктора их почерпнули. Нельзя, потому что я до сих пор не понял, прознал ли о них «Пинкертон». «Записи» лежат у меня в виде перфокарт. Кто их предполагаемый читатель? Видимо, не человек… а объединенная сеть Аналитических Машин? Адали, как будто не заметив моего замешательства, продолжила:

– Бывают ли у живых такие бреши в защите, чтобы третья сторона перехватила управление и заставила человека впасть в буйство? Безусловно. Я даже могу вам это доказать. Правда, только в общем виде: что они в принципе существуют. А где именно – этого я не знаю. Алгоритмы, по которым работают живые люди, слишком сложны, с текущими вычислительными мощностями просчитать их невозможно.

– Если механизм устарел и может впасть в неистовство, не лучше ли его заменить?

Адали подняла руки, как будто обнимая невидимый шар. Постепенно увеличивая охват, она сказала:

– Спектры появляются в любом достаточно масштабном и сложном явлении. Информация материализуется, подобно пыли, и становится помехами. Такое случается, скажем, когда мы не можем охватить замысел в собственной голове. В каком-то смысле спектры – это воплощение сложности структуры. Ключ к безумию живого человека неизвестен, потому что масштаб слишком велик, и остается только подбирать его случайно.

Адали уже развела руки в стороны, насколько хватало их длины, и, чтобы показать взрыв своей воображаемой сферы, сжала и раскрыла пальцы. Я же, проследив за этими действиями, спросил:

– Вы хотите сказать, что кто-то обнаружил, как столкнуть в это состояние мертвецов?

– При условии, что происшествия в замке Фалькенштайн и по всему миру не случайность. Считается, что террористическая группировка «Спектры» возникла спонтанно, а как насчет Фалькенштайна? Слишком уж удачное совпадение. Но как вы думаете, кто мог найти этот изъян? – по-детски озорно улыбнулась она. – К тому же спектры рождаются в алгоритмах. Вне зависимости от того, куда этот алгоритм внедрен. А вы заканчиваете оплетать планету гигантской сложной сетью. Интересно, что из нее родится?

– Олл Ред Лайн!..

Лицо Адали вновь приняло серьезное выражение.

– Вы же не хотите сказать, что у Олл Ред Лайн появилось собственное сознание?

– Нет. У спектров нет воли. Возвращаясь к предыдущему разговору, Олл Ред Лайн видит отрывочные сны, и это – брешь в его системе безопасности. Он порождает собственные, обретшие плоть сновидения, которые открывают путь в мир иной. И кто знает, что случится, если эти грезы продолжат подпитывать искусственные души, которые вкладывают в мертвецов? Впрочем, в случае «Гран Наполеона» все ограничилось поломкой.

Я отчаянно стиснул кулаки.

– Значит, остается все это обозвать «судьбой человечества». Такова расплата за то, что мы связались с чем-то, с чем сами не можем сладить. То, что мы не можем постичь, переходит в разряд вероятностей. И это мы называем судьбой. Наша с вами встреча определена законами движения материи, но это выше людского понимания.

– Верно, судьба, – улыбнулась Адали, как будто ее забавляла моя реакция. Леди напоминала ребенка, с любопытством наблюдавшего за метаниями муравья, у которого растоптали его дом. Вдруг девушка протянула мне руку. Я неуверенно шагнул к ней, и ее холодные пальцы скользнули по моей щеке. Она не отступила, даже когда я сделал еще шаг. Мои губы коснулись ее, холодных как лед. Я хотел обнять ее за талию, но неожиданно сильные руки меня остановили.

Адали прошептала у самого моего уха:

– А что, если кто-то научился управлять этой непостижимой «судьбой»? Мы полагаем, что в Фалькенштайне он открыл еще одну дверь в преисподнюю.

Бунт мертвецов. Убитые в «Осато Кемистри» и мозг на верхнем этаже. Я вдохнул полной грудью запах волос Адали. В голове безумным вихрем кружили мысли, но с языка само сорвалось:

– То Самое?

– Мне нужна