Современная датская новелла - Карен Бликсен

— Снег холодный и скользкий, ты можешь упасть и больно ушибиться, — говорили они, по всей видимости не питая особого доверия к парашюту на солдатской спине. Тихонечко поставили они его на белую равнину, не коснувшись снега своими ногами, — они-то ведь были босиком, а солдат — в добротных армейских сапогах.

— Благодарим тебя, господи, прощай, прощай! — восторженно затянули ангелы и, энергично захлопав крыльями, устремились вдогонку своим коллегам, державшим путь к богу. Солдат прислушивался к их пению, пока оно не смолкло, а потом наклонился и, зачерпнув холодного снега, приложил ко лбу. Но это не помогло, и тогда он во весь свой рост растянулся на снегу, который тотчас обратился в пот.

— Что же я наделал, — простонал он, — подарил нашу единственную комбинированную Ат-Бак-Хим-бомбу первому попавшемуся богу — страху смерти поддался, вот и примерещились всякие прекрасные видения, а я, дурак, поверил к них, но теперь-то я спустился обратно на землю, а бомба где же, бомба-то была настоящая, или бомба мне тоже только привиделась, раз я все еще живой?

Он поднялся на ноги, чтобы осмотреться, потому что, когда стоишь, видно дальше, чем когда лежишь, и увидел неподалеку вражеские пушки, нацелившиеся в небо, и, хотя они по случаю сочельника были убраны еловыми ветками и елочными украшениями, он перепугался и хотел бежать. Но тут перед ним возникла какая-то фигура. Судя по ее беспокойным очертаниям, это был человек, однако человеческие черты были неразличимы, все скрывалось за некоей пеленой, казавшейся то темной дымкой, то трепетным светом. Надежда на спасение затеплилась в юной душе солдата: у незнакомца не было солдатской выправки, быть может, это мирный старик крестьянин, который согласится дать ему приют. Солдат, не владевший языком противника, принялся жестикулировать руками и ногами, пытаясь объясниться, но тут незнакомец заговорил вдруг на его родном языке, не то чтобы совершенно безупречно, мешкая и запинаясь, но с каким-то трогательно мягким акцентом.

— С рождеством тебя, солдат!

— Ты поможешь мне? — радостно воскликнул солдат и ринулся навстречу незнакомцу, но упал, споткнувшись о ледышку, и остался лежать, распластавшись на земле, — лишь голову приподнять достало силы, когда он увидел глаза старца, светившиеся такой теплотой, что собственное его сердце стало от этого расти, расти, даже комбинезон на груди лопнул, а он все равно не почувствовал холода.

Но вот незнакомец заговорил с ним на иностранном языке — или на его родном, но только с неправильным произношением — речь звучала так знакомо, даже привычно, она будоражила душу до самых ее детских истоков — и все же оставалась непонятной.

— Я не очень-то силен в языках, — сказал солдат, — не пойму я этого.

— Когда-то вы это понимали, — прозвучал печальный ответ, и теперь солдат понимал, однако же ему вдруг стало казаться, что он лучше понимал раньше, когда ничего не понимал.

— Что ж, солдат, слушай тогда на понятном тебе наречии, тронул ты мое сердце, послав ко мне ангелов с рождественским подарком.

Точно бомба разорвалась.

— О боже, — прошептал солдат и сильно, до крови, вжался коленями в острые ледышки, чтобы стать еще коленопреклоненней, и он забыл, что он солдат, и заплакал как дитя, не в состоянии произнести ни слова.

— С давних времен храню я для вас подарок, который вы все никак не хотите принять, ибо для вас куда проще купить, чем принять подарок. Так давай, человече, с тобой поменяемся: ты отдаешь мне свою хитроумную бомбу, а я тебе — вечную истину, что спрятана вот здесь, в моей правой руке.

Из сумрачного сияния протянулась к солдату осторожно сжатая в кулак старческая рука, на вид в ней не много могло уместиться, но солдат верил, верил, что бог-отец истинно говорит.

— Вечную истину, — смиренно пролепетал он, — но это слишком много, мой тебе подарок не стоит того. И если уж честно говорить, это ведь не я придумал, а твои же собственные ангелы, так что я вовсе и не заслужил, чтоб она мне досталась.

— Прошу тебя, сын мой возлюбленный, не погнушайся ею, передай истину людям, о коих тоскует душа моя, и они снова познают меня!

С удивлением глядел молодой солдат на дрожащую руку, протянутую к нему снизу, хотя он был на коленях, как будто незнакомец тоже опустился на колени, хотя он был сам бог-отец.

— Отче, — сказал солдат, — благодарю тебя за великую милость, но ты бы не мог еще немножко подержать у себя свою истину, а сперва сделать так, чтобы я оказался в безопасности? А то я ведь во вражеской стране, и мало ли что может случиться, если она попадет в руки врага.

— О род человеческий! — услышал солдат ласковый голос бога, но когда он с улыбкой поднял голову, бога уже не было. Перед ним на снегу одиноко лежала грозная бомба и трепетала, как огромное трепещущее сердце.

История со стеклом

Перевод Т. Величко

Ну, начнем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать не больше, чем теперь. Так вот: жил-был добрый старый оптик, и сидел он у своего плавильного тигля. Раз он был в особенно скверном расположении духа, и его угораздило смастерить такие очки, что, если через них смотреть, все негодное и безобразное представлялось таким же хорошим, как и то, что вправду неплохо. Даже вареный шпинат через эти очки выглядел как прелестнейшие зеленые ландшафты, а люди, потерявшие на войне одну ногу или же родившиеся с тремя, сразу начинали выглядеть замечательно нормальными. Старый оптик стал вдруг смотреть на все более радостно и мастерил свои очки, так что любо-дорого! Вот вам и начало конца.

В большом городе, где столько домов и людей, что для всех не хватает места, жили в малюсенькой комнатушке молодой человек и молодая женщина. Правда, это запрещалось, потому что для здоровья вредно, когда два разных человека живут в одной и той же комнате, но они все же потихоньку вселились в нее, потому что жить на улице тоже не разрешалось. Молодой человек, которого звали Герт и который целыми днями ходил на работу, любил вечером возвращаться домой, к жене, но жена, которую звали Кайя и которая не ходила на работу, скучала в тесной комнатушке и начала днем ходить гулять. Прогулки ее делались все длиннее, а стало быть, и обратный путь тоже, и все потому, что ее особенно тянуло к лучшим в городе домам, а до них-то и было дальше всего. Ей очень хотелось жить в таком доме вместе с Гертом, и вот один раз из одного такого дома вышел один молодой человек, и когда он на нее посмотрел, она увидела, что глазами он похож на Герта, хоть он и был в очках. Поэтому она не могла оторваться от его глаз, и после того, как они некоторое время молча шли рядом, она попросила его снять очки, чтобы получше их разглядеть. Но едва он успел галантно снять с себя очки, как они не смогли больше смотреть друг другу в глаза и обиженно разошлись по сторонам.

Кайя заторопилась домой, к мужу, но, чем ближе она подходила, тем безобразнее казались ей дома, и на следующий день ее снова потянуло к аристократическим домам. Все чаще встречались ей там молодые люди, которые приветливо поглядывали на нее и все до одного были в очках. Однажды, когда лил дождь и дул сильный ветер, она промокла и озябла и заторопилась домой; но тут к ней подошел молодой человек в очках и сказал: «Какой сегодня прекрасный день, только и гулять в такую погоду!» Кайя рассердилась и хотела ответить ему, но он так дружелюбно смотрел своими глазами, что она не смогла ничего сказать. «Вам нравятся мои новые очки? — спросил он, заметив, что она не может оторвать от них глаз. — Нате, попробуйте!» На мгновение он показался ей отвратительно навязчивым, но у очков были такие хорошенькие стекла, что она их надела и посмотрела на него через них.

— Какие у вас прекрасные глаза! — сказал он, а ей тоже он сразу понравился, и поэтому она совсем не обратила внимания, что мимо как раз проезжал Герт с оконным стеклом в руках (он ведь был подмастерьем у стекольщика). Лишь когда он выронил стекло, что не могло произойти беззвучно, она его заметила и, бросив незнакомого мужчину, побежала за собственным мужем, но он ехал на велосипеде, и за ним было не угнаться.

— Держите вора! — раздавалось вслед Кайе, пока она бежала к дому. Сердце у нее колотилось, она поняла, что шла запретным путем, и лишь достигнув узких улочек, почувствовала себя дома, старые дома обступили ее, как старые друзья, и укрыли от преследователей, а когда она увидела свой собственный дом, ее охватила радость свидания и слезы выступили на глазах. Еще сильнее стали радость свидания и слезы раскаяния, когда она увидела своего мужа и бросилась ему на шею, но он отбросил ее от себя. Сидя на полу, она смотрела на него и думала, что ему идет быть сердитым. А что он остался без работы, уронив дорогостоящее стекло, об этом она и слезинки не проронила.