Русское влияние в Евразии. Геополитическая история от становления государства до времен Путина - Арно Леклерк

Первый этап укрепления государственной власти был связан с решением задачи по установлению контроля над концерном «Газпром». В 2000 г. газовый гигант, ставший финансово-промышленной империей, возглавляли назначаемые Анатолием Чубайсом руководители, не всегда априори согласные с путинским проектом. Чтобы заручиться их поддержкой, Путин сначала попытается установить с ними нейтралитет, прежде чем постепенно назначит на руководящие должности своих людей[114]. Перед тем как подчинить себе газовый гигант, Владимир Путин вначале должен обеспечить необходимый контроль над СМИ, способными выступать против власти и являться выразителями интересов, противоположных интересам государства. Для этого требуется «нейтрализовать» олигархов, озаботившихся тем, чтобы прочно обосноваться в секторе массовых коммуникаций, и не желающих поступаться своими интересами. Восстановив прежде всего в феврале 2000 г. власть в мятежной Чечне, Владимир Путин, заботясь о более жестком контроле над СМИ, атакует телеканал НТВ, являвшийся в то время одним из наиболее влиятельных независимых средств массовой информации и принадлежавший группе «Медиа-Мост» олигарха Гусинского. Последний, бывший банкир, начал в 1997 г. создание коммуникационной империи и – благодаря советам Маши Липман, прежней главы Washington Post, и Руперта Мердока – стал издавать много пользовавшихся популярностью журналов. Параллельно с этим он интересовался телефонией – областью, которая для России невероятно важна. Обвиненный в коррупции, олигарх согласился продать свою группу «Газпрому», который вскоре также приобретает радиостанцию «Эхо Москвы» и ежедневную газету «Известия». Эти во всех отношениях драгоценные СМИ добавились к тем, которые «Газпром» купил ранее, в 1990-е гг., собираясь поддержать кандидатуру Виктора Черномырдина на пост президента страны.

Преодолев первый этап, Владимир Путин принимается реализовывать стратегию завоевания газового концерна. В обновленный совет директоров «Газпрома» вошли ставленники новой власти, в числе которых был и Дмитрий Медведев, заместитель главы президентской администрации. Весной 2001 г. вскрываются факты приобретения олигархами за бесценок филиалов «Газпрома», что ослабляет позиции прежней команды, и в конце мая один из приближенных Владимира Путина становится главой корпорации. В 2003 г., то есть спустя три года после прихода Путина к власти, совет директоров «Газпрома» полностью поменялся, лишь двое из двадцати пяти управленцев, входивших в его состав в 1999 г., остались на своих постах – таким образом, обновление действительно оказалось почти полным. Захват «Газпрома» явился только первым шагом. Осенью 2003 г. арестован Михаил Ходорковский, руководитель нефтяного концерна «ЮКОС». Вспомнили о том, что он поддерживал оппозиционные настроения и реализовывал свои собственные политические амбиции, однако главная причина его ареста заключается в деятельности на международном нефтяном рынке и переговорах о продаже части его активов компаниям «Шеврон-Тексако» и «Эксон-Мобил», двум американским нефтяным гигантам. Причем не уведомив об этом Кремль. В тот момент, когда цены на углеводороды взлетают и становятся основным инструментом влияния российской власти (не вызывает сомнений, что вторжение американцев в Ирак обусловлено желанием Вашингтона контролировать максимальные объемы, перевозку и рынки углеводородов), Кремль не может смириться с инициативой Ходорковского. Дело «ЮКОСа» вписывается в более широкий контекст взятия властью под свой контроль энергетического сектора. Однако борьба против олигархов имеет различный характер: Михаил Ходорковский оказывается в тюрьме, Борис Березовский и Владимир Гусинский скрываются за границей, Роман Абрамович, Анатолий Чубайс и Владимир Потанин прощены – в обмен на их присоединение к новому режиму. Политика укрепления власти и ориентации на федеральное правительство еще верных государству структур – армии, секретных служб, финансовых органов – увеличивает напряженность в отношениях с США, обеспокоенных поворотом назад, интерпретируемым как отказ от «либеральных» реформ и замораживание «демократических» процессов. На деле влиятельные американцы, такие как наблюдатели «Council on Foreign Relations»[115], быстро приходят к пониманию того, что на фоне «борьбы с коррупцией» разыгрывается другая партия – геополитическая: возвращения России, снова использующей инструменты своего влияния, на международную сцену.

Это возвращение происходит параллельно с внутренней стабилизацией, признаком которой становится реставрация центральной власти – вопреки региональным властям, использовавшим эпоху Ельцина для того, чтобы добиться максимальной автономии; во время второй войны 1999–2000 гг. под контроль взята Чечня, а в декабре 2004 г. проведена и конституционная реформа, направленная на укрепление президентской власти. Между тем Владимир Путин переизбран президентом страны в марте 2004 г., набрав 71,2 % голосов. Успехи, достигнутые в трудном деле восстановления мира в Чечне, и передача власти Дмитрию Медведеву во время выборов в марте 2008 г., после которых экс-президент Владимир Путин становится (обеспечивая таким образом преемственность власти) премьер-министром, способствует возвращению России в мир, сталкивающийся с необходимостью преодоления последствий финансово-экономического кризиса – подарка судьбы, способного привести к дальнейшему усилению Китая и развивающихся держав. В 2009 г., невзирая на рекордную (с момента распада СССР) рецессию экономики с сокращением промышленного производства на 11 %, связанную с начавшимся в 2008 г. в США мировым финансовым кризисом, Россия – как это уже доказано самым серьезным образом – оказалась в состоянии быстро вернуться к экономическому росту. В 2010 г. он составляет 5 %, несмотря на снижение прибылей «Газпрома» из-за падения спроса на газ на мировом рынке, а резервный фонд России позволил избежать даже самого незначительного использования кредитов МВФ. Все эти признаки подтверждают благоприятную экономическую ситуацию и выступают залогом политической стабильности после мрачного периода 1990-х гг.

Часть вторая

Переосмысление внутренней российской геополитики

Глава 1

Переосмысление посредством трех элементов (земля, море, воздух)

1. Евразийство как основа переосмысления

Произошедший в очень короткий период времени крах марксистско-ленинской идеологии, нацеленной на осуществление «прогрессивной» и «антиимпериалистической» внешней политики бывшего СССР, мог привести только к одному – поиску новой разумной альтернативы. Это произошло в тот момент, когда Россия на границах, которые никогда прежде не являлись ее естественными рубежами, оказалась противопоставленной ближнему зарубежью, не имела ясного выбора и ощущала присутствие американской «силы», не скрывавшей своих намерений проводить на окраинах бывшей империи – своего соперника, побежденного в результате холодной войны, – политику вытеснения. Неопределенность основ новой российской самобытности и потеря идеологических мотиваций, которые остальной мир, напротив, активно ищет, объясняют успех «неоевразийского» течения, лидером которого в начале 1990-х гг. стал Александр Дугин (газета «День», журнал «Элементы», а также ряд самостоятельных работ)[116]. Евразийское течение[117] возникло в 1921 г. среди эмиграции и началось с публикации «Исхода к Востоку» лингвиста Николая Трубецкого. Речь в этой книге шла о необходимости отделиться от Европы и Запада и об утверждении «евразийского» характера России, возникшей из союза лесных народов Северной Европы и кочевых народов евразийской степи[118]. Один из сторонников евразийства, географ Петр Савицкий в 1925 г. писал: «Евразия – это свой собственный мир, отличный от стран, расположенных к западу, югу и юго-востоку от нее… Россия занимает большую часть евразийского пространства, она не делится между двумя континентами, но образует третий, независимый континент, который можно рассматривать не только как географическое целое… Евразийская концепция означает решительный отказ от европоцентризма… от универсалистского подхода к культуре»[119]. Колонизированная Западом при Петре Великом Россия должна восстановить свое глубокое призвание и получить возможность играть свою роль среди других стран, порабощенных Европой. В этом смысле большевистская революция – пусть она порождена марксизмом и террористическим наследием французской революции – имеет преимущество: она отделяет Россию от Европы, превращает ее в предводителя будущего движения за освобождение колониальных народов и узаконивает объединение европейских и азиатских народов внутри Советского Союза[120]. Согласно взглядам первых пророков евразийства, новая идеология естественным образом однажды станет наследником большевизма, оказавшегося лишь одной из страниц российской истории. Вопреки католической «просвещенной» Европе, русско-евразийское пространство осваивает ресурсы Азии, стремясь установить континентальную гегемонию от Тихого океана до Западной Европы; европейская цивилизация отныне отождествляется с североамериканским Западом… Подобное видение отчасти совпадает с представлениями, которыми руководствовались лидеры советской империи, однако именно исчезновение СССР вновь придало этим представлениям актуальность. Не имея возможности ссылаться на «чувство Истории», которая должна завершиться окончательной «победой социализма», все ностальгирующие по советской власти открывают – посредством обращения к геополитике и закону «великих пространств», некогда сформулированному Ратцелем, – новую парадигму, означающую появление нового русского проекта. Классический антагонизм между англосаксонской талассократией и континентальной державой, некогда подробно описанный Маккиндером, вновь обретает всю свою логику. Согласно видению Николаса Спайкмена, Россия призвана распространить свое влияние на европейскую и азиатскую «дуговые земли». Журнал «Элементы»: «Отказ Запада и Востока взаимодействовать в культурном плане становится для России императивом; напротив, в стратегическом плане необходимо преобразовать окраинные территории и сделать их союзниками, поскольку лишь континентальная централизованная интеграция вокруг России может гарантировать всем народам Евразии подлинный суверенитет. Окраинные территории «дуговых земель» необходимы России, если она хочет стать настоящей геополитической силой, олицетворяющей суверенную власть…»[121] После распада коммунистического блока и охлаждения китайско-советских отношений, исчезновения народных демократий Восточной Европы и непосредственного распада СССР сторонники евразийства хотят создания нового стратегического блока, который охватил бы Францию, Германию, Китай, Индию и мусульманский мир, но не желают, чтобы Россия взяла на себя инициативу объединителя и играла роль «срединной земли», став, согласно Маккиндеру, центростремительной силой, ведь, если свое лидерство на территории Евразии удалось бы закрепить другим державам, это означало бы конец исторической миссии, выполняемой Россией. Приоритеты, таким образом, должны отводиться созданию немецко-российского союза и солидарности с мусульманским блоком, представленным Ираном, против прозападной и «светской» Турции наследников Ататюрка – исламистской партии Эрдогана, еще не набравшей силу в 1990-е гг., – и Саудовской Аравии, рассматриваемой как обычная пешка в американской нефтяной игре. Помимо прочего, неоевразийцы испытывают крайнюю враждебность к «правительству предварительной оккупации», которым в их глазах становится «натовская» власть Бориса Ельцина и его либеральных советников. В своей ненависти к Западу неоевразийцы даже отводят Китаю роль лидера мирового протестного движения против американского порядка: «Китай, отвергший глобалистскую перестройку, является оплотом евразийских сил на новом идеологическом и стратегическом уровне. Поэтому вероятно, что будущее Китая – это будущее державы, играющей ключевую роль в появлении нового “великого пространства” (Grossraum), противостоящего атлантической сверхдержаве и ее сателлитам»[122]. Очень точные в своей радикальной критике западного господства неоевразийцы в большинстве своем избегают разговоров о том, как в политическом плане будет выглядеть Евразия, если их мечты воплотятся. Будет ли она опираться на союз славянских народов, объединяющий Беларусь, Украину и Россию, или станет славяно-тюркской федерацией, к которой смогли бы присоединиться и другие народы… Однако у подобной соблазнительной идеологической конструкции обнаруживаются некоторые ограничения и изъяны, и наиболее резкая ее критика проистекает из среды русских националистов, осуждающих евразийство как утопию, аналогичную ушедшему в прошлое большевизму, и не рассматривающих призрачный союз с исламским миром как средство крестового похода против НАТО. Русские националисты, разумеется, учитывают катастрофический демографический спад, с которым Россия столкнулась из-за низкой рождаемости и неуклонного уменьшения численности населения страны, тогда как потенциальные мусульманские страны-«партнеры», напротив, демонстрируют благоприятную демографическую ситуацию. Евразийство, по их мнению, может привести не к возрождению России, а, наоборот, к фатальному изменению ее национальной и исторической самобытности. Националисты полагают, что Россия – такая, какой ее видят евразийцы, – должна служить лабораторией мирового геополитического проекта, который в конечном счете способен привести к «полному растворению русского народа на территории, где большинство населения окажется тюрками и мусульманами… Тогда Евразия превратится в тюркскую Азию»[123]. В равной степени националисты утверждают, что Евразия уже однажды существовала в истории: это была Евразия монголов Чингисхана и Золотой Орды. Следуя своей логике, русские националисты желают предоставления независимости мусульманским народам Северного Кавказа и утверждают, что евразийцы 1920-х гг. не могли учитывать особенностей современной демографической ситуации. Лидер республиканской националистической партии Николай Лысенко, глашатай русского национализма, враждебно относящийся к исламу и тюркам, утверждает: «Русские, великая нация Евразийского континента, не могут игнорировать геополитические проблемы, но не нужно превращать эти проблемы в идеологическую догму, ради которой мы согласны пожертвовать нацией…»[124]