Тайная жизнь великих художников - Элизабет Ланди

Она обожала работать в Нью-Мексико, на картинах отразилось все, что она видела вокруг: горы, небо и даже кости животных, валявшиеся в пустыне. Эти работы упрочили известность О’Кифф, и не в последнюю очередь благодаря Стиглицу, неустанно продвигавшему свою жену, ее картины продавались за все более высокую цену. В 1936 году Элизабет Ардан выложила 10 000 долларов за роспись ее нью-йоркского салона красоты, а в 1943 году Чикагский институт искусств устроил ретроспективную выставку работ О’Кифф. Теперь у нее были слава и состояние, о которых она так мечтала.

Стиглиц тем временем слабел, и в июле 1946 года О’Кифф, жившая на ранчо Призрака, получила телеграмму о том, что с ее мужем случился удар. Она поспешила в Нью-Йорк, где застала Стиглица в коме, из которой он так и не вышел. Смерть Стиглица обрубила последнюю связь О’Кифф с Нью-Йорком. Ранее она приобрела полуразрушенный дом в Абикью, все в том же штате Нью-Мексико, и, восстановив это глинобитное сооружение, перебралась туда в 1949 году.

«ОТ МЕНЯ НЕЛЬЗЯ УЙТИ!»

Вспыльчивая от природы, с возрастом О’Кифф стала еще более неуживчивой. Та прислуга, что готовила и убирала в доме, оставалась равнодушной к вспышкам ярости хозяйки, поскольку не понимала по-английски и могла с легкостью ее игнорировать, но девушки, которых нанимали в качестве секретарей, долго на этом месте не удерживались. О’Кифф именовала их рабынями, и, когда очередная девушка хлопала дверью, разгневанная художница кричала ей вслед: «Ты не можешь от меня уйти! От меня нельзя уйти!» В начале 1960-х у нее начало портиться зрение, что лишь усугубило вздорность характера.

В 1973 году в Абикью объявился молодой художник Хуан Гамильтон. Он поведал О’Кифф, что его направили к ней высшие силы. Поверила она ему или нет, но вскоре Гамильтон уже писал за нее письма, отвечал на телефонные звонки и контактировал с ее агентом. Многие друзья О’Кифф опасались, что Гамильтон облапошит старую женщину, но находились и такие, кто полагал, что он искренне о ней заботится. В 1984 году, осознав, что от Абикью слишком далеко до ближайшей больницы, Гамильтон перевез недомогающую художницу в Санта-Фе, где она умерла 6 марта 1986 года.

Величайшее наследие О’Кифф заключается в том, что она проторила дорогу в искусство американским женщинам. После нее уже никто не смел сказать молодой художнице, что ей все равно суждено «отправиться преподавать рисование в школу для девочек». Сегодня в музеях и галереях всего мира выставлены работы талантливых художниц, которых там, возможно, и не было бы, если бы первой не прорвалась туда Джорджия О’Кифф.

ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ ВЛИЯНИЕМ

В последние годы О’Кифф не единожды переписывала свое завещание, и каждый раз Хуан Гамильтон не оставался в накладе. К 1984 году он получил право распоряжаться основной частью ее имущества, оцениваемой в восемьдесят миллионов долларов. Но сестра О’Кифф, единственная из братьев и сестер, кто пережил художницу, и племянница Джун О’Кифф-Себринг заподозрили неладное. После смерти художницы они подали в суд на Гамильтона, обвиняя его в злоупотреблении влиянием. Основания для иска у них имелись: у О’Кифф наблюдались признаки старческого слабоумия, а кроме того, нашлось немало свидетелей, утверждавших, что художница собиралась передать большую часть своих работ музеям. Впрочем, Себринг была едва знакома со своей знаменитой теткой, и вряд ли ее родственные чувства отличались полным бескорыстием.

Гамильтон в итоге решил покончить дело мировым соглашением, но не надо его жалеть — пятнадцать миллионов долларов в любом случае остались при нем. А художественное наследие О’Кифф в основном перекочевало в Музей Джорджии О’Кифф, где находится более тысячи ее произведений.

ХУДОЖНИЦА В ЧЕМ МАТЬ РОДИЛА

У родственников Стиглица был дом на озере Джордж в горах Адирондак, и в 1920-е годы он летом часто возил туда жену на отдых. Однако в дом на озере наезжали не только Стиглиц с супругой, но и его многочисленные тетки, дяди, племянники и племянницы, кузены и кузины. О’Кифф, которая оберегала свое личное пространство, этот поток болтливой и вздорной родни выводил из себя. Особенно ее раздражали дети, и, когда они чересчур действовали ей на нервы, она, не колеблясь, раздавала шлепки. В поисках уединения и покоя О’Кифф укрывалась в помещении, переделанном в мастерскую, которую она называла «лачугой» и куда никого не пускала.

Однажды компания племянников и племянниц Стиглица на цыпочках подкралась к запретной «лачуге» и заглянула в окно. Дети знать не знали, что О’Кифф предпочитает работать обнаженной. Они громко ахнули, чем привлекли к себе внимание художницы. Разъяренная (и по-прежнему не одетая) О’Кифф выскочила во двор, вопя и грозно размахивая кистью, дети же в панике бросились бежать со всех своих маленьких ног.

М.К. ЭШЕР

17 ИЮНЯ 1898 — 27 МАРТА 1972

АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: БЛИЗНЕЦ

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: ГОЛЛАНДЕЦ

ПРИЗНАННЫЙ ШЕДЕВР: «ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ» (1953)

СРЕДСТВА ИЗОБРАЖЕНИЯ: ЛИТОГРАФИЯ

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СТИЛЬ: РЕАЛИЗМ? ОП-АРТ? ТРУДНО ОПРЕДЕЛИТЬ

КУДА ЗАЙТИ ПОСМОТРЕТЬ: АВТОРСКИЕ ОТТИСКИ ВЫСТАВЛЕНЫ В НЕСКОЛЬКИХ МУЗЕЯХ, В ТОМ ЧИСЛЕ В НАЦИОНАЛЬНОЙ ГАЛЕРЕЕ ИСКУССТВ В ВАШИНГТОНЕ, В НАЦИОНАЛЬНОЙ ГАЛЕРЕЕ КАНАДЫ И В МУЗЕЕ ЭШЕРА В ГААГЕ

КРАСНОЕ СЛОВЦО: «А ВЫ УВЕРЕНЫ, ЧТО ПОЛ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОДНОВРЕМЕННО ПОТОЛКОМ?»

Минуло несколько столетий, с тех пор как увлечение геометрическими задачами мешало Леонардо да Винчи сосредоточиться на живописи. С тех пор художники мало интересовались математикой, разве что когда сравнивали гонорар со счетом в баре. А потом появился М.К. Эшер.

Эшер начинал вовсе не как математический художник — он был гравером, обожавшим итальянские пейзажи, — но посещение мавританского дворца, этого удивительного мира переплетающихся узоров, навело его на мысль, что математика способна принести пользу искусству. Итогом стали странные, завораживающие картины, которые и по сей день более популярны среди инженеров, нежели у музейных кураторов.

КУМИР МАТЕМАТИКОВ… С МАТЕМАТИКОЙ НЕ ДРУЖИЛ!

Мауриц Корнелис Эшер родился в обеспеченной голландской семье в Леувардене, он был младшим сыном преуспевающего инженера. Семья переехала в Арнем, когда Эшеру было пять лет. В школе он не успевал по всем предметам, кроме рисования, а хуже всего дела обстояли с алгеброй и геометрией. В 1919 году Эшер поступил в Харлемскую школу архитектуры и декоративных искусств, его отец надеялся, что он выучится на архитектора. Но сын быстро переключился на графику и гравировальные техники, и, таким образом, мир лишился реального архитектора Эшера — вся его архитектура существует только на бумаге. (Глядя на гравюры Эшера, невольно задумаешься: а если бы он что-нибудь реально построил, где бы у него начинались и заканчивались лестницы?) Закончив обучение в 1922 году, Эшер отправился в путешествие по Италии. Итальянские холмы приворожили молодого художника, и он решил поселиться среди них. Он создавал гравюру за гравюрой с изображением итальянских деревенек и скалистых ландшафтов, но его работы плохо раскупались. В любви ему повезло больше: Эшер увлекся молодой швейцаркой по имени Джетта Умикер, в 1924 году они поженились. У супругов родились три сына. Эшеры наслаждались семейным счастьем в Риме, пока не поднял голову фашизм, и это обстоятельство подтолкнуло их переехать в Швейцарию, где они прожили два года, а затем перебраться в Бельгию, в пригород Брюсселя.

МОЗГОВИТАЯ МОЗАИКА

Когда Эшер, казалось, исчерпал свои художественные возможности в жанре пейзажа, летнее путешествие в Испанию дало ему новый источник вдохновения. В 1936 году он поднялся на борт океанского грузового судна и поплыл вдоль испанского побережья. Плату за проезд с него взимали не деньгами, а гравюрами с изображением судов компании и портов, в которых они бросали якорь. Эшер много рисовал по пути, на стоянке в Гранаде он отправился в Альгамбру, архитектурный ансамбль с мавританским дворцом.

Согласно религиозным запретам, мусульманское искусство всегда было беспредметным, и по этой причине мусульманские художники веками совершенствовали затейливые абстрактные формы. В Альгамбре находится немало великолепных плиточных мозаик, в которых каждая плоскость является переплетением геометрических фигур. Мозаики произвели на Эшера огромное впечатление, и он часами зарисовывал расположение плиток. По возвращении домой Эшер методом проб и ошибок принялся за создание мозаик, которые должны были стать столь же прекрасными и сложными как те, что он видел в Гранаде. Но Эшеру никак не удавалось приблизиться к идеалу. Он рассказал о возникших трудностях своему брату Беренду, профессору геологии в Лейденском университете, и тот сразу углядел в мозаиках Эшера связь с математическими понятиями, которые используют в кристаллографии, науке о формировании кристаллов. Беренд прислал брату список статей по кристаллографии и плоскостной симметрии, разделу математики, изучающему двухмерную симметрию и повторяющиеся узоры. Эшер не сумел досконально разобраться в математических формулах (не забывайте, он завалил экзамен по алгебре), но догадался чисто интуитивно о том, что за ними стоит.