Мао Цзэдун - Александр Панцов

Примерно тогда же, в конце августа 1920 года, под влиянием разговоров с Ли Дачжао и Чэнь Дусю, Мао основал в Чанше «Общество по изучению России»170. В середине сентября его генеральным секретарем в тактических целях был избран министр финансов правительства Тань Янькая, известный общественный деятель-либерал Цзян Цзихуань, однако фактическим руководителем оставался именно Мао. «Общество» преследовало большие цели: заниматься (индивидуально и сообща) изучением всего, что происходит в Советской России, собирать доступную литературу, публиковать исследования и обзоры, посвященные Стране Советов, а также открыть специальный русский класс для подготовки желающих поехать на учебу в Москву. «Общество» располагалось там же, где и книжный магазин, в арендованном у американо-китайского госпиталя Сянъя здании171.

Мао и сам мечтал поехать в Россию. В Пекине он консультировался по этому вопросу с Ли Дачжао и некоторыми другими товарищами. В Шанхае же даже хотел найти какого-нибудь выходца из России, согласившегося бы обучать его русскому языку. Он задумал план целой кампании — за работу и учебу в Советской России — по типу инициированного анархистами движения «экономной учебы и прилежной работы» во Франции172. До него, вне сомнения, доходили известия о той активной деятельности, которую развернули в этом направлении в Шанхае Чэнь Дусю и Войтинский. В сентябре 1920 года для социалистически настроенной молодежи, желавшей поехать учиться в Москву, Чэнь и «У Тинкан» организовали так называемую Школу иностранных языков173, где в основном изучали русский язык, который преподавал Ян Минчжай. Раз в неделю переводчик «Манифеста Коммунистической партии» Чэнь Вандао читал им лекции по марксизму174. Войтинский предоставлял окончившим школу деньги для поездки в Россию.

Все это импонировало Мао Цзэдуну. И все же он не был еще готов всем сердцем принять большевизм. Он глубоко уважал Ли Дачжао и Чэнь Дусю, прислушивался к их точке зрения, но ему было мучительно трудно избавиться от своих либеральных и анархистских представлений. «Существует теория, — размышлял он вслух, — согласно которой политические организации могут реформировать социальные организации, государство может способствовать развитию отдельных районов, а некая группа своими силами может трансформировать личность. Но все это возможно лишь в определенной обстановке при определенных условиях. Например, Ленин опирался на миллионы членов партии, когда начал невиданное дело народной революции, которая начисто смела реакционные партии и верхние и средние классы. У него была идеология (большевизм). Ему помогли обстоятельства (поражение России). Он был подготовлен, и в его распоряжении имелась действительно надежная партия, которая поднялась по первому сигналу и выполняла его приказы с такой же неотвратимостью, с какой несет свои воды речной поток. Класс трудящихся крестьян, составляющих от 80 до 90 процентов населения, также незамедлительно реагировал. В этом-то и состоят причины успеха русской революции. Я бы поддержал [большевизм], если бы в Китае имела место настоящая и всеобщая революция, но таковая невозможна (я не буду сейчас объяснять почему). Следовательно, в случае с Китаем мы не можем начать с целого, а должны начинать с частного»175.

Изо всех сил стремясь продвинуть вперед дело народного просвещения, с тем чтобы пробудить творческие силы граждан Хунани, Мао летом — осенью 1920 года принял участие и в организации несколько других обществ как в провинции в целом, так и в родном уезде Сянтань176. Он по-прежнему агитировал за самоопределение Хунани. В начале октября он председательствовал на общей ассамблее общественности Чанши в Комитете образования, где организовал сбор подписей под резолюцией за созыв Народного конституционного собрания Хунани. Резолюцию подписали 430 человек — журналисты, деятели науки и образования, бизнесмены и даже рабочие177. 10 октября, в День Республики, известный в Китае под именем «Двойной десятки» (десятый день десятого месяца), эта резолюция была вручена губернатору Тань Янькаю во время грандиозной десятитысячной манифестации178. 7 ноября, во время другой массовой демонстрации в Чанше, Мао нес большое красное знамя с надписью «Да здравствует Великая Хунань!»179.

Но из затеи с независимостью ничего не вышло. Вспоминая об этом спустя много лет, Мао с горькой самоиронией замечал: «Тань Янькай был изгнан из Хунани милитаристом, которого звали Чжао Хэнти, использовавшим движение за независимость [имеется в виду за народное самоуправление] Хунани в своих интересах. Он притворялся, что поддерживает его, выступая с идеей создания Соединенных Автономных Штатов Китая, но как только захватил власть, начал подавлять демократическое движение с величайшей энергией»180. Правда, 1 января 1922 года Чжао Хэнти, единственный из всех милитаристов Китая, даровал своей провинции конституцию, однако сделал это только потому, что ему не хватало военной силы, чтобы играть роль общенационального лидера. Чжао казалось, что закрепление его власти на уровне провинциальной конституции прибавит ему веса, по крайней мере, в хунаньском обществе, а это в свою очередь усилит его позиции. К народовластию, за которое ратовал Мао, эта конституция, маскировавшая обычную военную диктатуру, никакого отношения не имела. «Провинциальная конституция, — пророчествовал Мао Цзэдун, — определенно долго не проживет. А организация федерации самоуправляемых провинций еще менее вероятна при нынешних обстоятельствах»181.

Столкнувшись с первыми трудностями, многие из бывших активных сторонников Мао сразу же начали отходить от движения за народное самоуправление. Все, за что так долго ратовал Мао Цзэдун, пошло прахом. Он испытал глубокое разочарование. Народ, на который он так рассчитывал, оказался настолько пассивен, что у Мао просто опустились руки. Свои гневные чувства он излил в письме другу юности Сян Цзинъюй, гражданской жене Цай Хэсэня: «За последние несколько месяцев я достаточно узнал хунаньцев: тупоголовые дураки, у которых нет ни идей, ни долговременных планов. В политических кругах все погружены в летаргический сон. Процветает ужасающая коррупция. Можно сказать, что нет абсолютно никакой надежды на политическую реформу»182.

Вот тогда-то он и стал всерьез задумываться над тем, что говорили ему Ли Дачжао и Чэнь Дусю. Да, решил он, «мы должны все отбросить и проложить новый путь, создать новую обстановку»183. К этому призывал его и Цай Хэсэнь, изучавший французский язык в мужском коллеже города Монтаржи во Франции. Под воздействием всего увиденного в Европе Цай уже твердо встал на большевистские позиции. «Я считаю, что нынешняя мировая революция является единственным способом одержать победу, — писал он Мао Цзэдуну. — Я сейчас ясно вижу, что социализм есть реакция на капитализм. Его основной миссией является уничтожение экономической системы капитала, а методом — диктатура пролетариата. Он использует политическую власть для перестройки социально-экономической системы. Поэтому классовая война, по сути, является политической войной, в ходе которой уничтожается механизм [господства] среднего класса (парламентское правительство) и создается механизм [господства] пролетариата — Советы… Поэтому я думаю, что анархизм не сможет работать в современном мире. Ведь очевидно, что сейчас в современном мире имеются два антагонистических класса. Нельзя свергнуть диктатуру имущих классов без подавления реакции с помощью диктатуры пролетариата. Ярким свидетельством этому является Россия. Вот почему я считаю, что для будущей реконструкции Китая полностью применимы принципы и методы социализма… Я думаю, первым делом мы должны организовать партию — коммунистическую партию, поскольку она является инициатором, пропагандистом, авангардом и штабом революционного движения»184.