Vis Vitalis - Дан Маркович

Глава седьмая

1 Как-то разом оборвались эти семинары, споры, скандалы, диспуты, очереди за деньгами... Впрочем, память вольно обращается с фактами, охотно извлекает одни, глубоко хоронит другие, подчиняясь текущему моменту. Еще своевольней она поступает с ощущениями прошлого. Как же все-таки было? Покачаешь головой и вздохнешь... Так Марку детство казалось темной щелью, из которой он выглядывал много лет. Он убеждал себя - не так было! вспоминал светлые дни... но факты таяли, а мрак оставался. Он видел свет только впереди, а себя - постоянно на границе света и тени. Но одно несомненно - начался новый этап жизни: появились достижения.

Первым был Штейн, он вдруг изменил своей привычке есть, пить и спать вовремя, стал хмур, просиживал бархатные штаны, что-то чертил, а потом собрал сотрудников и объявил им новый закон жизни. Битых два часа объяснял, никто ничего не понял, кроме того, что закона не было, а теперь он есть. Не отстал и Шульц, его постоянный соперник, он в своей манере, никого не собирал, а неожиданно возник на скучном сборище - "строить новую ограду или не строить..." - вытряс из рукава какую-то палочку и, потрясая ею, стал вещать, что обнаружил, наконец, постоянную щель в пространстве, и с помощью этой вот заклинательной штучки может теперь прокатиться к центру. - Кажется, у маэстро крыша поехала - смеялся Штейн. Его-то сразу признали, и даже журнал "Сайенс" напечатал за три дня, чтобы не опоздать с нобелевской премией, срок выдвижения на которую истекал через неделю. Шульц же, осмеянный, удалился, и начал переносить в неизвестность большие предметы. Тут уж встрепенулась Агриппина, она никуда не исчезала со времен свержения и корчевания, и даже успела распродать дюжину институтских стульев на барахолке, была разоблачена и униженно просила прощения у самого Глеба; теперь она пуще зверя набрасывалась на всех, выискивая следы пропаж. Повезло и бывшему шпиону, он предпринял первое наступление на Глеба, вызвав к тому душу покойного президента академии. Дух припер Глеба к стене, кричал, брызгал слюной, потрясенный тем, что произошло с некогда замечательным зданием Института... потом с оглушительным треском лопнул. Ученые головы решили, что академик вздремнул и видел сон. Свои козыри Ипполит с Дудильщиковым приберегали до особого момента, довольствуясь пока мелкими пакостями. Глеб расстроился, сразу поняв, в чем дело. Но в целом и у него все шло неплохо: в Институте побывала толпа академиков, их катали в колясках с собачьими упряжками, показали дрессированную акулу, подвели к знаменитому прибору с табличкой: огромные магниты шевелились по заданной программе. До Шульца, правда, не добрались, коридор на полпути прервался, впереди темень, странные свечения, почище, чем у Стругацких. Глеб по телефону сделал внушение, Шульц рыкнул в ответ и первый бросил трубку, за что полагался выговор, но не до него было. Глеб кинулся провожать чинуш, и по дороге "добил" - выпросил деньги под любимую кровь и другие проекты века, а также разрешение беспрепятственно перекраивать здание, после чего взялся с новыми силами возводить этажи и корпуса. Повезло и Борису с Маратом, новый знак оказался благоприятным для жизни, устойчивость ее теперь не вызывала сомнений, усилиями домашней науки катастрофа была предотвращена. Все эти события пробудили в народе самые неожиданные суждения. На базаре одна женщина со средним образованием говорила другой, что в Институте обнаружили неизвестную ранее зону, где сидят враги и выращивают у людей крылья, неудачных режут на запасные части, а лучших отправляют на новую планету, которую собрали около луны. -Там воздуха сколько хочешь, а питание!.. Пересылают за большие деньги, наживаются. Вторая, молча выслушав, говорит: - Это что-о-о... я сама, сама! видела в программе "Вести" женщина-птица, у нее головка маленькая, черненькая, как у цыганочки, а дальше по щекам, по плечам - пе-е-рья... и, конечно, крылья - я сама видела! Не обошло счастье и Альбину, ее заводик прославился тем, что стал выпускать чудную зубную пасту, с добавками из микробов, поедающих всякую дрянь: пока чистишь зубы, микробы, вместо того, чтобы выделять вредную кислоту, трудятся над спирохетами и прочей живностью в дуплах и щелях. Пасту признали как номер один в районе, и в отдел к Штейну потекли деньги, правда, наши, но кое-что приобрели: печатную машинку, телескоп, бинокль, фотоаппарат, и, наконец, стереосистему, давнюю Альбинину мечту. Теперь семинары шли под Баха, любимца современности, для подогревания же страстей ставили Бетховена. "А что мы еще могли?.." - Альбина и здесь права, что они могли еще купить на эти "... рубли", как выразился Штейн, любитель русского мата. Достижения примирили многих врагов, каждый считал, что достиг большего, чем сосед, и был полон жалости, и понимания. А Марк?.. 2 И он, наконец, обнаружил нечто... как охотник, который бродит по лесу вдоль и поперек и все время встречает следы обычного размера, и вдруг: перед ним огромные, глубоко вдавленные... а когти! - и возникает совсем иное настроение. До этого он уже нес свои вещества с колонки на колонку, очищая и выявляя их суть, с некоторой скукой, и даже смятением - то и дело выныривал из-за угла ловкий англичанин или японец, подхватывал часть его добычи и скрывался. Марк только отряхивался, ощущая все уменьшающуюся тяжесть ноши. Что это были за новые вещества, мне трудно объяснить вам. Они несомненно природные, выделены из клеток и тканей, очищены и усилены до неузнаваемости. Введенные зверям обратно, они пробуждают в них отчаянную жизненную силу, выносливость к неожиданным переменам. Ведь, как писал новейший поэт, нас отличает именно неспособность воспринять новое, в этом бессилие нашего положения!.. Но от окончательного ответа эти молекулы уходят, не даются, хоть плачь. Нет сомнения, они связаны с VIS VITALIS, но сама она упрямо остается в тени, то покажется мельком, то снова исчезнет, и вместо живых молекул - кучка грязи на дне пробирки! Наконец, он припер ее к стенке! Готовится к решающему опыту, любовно выбирает смолы, набивает эти чертовы колонки, всегда с ними что-то случается!.. многократно переделывает - и вот, готово! Завтра он получит чистое вещество, оно в десятки раз сильнее прежних. Почти чистая сила, вещество, доведенное до порога невесомости! Он устало оглядывает все вокруг. В холодильнике в крошечной колбочке ждет разоблачения мутная жидкость. "Высплюсь, и с утра начну..." И вдруг понимает, что совершил полный круг, снова вернулся к началу, опять перед важной целью, как когда-то у Мартина. Правда, вырос, повзрослел, много умеет, знает, но... Нет в нем той радости, что была, обожания Учителя, веры во всемогущее знание, восторга - нет!..

Он ужасается - что произошло? Не верит себе, лихорадочно ищет, собирает по крупицам... Но радость по крупицам не соберешь - чего нет, того нет. Радость нам дают мгновения, прожитые легко и свободно. Постоянные отчаянные усилия приносят свои плоды, но не только сладкие. Нельзя безнаказанно нарушать равновесие легкости и тяжести, усилий и парения: то, что дается нам слишком трудно, необратимо нас изменяет. Ничего особенного - твое дело стало работой, как у многих, пусть интересным, но трудом: оно не освещает больше всей жизни. Но он так не может, ему не хватает света, он словно заперт в душной камере и задыхается... Липкий ужас охватил его: перед ним маячил кошмар обычной жизни. И так же неожиданно, как приступ удушья, все кончилось: он снова в окружении молчаливых друзей, проснулся интерес к острой игре, заботам ума... быстрей, точней, выше... знать, знать, знать... 3 - Вы так не должны, - убеждает его Аркадий. - Вы достигли многого: из этих веществ, как минимум, сделают лекарства. - Вроде женьшеня, для старичков. - Чем вы недовольны, я за тридцать лет так не поднялся, а вы пришли, увидели, и р-раз - готово! - Пришел, увидел... десять лет! - А что вы хотели? - Что я хочу... Он ясно выразить еще не мог. Его испугал приступ безнадежности, который он испытал. - У вас портится характер, это плохой признак. Впрочем, в ваши годы я еще чище бесился, цепи грыз - пустите, мир переверну!.. Мир изменяется, но его не изменить. Он обладает спасительной инерцией... от таких вот... Раз в сто лет кому-то удается найти рычаг, совершить чудо. Так что не надейтесь, живите интересом, иначе истощитесь, и все потеряете. Иногда я благодарен судьбе... случаю, который вы презираете. Повезло бы, стал бы завистливым, желчным, вечно себя грызущим... Пусть я без надежд, но моя лаборатория - чистая радость... как в детстве карандашиком малевали... Марк смотрит с изумлением на Аркадия - не ерничает, не шутит старик.

4 Наутро встали рано, собрались позавтракать. - Аркадий, вы против науки... - Значит, не поняли еще, вам рано. А он меняется, подумал Марк, - странно, ведь старик... Действительно, Аркадий с годами все меньше об открытии, все больше о разном: то детские задачки решает, то прогуливается с заклятыми врагами, то еще занятие себе придумал - сажать кусты, и под окнами у них теперь тянутся вверх чахлые ростки. Ездит в центр на барахолку, компании водит с подозрительными типами... Чему он радуется в своей каморке, ведь интерес без цели должен чахнуть как беспомощное дилетантство?.. Как Марк ни удивлялся, Аркадий суетился и радовался жизни. Но пора, пора за дело. У Марка решающий день, сколько больших и малых кочек нужно перепрыгнуть... - Пошли? И оба вышли в неприглядную зимнюю темноту. И я прощаюсь с ними - с тревогой, надолго.