Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков - Георгий Андреевский

В 1863 году в Москве было введено так называемое общественное самоуправление, создана городская дума. В 1888 году городскому управлению исполнилось 25 лет. По этому случаю на Красной площади снесли грязные и рваные парусиновые палатки, из которых состояли торговые ряды, а созданная думой особая комиссия составила обстоятельнейшее «Историко-статистическое описание города Москвы». Активнейшее участие в составлении этого описания принял депутат городской думы М. П. Щепкин, наиболее квалифицированный и работоспособный из всех её членов, о котором нам не грех с благодарностью вспомнить.

Из этого «Описания» следует, что наибольшие расходы городской казны приходились на содержание полиции. Немало средств шло на пути сообщения, на пожарных, на освещение и очистку города. Зато затраты на начальное образование были невелики. Авторы отчёта, сравнивая их с расходами на такое же образование в крупных городах Западной Европы, указывали на то, что в Москве на начальное образование тратится в перерасчёте на франки 1,5 франка на жителя, между тем как в Вене, Париже и Берлине — от 9,5 до 10,5 франков, а во Франкфурте-на-Майне и Дрездене — 13–14 франков.

Москва также тратила значительно меньше средств на содержание больниц и оказание медицинской помощи своим гражданам, чем Берлин, Париж и Вена (Москва — 1,5 процента, а в вышеуказанных городах 8–10 процентов). Правда, бывали случаи, когда жизнь заставляла тратить большие деньги. В 1877 году Москва пожертвовала из своего бюджета миллион рублей на нужды войны с турками. Сколь рационально истрачены были эти деньги, в «Описании» не говорилось. Пришлось раскошелиться московской казне и в 1879 году, когда ожидалась эпидемия чумы. Тогда на оздоровление города было потрачено 100 тысяч рублей. Зато в следующем, 1880 году, когда ожидание чумы не оправдалось, расходы эти снизились до 9 тысяч. Расходы на медицинское обслуживание населения государство старалось покрыть денежными сборами с самого же населения. Не успела в 1844 году открыться в Москве Старо-Екатерининская больница для чернорабочих, как в 1843 году был утверждён особый сбор с чернорабочих на её содержание. Вскоре в городе были открыты Мясницкая, Яузская и Басманная больницы. Располагались они в основном в деревянных бараках.

С годами положение дел в Москве несколько улучшилось, что позволило тратить больше средств на образование и медицину. К 1911 году в Москве насчитывалось уже 23 специальных учебных заведения и 312 начальных училищ, в которых 1950 учителей обучали около 56 500 мальчиков и девочек. Теперь на народное образование город тратил не 400 тысяч рублей, как 13 лет тому назад, а около 5 миллионов. Примерно столько же стала тратить Москва и на медицинское обслуживание. Это не мешало ежегодно умирать от чахотки в Первопрестольной трём тысячам человек Были, конечно, у медицины тех лет свои особенности. В 1910 году, например, в 1-й градской больнице у Калужских Ворот, которая открывалась в 10 часов, приём больных начинался в 11. Объяснялось это, по словам врачей, тем, что больница и так была переполнена больными и если начинать приём больных по мере их обращения в приёмный покой, то первые бы, независимо от тяжести заболевания, заняли свободные места, и они не достались бы тем, кто в них больше нуждался, но пришёл позже. Были также проблемы с лекарствами, поскольку аптека успевала их изготовить по назначению врачей только к четырём часам дня, не хватало «врачебно-вспомогательного персонала», а поэтому часто было некому дать больному лекарство, втереть мазь, сделать компресс и пр. Поскольку в больницу нередко попадали люди недисциплинированные, с вредными привычками, то для борьбы с ними врачи выработали свои методы. За курение, например, могли выписать. Нарушителя дисциплины, даже слабого, могли морить голодом, «посадив на овсянку». В общем, простому москвичу в больнице было несладко. Да и врачам тоже. Ведь они обычно на одном амбулаторном приёме, то есть за один-два часа, принимали по 100 человек Не зря в народе сложилась поговорка про амбулаторную помощь: «Дать по морде и смазать больное место йодом». Дежурным врачам в больнице приходилось обслуживать 500 больных! Можно ли работать в таких условиях? Конечно, нет. Пока врач возился с одним больным, другой, не дождавшись помощи, умирал. И всё это после голодных студенческих лет, при грошовом жалованье. Не удивительно, что среди врачей не такой уж редкостью были самоубийства, пьянство, потребление морфия.

Не спасало врачей от такой убогой жизни и увеличение расходов на социальные нужды, поскольку не велики были доходы, из которых брались эти расходы. Главной статьёй городского дохода было взимание платы «за пользование общественными местами» или, проще говоря, за аренду территорий и помещений. Сумма сборов возрастала по мере расширения мелкой торговли и промыслов. После 1881 года Москва стала получать доходы с так называемых «особых» предприятий. Такими предприятиями явились бывшая полицейская типография вместе с издательством газеты «Полицейские новости» и Городской ассенизационный обоз. Государство же почти не помогало городу. Оно оплачивало лишь расходы по расквартированию в нём войск и ещё кое-какие мелочи. В поисках доходов городская дума в 1897 году возбудила ходатайство перед губернатором об установлении пятипроцентного сбора в пользу бедных с выигрышей на тотализаторе, однако в 1911 году от этого сбора сама отказалась, найдя существование тотализатора, а следовательно, и получение его денег, нажитых нетрудовым способом, аморальным. Действительно ли она так посчитала или просто ей было не по зубам вырвать у тотализатора даже небольшой процент с его доходов, сказать трудно, однако это был не единственный случай, когда дума делала хорошую мину при плохой игре. И всё-таки город не только увеличивал расходы на социальные нужды, но и занимался благотворительностью. Для оказания помощи лицам, «временно впавшим в нужду или утратившим трудоспособность», в Москве были организованы «участковые попечительства о бедных». В пользу этих попечительств существовавшие в то время благотворительные общества занимались «сбором и продажей кусочков хлеба, бумаги, бутылок и всякого старья».

В 1912 году город уже на свои средства содержал 12 богаделен, четыре дома бесплатных квартир, шесть ночлежных домов, два дома трудолюбия и несколько домов дешёвых квартир.

К началу нового, XX века половину домов в Москве составляли деревянные, третью часть — каменные и шестую — смешанные (первый этаж — каменный, второй — деревянный). Почти все каменные дома (94 процента) находились в центральной части города. При этом за чертой Садовых улиц находилось 25 процентов каменных домов и в Замоскворечье — 38 процентов. Почти все эти дома были высотой в один — три этажа. Теперь же, в начале нового века, каменные дома стали выше. В районе Пресни, например, где в казармах при фабрике, а также в деревянных домишках и бараках жили рабочие Прохоровских мануфактур, стали строиться новые пятиэтажные кирпичные дома («дома-громады», как тогда писали газеты) с «обывательскими» квартирами. Для рабочих мануфактур они были дороги, и вот для тех, кто жил за заставами или, как тогда в шутку говорили, «на даче», в 1912–1913 годах стало строиться много деревянных бараков. Жильё в них домовладельцы сдавали довольно дёшево: за комнату брали 2–3 рубля, а за трёхкомнатную квартиру — 5–7 рублей в месяц! Настоящие большие дома стали появляться в Москве в самом конце XIX века. В 1895 году появился многоэтажный дом у Мясницких Ворот. В 1898 году многоэтажные дома были построены на углу Мясницкой и Лубянки, на Балчуге, между Москворецким и Чугунным мостами. В начале Лубянки был также построен дом страхового общества «Россия», тот самый, в котором потом находился НКВД — КГБ. Кстати, организация эта выбрала тот дом неслучайно. Дело в том, что в нём были большие подвалы, в которых страховое общество хранило заложенное застрахованными лицами имущество, а теперь можно было содержать арестантов.

Под зданием консерватории, построенным в 1895 году, также находится подвал, и весьма солидный. Принадлежал он винному магазину «Удельного ведомства», которое находилось здесь же, в нижнем этаже левого корпуса консерватории. В одной части склада хранилось вино в бутылках, а в другой — в бочках. Одна из бочек, «купажная»[31], вмещала две тысячи вёдер[32]. Смысл существования на складе такой большой бочки состоял в том, что она позволяла иметь большое количество вина одного вкуса. Вино, хранящееся в разных бочках, по мнению виноделов, имеет разный вкус. Прямого отношения к музыкантам объём бочки не имел, а вот объём склада, говорят, улучшал акустику в концертном зале.

Возведение больших каменных зданий потребовало привлечения специалистов, в данном случае, каменщиков. Заниматься новым промыслом стали крестьяне Московской и окружавших её губерний. Каменщики носили белые фартуки и были, как и они, то белыми от цементной пыли, то красными — от пыли кирпичной. Стекались рабочие в Москву весной, к началу строительного сезона, где искали подрядчиков и строительные конторы. Старались устроиться в артель, где жизнь была получше, а, главное, заработки повыше. В день здесь можно было заработать 2 рубля 50 копеек, не то что у подрядчика. Тот всё время норовил обмануть рабочего: недоплатить ему, засчитать прогул, оштрафовать и пр. Работая у подрядчиков, каменщики жили тут же, на стройке, в шалашах, покрытых тёсом. Работа их была небезопасной и не только потому, что они могли упасть с высоты, но и потому, что не всегда строительство больших зданий завершалось успешно. 11 октября 1888 года, на углу Кузнецкого Моста и Неглинной улицы рухнул дом Московского купеческого общества, строительство которого подходило к концу. Одиннадцать рабочих при этом погибли и столько же было изувечено. Причиной трагедии явилось использование строителями плохого кирпича. Исполняющий обязанности городского головы признал, что городское управление следило лишь за сроками строительства и совсем не следило за его качеством. За этим должны были наблюдать частные архитекторы, которым домовладельцы поручали возведение зданий. Городское же управление брать на себя такую обузу не пожелало, поскольку это потребовало бы от него больших затрат. Вопрос так и остался открытым и никого не наказали.