Сказки старого дома 2 - Андрей Басов

Спорили долго и пришли к тому, что оба условия не будут в противоречии, если уходящий во внешний мир будет оставлять память о Хале здесь. В долине растет трава, выпитый отвар которой усыпляет на день-два и лишает человека памяти, но не лишает речи и умений. Всё делается добровольно. Уходящий заявляет Совету, что он покидает Хал и готов принять питье для потери памяти. Также он должен предъявить деньги, которые он берет с собой. Ему ведь нужно на что-то жить, пока он не закрепится в новом окружении. Совет установил и минимальную сумму, с которой можно уходить.

Бочка и река показались самым подходящим средством отпустить человека и при этом не указывать на место, откуда он. Потому бочки и отправляют ночью. До Тигра они доплывают за сутки и тоже ночью начинают плыть уже по нему. Ничто не указывает, откуда они. Вот, в общем-то, и всё о бочках.

— А ведь очень даже неглупое решение вашей проблемы, Ахмат-ага. Зря вы были против. Может, как раз это и помешало принять полностью уравновешенное решение.

— Что вы имеете в виду, Сержи-сахеб?

— Вас подвело слишком частое появление бочек в Тигре. Если бы вы ограничили исход одним в месяц, то этого никто и не заметил бы. А длительность ожидания своей очереди уйти, возможно, привела бы некоторых и к отказу от ухода.

— Вполне возможно, что вы правы.

— Нам нужно подумать над возникшим положением и устроиться с ночлегом. Поздновато уже. Если вы не возражаете, то продолжим завтра. Конечно, при условии, что нет препятствий нашему нахождению здесь и свободному уходу туда, откуда пришли. Мои друзья не будут пользоваться здесь своими именами, чтобы не возбуждать беспокойства. Пусть всё остается как есть.

Чувствуется, что вазир Ахмат всё еще колеблется, однако, взвесив всё сказанное, решился:

— Договорились. Рядом живет вдова, у которой пустует почти весь дом. Думаю, она не откажет вам в ночлеге и приготовлении пищи. Я пошлю с вами слугу.

— Раз мы договорились, то мы хотели бы обратиться к вам с одной просьбой или предложением. Это уж как угодно.

— Я вас слушаю.

— Дело касается лампы Аладдина, которую я тут упомянул. Это очень опасная штука в недостойных руках. Сами понимаете, какой она может быть разрушительной.

— Конечно.

— Мы уже давно решили, что ее нужно спрятать куда-нибудь подальше от людей. Не попадается подходящего места. Вот я и подумал: а не будет ли таким подходящим местом очень достойный для преклонения религиозный культ Шехерезады? Они ведь связаны, как ни крути. Если вы сможете обеспечить неприкосновенность лампы кем бы то ни было, то мы передадим ее вам на вечное хранение. Это очень серьезная реликвия.

— Видеть, но не трогать? Такую бесценную вещь? Непростая задача. Но, пожалуй, ее можно решить, если поместить реликвию в Храм знаний. Религиозную реликвию там никто не посмеет тронуть. Да и не позволят. А как ее доставить сюда?

— Капитан Синдбад сейчас напишет записку своим людям, чтобы передали лампу вашему посланцу. Выберите надежного человека, у которого не возникнет мысли по пути побаловаться с лампой. Когда он выйдет из горы, то пусть крикнет: «Я от капитана Синдбада!» и отдаст записку.

— У меня есть такой человек.

— Отлично. Синдбад, пиши!

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — пробурчал Синдбад, пересаживаясь за стол, и пробуя калам[31] на запястье.

— Знаю, знаю — пиши!

— Я не о лампе, а о моем занятии писанием.

— Думаешь, твой боцман не разберет твои каракули?

— Не знаю. Вот, получите!

— Ты себя принижаешь. Вполне разборчиво получилось. Некоторые буквы даже на себя похожи. Будем надеяться, что твоему боцману знаком почерк капитана.

— Подожди, я печатку поставлю. Печатку он точно узнает.

Вдова, к которой нас отвели, оказалась женщиной добродушной и расторопной. Уже через полчаса мы сидели за вполне приемлемым ужином на скорую руку. Шехерезада выразила восторг моими речами на приеме у вазира.

— Это просто верх неподражаемого красноречия и убедительности. Особенно когда ты вещал об очень достойном для преклонения религиозном культе Шехерезады. Я чуть слезами не залилась от избытка нахлынувших вдруг восторженных, религиозных чувств к самой себе.

— Я же говорил: просто прекрасно, что сегодня Зубейды с нами нет! И вот результат! — воскликнул Синдбад.

— Серж, и как ты намерен решить теперешнюю задачу с недоступностью Хала извне? — поинтересовался Ахмед.

— Ай, придумается чего-нибудь! Одно ясно прямо сейчас. Без вмешательства Гаруна тут нам не обойтись.

Всё ведь происходит в его государстве.

Утром после завтрака пошли прогуляться по городу. Чистенькие мощеные улочки, двух- и трехэтажные каменные дома. Уютные маленькие площади, украшенные цветниками и фонтанчиками. Оживленная суета дня, приветливые лица и уличные посиделки жителей, как в маленьких городках Франции или Италии. Чувствуется благополучие не изнуренного поборами народа. Такую красоту нужно сохранить!

В резиденции вазира сегодня оказалось многолюдно. Ахмат собрал и Главных смотрителей храмов. Познакомил нас с этими жрецами Шехерезады. Посматривают на нас недоверчиво, включая Сулеймана-ага. Хотя Ахмат наверняка передал им суть нашей вчерашней беседы. На столе кожаный мешок. Ахмат показал на него:

— Вот, мы не трогали.

Развязываю. Она, родная! Ставлю на стол и тихонько стучу костяшками пальцев в бок.

— Выйди на минутку, — и джинн высовывается из горловины.

— Вы же обещали оставить меня в покое. Что за безобразие! Тащат лампу куда-то, стукают. Где необитаемый остров-то? — джинн огляделся вокруг. — Что-то многолюдно сегодня. Это вместо необитаемого острова? Салам, Синдбад, Шехи, Аладдин и все остальные. Привет, ворюга! Чего тебе, Серж?

— Два дела у меня к тебе. Ты про праздник октября не забыл? Будешь?

— Про праздники я никогда не забываю. А второе?

— Мы нашли тебе место для спокойного пристанища.

— Да ну? — джинн выкарабкался из горловины и уселся на ее край. — И где же это?

— В местном Храме знаний. Твоя лампа будет там священной реликвией.

— В храме? Реликвией? Значит, мне будут поклоняться и молиться? И никаких приказов? Это интересно и приятно. Мне еще никогда не молились! Я согласен. При условии, что будут оберегать лампу от дураков, желающих ее потереть.

— А защиту мы с тобой сейчас сами организуем. Только пообещай хоть время от времени нестрашно показываться публике, чтобы не забывали о твоем существовании.

— Это можно. Так что там ты придумал про защиту, хитроумный Сержи-сахеб?

— Сооруди вокруг лампы стеклянный купол, который невозможно разбить, и подставку с ручками для него. Не забудь только себе для выхода где-нибудь дырочку оставить.

— Запросто! Это же мечта всей моей жизни! Да вот сам для себя я не могу того пожелать и выполнить. Потри лампу! — и нырнул в горловину.

Я потер с той стороны, которая еще не протерта до дыр. Столб дыма — и джинн с воем упирается головой в потолок.

— Приказывай, хозяин!

— Ты же всё слышал — делай!

С тем же воем джинн втянулся в лампу, и она сразу же оказалась под сферическим прозрачным колпаком на подставке с ручками. Теперь ее не потрешь! Золота и драгоценных каменьев джинн для себя не пожалел. Я взялся за ручки и покачал сооружение. Лампа внутри стоит неподвижно. Отлично.

— Синдбад!

Синдбад вытащил саблю и с размаха рубанул по колпаку. Хоть бы что. Только жалобный звон стали, встретившей неодолимое препятствие. Я обернулся к старейшинам.

— Можете забирать.

Потребовалось некоторое время, чтобы они пришли в себя от изумления увиденным. Но старики крепкие! Никто в обморок не упал по ходу дела. Расселись для беседы.

— Мне думается, Ахмат-ага, — начал я, — вам придется отбыть вместе с нами в Багдад. Тайна Хала раскрылась. Это означает, что теперь придется жить по законам халифата, на территории которого находится Хал.

— Но это для нас гибель! — воскликнул вазир.

— Не обязательно. Постараемся, чтобы халиф Багдадский Гарун-аль-Рашид подписал фирман с привилегиями для Хала. Туда нужно бы включить полное самоуправление Хала с возможностью запрета доступа извне кому бы то ни было, включая имамов и муфтиев. Но налоги тогда платить придется. Сейчас нам нужно определиться, в каких пределах можно будет поторговаться о налогах. Ахмат-ага, какое население в долине?

— Почти десять тысяч человек.

— А плодородных земель?

— Где-то половина из восьмидесяти квадратных фарсахов.

— Теперь самый главный вопрос. Сколько вы готовы выплачивать в год за сохранение свободы и недоступности?

Последовало оживленное совещание шепотом среди местного руководства.