sВОбоДА - Юрий Козлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вергильев рассказал об этом разговоре шефу, но тот только в недоумении пожал плечами, какой, мол, бред несут люди.
Неужели, подумал сейчас, глядя на Славу, Вергильев, причиндалы белого медведя — необходимый компонент эликсира вечной жизни?
«Что нам сможет помешать? — спросил Вергильев. — Мороз всегда спасал Россию. Даже в… сентябре».
«А Америку и Канаду круглый год спасает вода, — конспирологически — в духе идей Парвулеску и Рене Генона — продолжил Слава. — Эти сволочи повелевают миром через океаны. Мы должны излечить их от комплекса водяного величия».
«Мысль правильная, — кивнул Вергильев, — но трудно осуществимая».
«Почему?» — удивился Слава.
«Чужое величие можно излечить только собственным, — объяснил Вергильев. — Россия сегодня на нижней ступеньке лестницы величий».
«Это не так плохо, — Слава, не тратя времени, шагнул к сейфу, набрал на пульте код, открыл дверцу. — Не больно падать. И… есть шанс добежать первыми до новой лестницы, чтобы успеть наверх». — Извлек из сейфа запаянный в пластик «кирпич» с пятитысячными купюрами.
Вергильев чуть в обморок не упал. Ему показалось, что Слава протягивает ему тот самый «мишкин» пластик.
Слава не сказал, сколько в пластике денег, не предложил Вергильеву хотя бы для порядка расписаться в какой-нибудь абстрактной ведомости, не обозначил горизонта отчетности. Это означало, что Вергильеву предоставлялась возможность самостоятельно определить пафос роли: отдать ей всю душу, или… произнести на сцене скучным голосом: «Кушать подано!», а то и вовсе не выходить на сцену, залечь на дно, получив расчет за участие в прежних спектаклях.
«Компания может стартовать до окончательного согласования проекта, — сказал Слава. — Я бы начал рекламный фильм с кадров, как индусы моются в грязном Ганге, негры — в Лимпопо с бегемотами, австралийские аборигены — в болотах с крокодилами. Потом — современные европейские города, лето, жара, люди лезут в фонтаны. Идея: во все времена представители всех стран и народов стремятся к чистоте и прохладе. Православие — крестятся в купели, стоят в очередь на Крещение в прорубь. Ислам — ребята в мечети перед молитвой моют ноги. Иудаизм — бабы прыгают в микву. Хотя нет, миква не годится, там, кажется, не меняют воду. В общем, нужна мощная водяная песня песней. Ничего сверхъестественного. Я рад, что мы встретились. — Не сомневаюсь, что и эта наша охота будет удачной».
«Мне бы только понять на какого зверя мы охотимся», — убрал брикет с деньгами в портфель Вергильев. Портфель раздулся, как будто ему дали по морде, или (если у него имелись зубы) образовался флюс.
«Во все времена, — ответил Слава, — люди охотятся на одного и того же зверя. Мы знаем, что это за зверь, но не знаем правил охоты. Они, как, кстати, и оружие каждый раз новые. Я, как был, так и остался егерем, хотя мои полномочия несколько расширились. Знаю только, что охота — сезонная, до первых чисел сентября. Сверх этого, — посмотрел в глаза Вергильеву, — ничего знать не хочу».
«Отвечу, как Станиславский: не верю!» — взялся за ручку портфеля Вергильев.
«А ты, товарищ, верь, — усмехнулся Слава, — взойдет она, вода пленительного счастья… Да, чуть не забыл!»
Вергильев остановился.
Пьеса шла по правилам.
Самое важное — под занавес действия.
Ружье, подумал Вергильев, оно висит на стене с самого начала, чтобы выстрелить в финале. Или… имеется в виду новое — невидимое — оружие? Никто не знает, где оно висит, висит ли вообще и как стреляет…
«Следите за прессой. Если заметите что-то важное, принимайте меры. Не мне вас учить».
«По согласованию?» — уточнил Вергильев.
«Желательно, — ответил Слава. — Но если не будет возможности немедленно связаться, действуйте по своему усмотрению. Так просили передать».
Вергильев всегда испытывал мучительный дискомфорт, прежде чем напрямую звонить шефу. Если имелась хотя бы малейшая возможность избежать звонка или передоверить его (даже пожертвовав важной информацией) кому-то другому, он это делал.
К моменту появления странной статьи Вергильев находился «вне зоны действия» политической «сети» уже несколько месяцев. За это время номера телефонов могли измениться. Да и на его неизвестный номер запросто могли не откликнуться. Набрав телефон «прикрепленного» — круглосуточно находившегося возле шефа охранника, выполнявшего и функции адъютанта — Вергильев долго слушал безответные гудки. Обычно охранник сразу отвечал и передавал (если имелась такая возможность) трубку шефу. Если возможности не было, уведомлял шефа о звонке, и тот сам выходил на связь. Затем телефон глухо замолчал, как провалился в бездну. Приветливый женский голос ничего не объяснил Вергильеву ни по-русски, ни по-английски.
Проще всего было наплевать и забыть, обидеться, но Вергильев, проклиная себя за неуместное для уволенного чиновника усердие, а также памятуя о полученном «кирпиче», набрал номер помощника шефа Льва Ивановича. Тот всегда знал график начальника. У него не было уверенности, что Лев Иванович ответит — мелковат, даже после частичной реабилитации был для него Вергильев — но тот взял трубку.
— Только что взлетели, — не дожидаясь вопроса, произнес Лев Иванович сквозь рев моторов. — В Питер. Обратно — завтра утром. — Бывший коллега, проводив начальство, был в хорошем настроении. Точно такое же чувство, расставшись с шефом, особенно когда тот улетал куда-нибудь к черту на куличики, помнится, испытывал и Вергильев.
— Что там, в Питере? — спросил он. — Мне надо срочно переговорить.
— Подожди, сейчас посмотрю, — зашуршал бумагой Лев Иванович. Рев прекратился. Лев Иванович переместился с летного поля в павильон «Внукова-3». — Так, поехали. Встречают губернатор и полпред. Не успеешь. Потом беседа в Смольном. Поедут, скорее всего, в одной машине. Отпадает. Там же в Смольном сразу после беседы открывает международный инвестиционный форум. Ведет «круглый стол». Перерыв. Не получится. В перерыве — три международные встречи. На обед — десять минут. Продолжение «круглого стола», выступление на подведении итогов. Сразу же пресс-конференция. Интервью программе «Время». Переезд в университет, лекция на тему «Просуществует ли Россия до 2020 года?». Блядь! — отвлекся Лев Иванович. — Я же сто раз просил: поменяйте тему! Что? Кто? Какой, блядь, Кривошеин, гнать его на хуй! Извини, — вернулся, не обращая внимания на чей-то оправдательный бубнеж, к Вергильеву. — Достали сотруднички! Дискуссия со студентами и преподавателями факультета экономики… Ты, идиот! — снова отвлекся Лев Иванович. — О чем они будут дискутировать? До какого года просуществует Россия? Какие завтра будут заголовки в газетах? Все, блядь! Звони в университет, меняй тему! Насрать, что стоит в Интернете. Убирай! Мне по хую, что поздно! Вот уроды… Извини, Антонин. Так… Двадцать ноль-ноль — переезд в Таврический дворец. Выступление на церемонии открытия органного зала. Концерт органной музыки. Двадцать два тридцать — приветственное слово на банкете по случаю завершения международного инвестиционного форума, гостиница «Астория». Даже не знаю, — с сомнением произнес Лев Иванович, — когда ты его сможешь поймать…
— Так обычно работают в последний день перед отставкой, — мрачно подытожил Вергильев.
— Типун тебе на язык! — неуверенно отозвался Лев Иванович. Вергильев понял, что эта мысль не кажется Льву Ивановичу абсурдной.
— Помнишь лозунг «Типун Айхун»? — засмеялся Вергильев.
Лев Иванович не ответил.
— Читал статью? — спросил Вергильев.
— Читал, — неохотно признался Лев Иванович.
— Что скажешь?
— Ничего, — вздохнул Лев Иванович. Помолчав, добавил: — Он звонил президенту.
— Что сказал?
— Не дозвонился.
Уточнив на всякий случай номер «прикрепленного», Вергильев оставил в покое Льва Ивановича.
Он решил не звонить.
В конце концов, «кирпич» был при нем, а наказать его шеф не мог.
Непонятным образом Вергильев переместился в категорию людей, пользующихся неограниченным доверием шефа. Правда, для этого тому зачем-то понадобилось выгнать его с работы, но в данный момент Вергильев не думал о таких мелочах. Нежелание звонить шефу наполнило его, как бокал вином, темной креативной энергией. Вергильев знал по собственному опыту, что слишком долгая обида (на любимую женщину, друга, родственников, начальника и т. д.) либо перерождается в лютую ненависть, либо, неумеренно разрастаясь в полях души подобно наркотическому сорняку, начинает доставлять болезненное удовольствие. Так человек без конца трогает заживающий шрам, гладит пульсирующее сладкой болью место ушиба.
К счастью, обида на шефа не успела погрузить Вергильева в наркотический сон, когда «центр времени» смещается подобно центру тяжести, сносит человека с орбиты здравого смысла, заставляет бесцельно бродить по кругу одних и тех же, странным образом обновляющихся переживаний.
