sВОбоДА - Юрий Козлов

Народ, однако, хотел, чтобы эта рука первоначально опустилась на плечи миллиардеров-олигархов и либералов. Это им, а не народу президент должен был в первую очередь строго сказать: «Не балуй!»

Но он (по совокупности причин) сделать этого не мог.

Поэтому недовольство народа искусно, как деньги из пенсионного фонда в офшор, переводилось со «счета» «твердой руки и порядка» на «счет» «свободы, демократии, честных выборов, равенства граждан перед законом».

Еще Маяковский накануне февральской революции 1917 года отметил, что «улица корчится безъязыкая». Но она ни тогда, ни сейчас не была безъязыкая. Русская улица могла говорить исключительно русским языком от имени русского народа. Но именно против этого, как в 1917 году, так и сегодня были выставлены заслоны в виде обвинения улицы в фашизме, национализме, черносотенстве, антисемитизме и так далее. Поэтому улица вынужденно выбирала самую гибельную из всех возможных стратегий: «Чем хуже — тем лучше». Улица была готова поддержать президента, вздумай он наводить твердой рукой порядок и — одновременно — тех, кто требовал отставки президента за его недостаточную приверженность идеалам свободы и демократии. Страна, подобно лунатику, краем сознания предчувствуя беду, но будучи не в силах окончательно проснуться, двигалась по наклонному карнизу к революции. И единственное, о чем еще можно было спорить: спустится ли она к ней плавно, на своих ногах, или — гробанется с карниза так, что уже и незачем будет подниматься?

Вергильев собирался встряхнуть лунатика, чтобы он опамятовался, вернулся по карнизу в нищую квартиру, улегся в раздолбанную кровать, правильно заснул, а проснувшись поутру, начал новую жизнь: вытащил из задницы язык (обрел дар речи), выяснил (и наказал) — кто виноват, догадался (и приступил, засучив рукава) — что делать. Наверное, это тоже была революция, но другая — о какой народ всегда мечтает, но какая никогда не случается.

Таковы примерно были «исходники» нерешаемой задачи, которую Вергильев собирался (отправившись в «не знаю куда» за «не знаю что») решить.

Боже мой, неужели я… спасаю Россию? — подумал он, но тут же в ужасе прогнал эту мысль, как судьбоносно влетевшую в форточку птицу. А вдруг, тут же начал жалеть о том, что прогнал, это была волшебная птица — Сирин, Гамаюн, или как там… Алканост? Или… Вергильеву стало совсем страшно, пуще того — душа России? Ему следовало ее напоить-накормить, устроить в удобную, но не запертую, клетку. И тогда, быть может, она, безъязыкая, запела бы дивным голосом, открыла Вергильеву истину… Господи, спохватился Вергильев, прости меня грешного, что уподобляю душу народа… попугаю. Или попугай тоже божья птица, замещающая голубя в местах, где голуби не водятся?

В последний раз перечитав статью, Вергильев извлек из-под тумбочки древний запыленный ноутбук, отправил текст проверенному законспирированному блогеру-интернетчику, за небольшие деньги имитировавшему в Сети направленные всплески гражданской активности — от матерного негодования по поводу чего-то до оргазмической (другого чего-то) поддержки. Компьютер долго кряхтел, собирался с силами, готовясь осуществить операцию, превосходящую его возможности. Вергильев использовал медленную, едва дышащую, музейную машину, потому что в ней изначально отсутствовали драйверы, позволяющие с других (современных) машин установить адрес отправителя.

Ноутбук был приобретен Вергильевым в незапамятные времена на барахолке в государстве Того во время официального визита шефа в эту страну. Продававший его паренек с ритуальными шрамами на лице, похоже, не очень представлял, что это такое и все время оглядывался на полицейских, медленно двигающихся вдоль торговых рядов. По мере их приближения, он становился все уступчивее, а когда полицейские подошли совсем близко, махнув рукой, принял цену, устраивающую Вергильева.

Для кодировки текстов в этом компьютере использовалась давно вымершая (как некогда динозавры) система. Поскольку Вергильев задействовал машину в политических целях, он (политически же) уподоблял ее стране, шагнувшей из феодализма в социализм, минуя капитализм. Компьютер, созданный до эпохи Интернета, проникал в глобальную Сеть, минуя Интернет. И, что важно, проникал невидимо, как тать в нощи.

Затем Вергильев вышел на улицу, где с трудом отыскал таксофон с трубкой. Воистину в смысле телефонов-автоматов улица была безъязыкая.

Он договорился встретиться с блогером-интернетчиком; тот, к счастью, жил неподалеку и был легок (в надежде заработать) на подъем, через двадцать минут в «Кофе-хаусе» на Кутузовском проспекте, где действовал могучий wi-fi.

Пока блогер (Бунин, как у великого русского писателя была его фамилия) налаживал свой навороченный, утыканный флэшками и модемами, ноутбук, Вергильев формулировал техническое задание.

Разместить статью позавчерашним числом на каком-нибудь региональном сайте. Посмотреть, откуда родом, где учились или когда-то работали ближайшие непубличные сотрудники президента (не все же они из Москвы), выбрать соответствующий регион. Это (частично) снимет вопрос о подлинности материала. Следующий шаг — отправить статью (уже вчерашним числом) на почту десяти-пятнадцати местного разлива журналистам и политологам. Не все же они читают почту, как с цепи сорвавшись, в момент поступления. Для страховки желательно сделать так, чтобы материал значился в почте, как прочитанный. Мало ли, просматривал почту, не обратил внимания, а сейчас вот заметил. Вчерашним же днем следовало организовать обсуждение статьи на периферии Сети. Основные тезисы: произошла опасная для президента утечка информации о подготовке государственного переворота; окружение президента обязательно примет меры для того, чтобы направить расследование скандала по ложному следу. Кто из соратников президента будет принесен в жертву? Скорее всего, выберут одного из самых последовательных приверженцев демократии и социальной справедливости, опытного управленца, понимающего чаяния народа, защитника людей труда от произвола собственников, сторонника аграрной реформы. Президент, таким образом, решит две задачи: избавится от опасного конкурента; расчистит путь к государственному перевороту. Тезисы можно, как глиной, облепить любой галиматьей, историческими аналогиями — Александр Первый и Сперанский, Николай Второй и Столыпин, Сталин и… Нет, Сталина лучше не трогать. В общем, чем запутаннее, тем лучше, пусть разбираются.

— Задача понятна? — спросил Вергильев у сопящего над клавиатурой Бунина.

— Уже в работе, — доложил тот. — «Утечка» опубликована позавчера на уссурийском сайте… Без Трепа, так он называется. Там как раз был на днях этот… из администрации президента, который рулит телевидением. Он — главный акционер трех коммерческих телекомпаний, вещающих на Дальний Восток. Акции записаны на сестру жены, то есть, через две фамилии. Пусть думают на него. Сайт широко известный в… уссурийской тайге. «Правдивая информация о жизни тигров и дальневосточного начальства», — так они о себе пишут. Разница во времени с Москвой — десять часов. Все чисто. Сообщения и ссылки на другие адреса пришли ночью. Кто когда их прочитал — нам по барабану. Базар уже пошел — пятьдесят четыре комментария есть. Можно увеличить. Расценки ты знаешь.

— Да ты, блядь, метеор!

— А хули тянуть? — Бунин развернул в сторону Вергильева ноутбук, чтобы тот увидел. — Время в Сети, вообще, категория относительная, — пояснил он. — Прошлое, если там обнаружено что-то интересное, как раковая опухоль, пожирает настоящее. Реально только то, что происходит в данный момент, не важно, в прошлом, настоящем или будущем.

Так и Сеть пожирает реальный мир, подумал Вергильев.

— Дома посмотрю, сейчас некогда.

Он решил повременить с деньгами, дабы не сбивать высоко взметнувшееся пламя трудового порыва Бунина. Он всегда опасался людей, схватывающих на лету мысли, мгновенно исполняющих задания. Это были гении или проходимцы. Бунин находился где-то посередине. Не полный проходимец. Он ни разу серьезно Вергильева не подвел. А если гений, то какой-то затерявшийся среди жизненного мусора, без определенного места жительства в элитном квартале гениальности. А может, Вергильев испытывал ревность к тому, кто был умнее его? Причем, как-то непонятно умнее. Занюханный, со слипшимися волосами, бугристым лицом, в растянутой кофте, в грязно-белых кроссовках с налезающими на несвежие джинсы языками, в трехдневной — поверх прыщей — щетине Бунин воинственно противоречил образу умного человека. Вергильев допускал, что он сам глуп, если придает значение подобным мелочам. Глупость его, впрочем, была отчасти обусловлена возрастом и непониманием нового времени. Бунин был человеком нового времени. Вполне возможно, что так называемые ценности реального мира не имели для него значения. Хотя нет, деньги имели. Бунин умел торговаться, выжимать копейку. Каждый раз, встречая его по одежке, Вергильев так ни разу и не проводил его по уму. Их умы взаимодействовали, решая поставленные задачи, но никогда не пересекались ни в точке совместного понимания этих задач, ни в какой другой.