Расстрельное время - Игорь Болгарин

Падали на землю лошади. Валились под ноги лошадям всадники. Крики, стоны, тоскливое конское ржанье.

Уже через короткое время перед позицией пулеметного полка Кожина образовался шевелящийся вал из убитых и раненых людей и коней.

А те передние, кто ещё был жив, уже поняли, что атака сорвана. Они пытались выбраться из этого месива, но, едва приподнявшись, попадали под кинжальный огонь и падали на густо обагренную кровью землю.

Это был триумф испытанной тактики Нестора Махно!

Огонь стал стихать. Пулеметчики перешли на короткие экономные очереди, выцеливая тех, кто ещё пытался ускакать.

Уцелела лишь третья конная цепь. Барбович слишком поздно разобрался в происшедшем. Он стоял на краю проезжей дороги, мимо него торопливо проносились в тылы отступавшие всадники. Мимо Барбовича проезжали молча, отводя от него глаза.

А потом потянулись те из первой и второй цепи, кому удалось выжить в этой мясорубке. Многие из них были окровавлены и с трудом удерживались в седлах. Иные, потеряв коней, бежали пешими.

Барбович провожал их взглядом, а затем тронул шпорами своего коня и поскакал следом.

Повстанцы не избежали на флангах стычки с дроздовцами и донцами. Там же сражались и конники Миронова.

Кто-то из мироновских казаков-кавалеристов увидел рядом с собой конника-махновца. Оба удивленно посмотрели друг на друга.

— А ты откуда, такой красавец, здесь взялся? — спросил казак, время от времени оборачиваясь и стреляя вслед убегающим солдатам противника.

— Мы — махновцы.

— Вижу, шо не беляки. А с чего это вы на нашу полосу залезли?

— Потому, шо вы на нашу побоялысь.

— Мы? Побоялись? Да у нас от роду такого не было!

— фу-ты, ну-ты! — ощерился махновец. — Не будем считаться. Одного свого дроздовця, так и быть, на твой счет запишу.

— Спасибочки! У меня своих уже девать некуда!

Поговорили и разошлись.

…Остатки конницы Барбовича, а за ними дроздовцы и донцы покидали поле боя. Бежали, отстреливаясь.

Постепенно стрельба начала стихать. Но кое-кто из махновцев и мироновцев в горячечном запале продолжали преследовать убегающих белогвардейцев по вымороженной стужей крымской степи.

Обогнав всех своих, пустив коней в карьер, двое всадников — махновец и мироновский казак — преследовали красавца белогвардейца на тонконогом орловском рысаке. Было видно, что он не из рядовых конников. И у каждого их них была своя причина для погони: у одного — пленить офицерика, у другого — завладеть рысаком.

Белогвардейский конь буквально стлался над степью, унося своего хозяина от позора, а возможно, и от смерти. Но эти двое стали замечать: рысак всё чаще сбоил, и расстояние между ними стало сокращаться.

Оба преследователя поравнялись, узнали друг друга.

— Ты, Карета? — удивленно спросил Миронов. — Куда так торопишься?

— Офицерик хороший. Вроде есаул! — ответил Каретников.

— А конь якой? Як с выставки!

— Твой гнедой не хужее.

— Слухай, Карета, а на кой хрен он нам, этот есаулишка? Риску много, живым он не сдастся. А после сегодняшнего боя цена ему — медяк на ярмарке.

— И я про то же. Може, хай тикае?

— Я не супротив. — Согласился Миронов, и затем коротко объяснил: — Азарт, зараза!

Есаул, которого они чуть не настигли, не слыша сзади себя дробного стука копыт, оглянулся и тоже перевел своего рысака на шаг. Конь, слегка пошатываясь, тяжело ступал, роняя с губ на землю крупные хлопья пены.

Миронов и Каретников развернулись и неторопливо поскакали обратно.

Поле боя жило сейчас своей особой короткой жизнью. Казаки из арьергарда сносили в одно место убитых, передавали санитарам раненых, своих и чужих. Бродили по полю потерявшие хозяев кони. Иных, тяжело раненных, пристреливали.

Тяжелая, но нужная работа.

Они доехали до развилки, остановились. Оба были довольны удачным боем, солнечным днем и тем, что в этом бою они были рядом, плечо к плечу.

— Ну что? — спросил Миронов.

— Та ничого, — ответил Каретников, вытирая ладонью пот с шеи коня. — День хороший. Сонечко!

— Ага. Урожайный день, — согласился Миронов. — Поздравляю тебя, земеля!

— С чим? — спросил Каретников.

— С Крымом! — И, широко улыбнувшись, Миронов добавил: — Лихие вы хлопцы! Уважаю! Это ж надо, такой кандибобер Барбовичу придумали.

— А у нас все такие: мозги с вывертом. В батьку! — так же весело сказал Каретников.

— И куда теперь? — спросил Миронов.

— Тоже на поле трошки приберусь, — как-то буднично, по-хозяйски ответил Каретников. — А потом — добивать белых. А куда? — он пожал плечами. — Куда прикажуть. Дорог багато. Якась куда-нибудь выведе.

— Ну, счастливо! — сказал Миронов.

— И тебе удачи!

И они разъехались в разные стороны.

Конный полк Каретникова под командованием начштаба Гавриленко промчался по опустевшим улицам Юшуни. Оставив в городке небольшой отряд, он продолжил гнать остатки отступавших конников Барбовича.

Каретников вернулся на поле боя. Здесь тоже стояли телеги и санитарные кибитки. Хозяйственники выискивали и собирали военное добро: сабли, оружие, патроны, конскую упряжь, словом, всё, что могло ещё пригодиться в их хлопотном военном хозяйстве.

Остальные махновцы из похоронной команды подбирали своих убитых, санитарам передавали раненых.

— Скилькы убитых? — спросил Каретников.

— Пока четырнадцать.

— Раненых?

— Тяжелых больше двадцати.

Перед Каретниковым едва ли не на версту— на расстояние, которое занимали на поле тачанки, — растянулся зловещий вал из убитых и раненых людей и коней. Этот вал ещё подавал признаки жизни, он ещё шевелился. Тяжело хрипели и тоскливо ржали искалеченные лошади, стонали раненые белогвардейцы. У кого хватало сил, тот ещё пытался выбраться из этой кучи и, подняв руки, просил о помощи.

Раненых постепенно набралось человек пятьдесят, они с трудом держались на ногах и нуждались в перевязке. Они сидели на куче соломы, и возле них суетились махновские санитары в окровавленных халатах, надетых поверх шинелей и полушубков.

И здесь, как и на поле боя у Миронова, носились в поисках своих хозяев выжившие в этом бою кони. Они не понимали, что произошло, и испуганно бродили вокруг этого страшного места. Должно быть, они ещё надеялись отыскать своих хозяев. Лошадиные копыта были окрашены в красный цвет. Мерзлая земля не впитывала кровь, она тонкими ручейками растекалась по полю и, остывая, замерзала. Кони копытами ступали в кровавые лужи.

Каретников в сопровождении нескольких командиров прошел по полю боя, почти вплотную подошел к этому стонущему шевелящемуся валу. Кольцов был с ними.

— Всех легкораненых перевяжить и пускай идуть до своих, тяжелых… — Каретников замялся.

Тяжелораненых противников махновцы, как правило, расстреливали. Незачем переводить на них медикаменты — считали они.

— Всем тяжело раненным оказать медицинскую помощь! — Быть может, впервые за все дни пребывания в Повстанческой армии, Кольцов сказал это в приказном тоне: — Повторяю! Всем!

Каретников поднял на него удивленные глаза:

— Шо-то ты, комиссар, слишком подобрел. Война ще не кончилась, и все белогвардейцы пока шо для меня враги.

— Они раненые и нуждаются в помощи. А враги они или нет, разбираться не нам с тобой, Семен Никитич! — всё так же твердо сказал Кольцов.

— А поить-кормить хто их будет? Харчей у меня и на своих не хватает!

— Ходячих — отпустим, а лежачих пока прокормим. А потом разберемся, кто они есть. Не все же они враги. Да и не с кем им уже больше воевать. Война кончается.

— Не понимаю тебя, комиссар.

— Что тебе непонятно? Половину мужиков война в стране выбила. Кто хлеб будет сеять, кто детей будет рожать? А Россия, она — как в той сказке: от одной до другой границы тыщу дней скачи — не доскачешь.

— Ну, нехай будет по-твоему, — неохотно согласился Каретников.

А над полем всё ещё стоял лошадиный храп и стон. Раненых извлекали из-под завалов мертвых тел. Растревоженные кони, видя людей, тоже просили о помощи.

— Голиков, хоть раненых коней постреляйте, шоб не мучились! — приказал Каретников и скосил глаза на Кольцова. — Надеюсь, тут комиссар не станет возражать.

— Не возражаю.

— Не можу! — покачал головой начальник разведки. — Ни скотыну, ни людыну.

— Я ж только шо бачив, як ты двох «дроздов» зарубав, — сказал Каретников.

— То — в бою. В бою можу, дуже у меня тогда багато ненависти. А так я курыцю не зарежу. Он Гаврюху Трояна пошлить, той дуже любе стрелять.

Откуда-то издалека донеслось:

— Пятнадцатый!

Трое похоронщиков стояли возле убитого.

— Может, хто с беляков? — спросил командир пехотной группы Петренко.