Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья - Марк Еленин

— Вы хотите меня о чем-то спросить, Даша? — сказала Ксения, глядя на мрачный грязно-серый фасад огромной гостиницы.

— Бог с вами! — искренне удивилась Андриевская — все, что вы сочтете нужным, вы сами... Потом как-нибудь, — и смущенно закончила: — Конечно, мне интересно про вас...

— Четыре года прошло с того дня, когда я — зернышко — попала между огромными жерновами. Как хотите называйте их: жизнь и смерть, белые и красные, люди и сволочи... Стерли они меня в порошок, Даша. Я пустая. Только оболочка осталась... Вас, поди, отец ищет?

— Вероятно. Если вспомнил, что пришел со мной.

Когда они вернулись в зал «Лютеции», лотерея была уже закончена. Люди побогаче потянулись в ресторан и буфеты. Молодежь ожидала танцев. Все остальные — концерта с участием актрисы императорских театров Алисы Лувен, хора цыган и знаменитой исполнительницы народных песен — «любимицы двора и русской армии». Тихо лилась лихо-ритмичная мелодия джаз-банда. Столы были вынесены, и собравшиеся с любопытством наблюдали за несколькими парами, которые на образовавшемся пятачке демонстрировали умение исполнять вошедшие в европейскую моду фокстрот, чарльстон и шимми. Девушки подошли поближе, но тут налетел разгневанный генерал Андриевский. Грубо схватив Дашу за руку и не дав ей слова сказать, поволок куда-то за собой.

Белопольская осталась одна. Хотелось уйти. Но как, если отец вот-вот появится и станет искать ее среди толпы. Ксения двинулась вдоль стены, поглядывая по сторонам. В группе сановных стариков и старух она увидела князя Белопольского.

Теперь джаз-банд вновь заменил духовой оркестр, слаженно заигравший вальс «Амурские волны». Откуда-то возник рядом Венделовский. Спросил, улыбаясь:

— Разрешите тур вальса, Ксения Николаевна?

— Я не танцую, — ответила она, продолжая глядеть в сторону отца.

— Жаль, — сказал он — Вы, вероятно, устали в этой толчее?

— И вы предлагаете мне отдых на Лазурном берегу? Или номер в отеле «Лютеция»?

— Зачем вы так, Ксения Николаевна, — огорчился он. — Кажется, я совсем не давал вам оснований для подобных...

— Послушайте, как вас! — Ксению «заносило». — У вас есть свои дела? Оставьте меня в покое, — и решительно стала пробираться к выходу.

Венделовский стоял в полном остолбенении: так не вязались слова княжны с ее обликом.

Венделовский смотрел ей вслед. Он вспомнил: Белград, отель «Москва», изъятие документов, попытка завербовать фон Перлофа, его внезапное самоубийство и записка с неожиданной просьбой: «Если вы люди, не оставьте в беде Анастасию Мартыновну Мещерскую, мою племянницу. Она в пансионате «Эксцельсиор» у Дубровника — без средств к существованию». Анастасия Мартыновна — Ксения Николаевна? Мещерская — Белопольская? И действительно ли она родственница Перлофа? «0135» обязан поставить в известность «Доктора». Достойна ли внимания Шаброля эта красавица, если она только дочь князя Белопольского, племянница генерала фон Перлофа, опытного врангелевского контрразведчика, пустившего себе пулю в лоб, когда он пенял, что его игра проиграна...

Отношения с отцом становились все напряженнее.

Началось это с лотереи в отеле «Лютеция», когда он, вернувшись поздно я заметно навеселе, разбудил ее и принялся выговаривать ей за самовольный уход, упрекал в неблагодарности: у него имелись, по-видимому, какие-то планы, связанные с ее приглашением, с кем-то он хотел ее познакомить, в какое-то общество ввести. Короче, она подвела его.

«Твои планы — твоя забота, — Ксении хотелось спать. — Надо предупреждать заранее, хотя скажу прямо: не надейся втянуть меня в свою партию. Она мне не подходит по возрасту. И кончим на этом».

Потом она решительно отказалась ехать с ним в Шуаньи: «Я же объяснила, что в твоих делах я не помощник — ни при каких условиях и ни за какие блага».

Николай Вадимович обиделся. Они почти перестали разговаривать.

Однажды, собираясь куда-то поутру, отец второпях оставил на подоконнике несколько бумаг и самодельный конверт, склеенный из грубой бумаги. Обратный адрес, написанный большими буквами, привлек внимание Ксении. Она взяла его в руки. Это было письмо от деда из России! Из Советской России, из Ленинграда — из Петрограда, который после смерти вождя большевиков стал называться его именем. И более того — с Малой Морской, из их прежнего дома! Ксения раскрыла конверт. Сердце у нее билось, буквы расплывались, строчки плясали. Чтобы успокоиться, она принялась рассматривать почтовые штемпели. Дата отправки говорила о том, что письмо пришло всего пять дней назад. Жив дед — какое счастье! И вернулся домой. Возможно, с Андреем или Виктором. Ксения плохо представляла себе эвакуацию Белопольских, отец говорил об этом неохотно, явно утаивая или сознательно искажая смысл тех событий. И еще она обратила внимание на адрес. На конверте значилось — Шуаньи... Она осторожно вытащила листок грубой серой бумаги («У них там, видно, и бумаги не достать») и увидела всего несколько строк и подпись. Да, это было письмо деда — самого близкого и дорого человека, от которого она по своей воле и глупости сбежала в Крыму... Ее дед жив! Все перенес, все выдержал. Недаром он говорил, что мужчины в роду Белопольских доживают чуть не до стал лет, оставаясь и в силе, и в разуме. Что же он пишет, боже милостивый? Как нашел их?

Ксения боязливо и медленно развернула листок, сложенный вчетверо, и начала читать.

«Милостивый государь Николай Вадимович!

Не желая вступать с Вами в политические дискуссии, обвинять Вас и выслушивать Ваши объяснения, прошу нижайше лишь об одном: сообщить о судьбе детей Ваших Виктора, Андрея и Ксении, если Бог, смилостивившись, провел их через горнило войны и житейских испытаний.

Кроме их адресов, — если они известны, — более мне от Вас, милостивый государь, ничего не надобно.

Генерал-майор генерального штаба князь Белопольский В. Н.».

Вот и все письмо!.. И тут Ксению ожгла внезапная мысль: это не первое послание дела! Отец скрыл от нее уже несколько писем. Ведь дед пишет, что ему надоели их политические дискуссии — значит, они обменялись по меньшей мере двумя-тремя посланиями. Отец не сообщил деду об исчезновении Виктора и Андрея, о том, что он живет вместе с Ксенией. Какая черствость — нет, какая подлость! Она выскажет ему все, что думает. Но князь Белопольский, словно почувствовав нечто недоброе, несколько дней провел в Шуаньи, вероятно, или еще где-то. В доме не появлялся, и гнев Ксении не то чтобы утих, но как-то притупился. До принятия каких бы то ни было решений нужно было выслушать и вторую сторону — так решила Ксения и принялась дожидаться отца...

Князь Белопольский появился через неделю — самоуверенный, веселый, заряженный какой-то непонятной энергией. Рассказал о поездке в Белград и Будапешт, о духе подъема и небывалой сплоченности среди верных великому князю людей. Николай Вадимович упивался своим рассказом, ничуть не заботясь, слушает ли его дочь. Речь его была гладка, плавна, и, только произнося имя знатных особ из дома Романовых, в прямой связи с которыми нынче он состоял, князь округлял глаза и словно на цыпочки приподнимался из почтения.

Ксения сидела одеревенев. Слушала, копила ненависть. Ждала, когда он выговорится. Улучив момент, спросила ледяным голосом, едва сдерживая гнев и неприязнь:

— Я прошу вас... Ответить... Почему вы... Считали себя вправе... Вы были вправе... Я хочу знать, по какому праву вы утаивали письма деда?

— Я? Письма? — вопрос застал князя врасплох, но он нашелся я перешел в наступление: — А по какому праву дочь устраивает отцу допрос? Ты рылась у меня в бумагах? Это по какому праву?

— Вы понимаете хоть, о чем речь?! О вашей семье! О семье, семье!.. Мне плевать на ваших наставников и великих князей! Но тут отец ваш! Он хочет знать о семье, а вы?! Вы!!

— Я не позволяю тебе говорить в таком тоне о вещах святых, о смысле моей жизни и веры.

— Вы плохой человек, и я не могу уважать вас. Вы... вы — хамелеон!

— Как?! Что?! Как ты сказала!? Ты посмела такое?! В моем доме? Живя на мои деньга? Вон!!! Привыкла быть содержанкой. Я знаю, я наслышан о тебе.

— Молчи! — с явной угрозой сказала вдруг очень тихо Ксения. — Ты прав. Я — проститутка. Прошу помнить, что я была и бандиткой. Не доводи меня до крайности: я могу выстрелить. Вот так! — она выхватила из-под подушки браунинг и дважды выстрелила в потолок. — Я ухожу.

— Ты еще пожалеешь об этом! Пожалеешь! — заметался по комнате Николай Вадимович, не зная, что предпринять, лихорадочно раздумывая, выгоднее ли ему задержать дочь или проучить ее: куда она денется, через неделю-другую сама прибежит, когда есть захочет. С другой стороны, он обещал привезти ее в Шуаньи и представить великому князю и его жене.

— Ксения, Ксения! — крикнул он вдогонку. — Поговорим... Обсудим без обид. Я — отец твой. Я — отец твой. Я погорячился.