На воле - Евгений Сухов

Однако подобные чудачества не расслабляли Штыря. Он по-прежнему держал в своих руках весь игорный бизнес города, а коммерсанты, как и прежде, являлись к нему на поклон и, заискивая, просили заступничества от залетных рэкетиров.

Через месяц Штырь поднялся совсем. За прошедшие недели он высох, как-то скукожился, пожелтел лицом, передвигался медленно, опираясь на щеголеватую трость с набалдашником из слоновой кости. Босса плотным кольцом окружала толпа телохранителей.

Единственным местом, куда они не входили, был собор — так приказал Штырь. Они смиренно дожидались его на паперти, смешиваясь с толпой нищих, просивших свое скудное подаяние:

Для местных нищих приход Аркаши в церковь, однако, становился настоящим праздником. Штырь непременно брал с собой большую сумку с мелочью, в назначенный час к собору сходились убогие, и Ар каша Штырь с самодовольным видом подходил к каждому и щедро сыпал в ладони мелочь со словами:

— Помолись за меня.

— Благодарствую, обязательно помолюсь, добрый человек, — неизменно раздавалось в ответ.

На сей раз Аркаша Штырь запаздывал, и толпа страждущих начинала заметно волноваться. Местные алкаши, присоединившиеся к действительно неимущим, были чрезвычайно обеспокоены, что неотложные криминальные дела отвратили Аркашу от храма Божьего — тогда их пересохшие с похмелья глотки придется заливать ржавой водопроводной водицей.

Аркаша Штырь приехал в разгар обедни. Поддерживаемый под руки парочкой телохранителей, он не без труда выбрался из «мерседеса» темно-зеленого цвета и, опираясь на трость, побрел к собору.

Нищие заволновались — Штырь держал в руках сумку и, судя по ее тяжести, содержимого должно было хватить на всех.

— Мил человек, подай, Христа ради, — запричитали собравшиеся.

Смотреть на зрелище раздачи милостыни сбегались даже священники, свободные от службы.

На нижней ступеньке крыльца сидел кряжистый мужик лет пятидесяти пяти с огромным синячищем под глазом. Лицо его опухло от многодневного пьянства. С утра он, скорее всего, где-то отлеживался под забором, но радужная перспектива получить деньги на опохмелку заставила его восстать из пепла и устремиться к собору. Согнав со ступеньки дряхлую, действительно несчастную и голодную старушонку, мужик сел сам на ее место и стал ждать благодетеля.

Штырь сунул пятерню в сумку, побренчал мелочью и выудил оттуда горсть монет достоинством от рубля до пяти рублей. Бросив деньги мужику в шапку, он мрачно произнес:

— Помолись за меня.

— Обязательно помолюсь, — торопливо закрестился тот слева направо, мгновенно определив, что подаяния вполне хватит на пару бутылок бормотухи. Причем, едва Штырь прошел мимо, «богомолец» вскочил и затрусил в сторону ближайшего коммерческого ларька.»

Вторым был шустрый дедуля с нечесаными седыми волосами и огромным синим носом. Дедуля с завистью смотрел вслед удалявшемуся счастливцу и держал в руках огромную шляпу. Судя по ее размерам, могло показаться, что дед имеет виды на все содержимое сумки.

— Бог тебя хранит, добрый человек, — скорбно заголосил старичок, заискивающе глядя в лицо благодетелю. — Будь милосердным, подай копеечку!

Штырь привычно сунул руку в сумку и выгреб оттуда пригоршню мелочи.

— Держи, старик, — веселым дождем монеты полетели на дно шляпы. — Помолись за мое здоровье.

Следующим в ряду стояли два молодца лет сорока. Они очень походили друг на друга: густые темно-рыжие бороды топорщились в разные стороны а заплывшие глазки колюче посматривали по сторонам. Это были братья-близнецы и различались они лишь тем, что у одного была разбита правая щека, а у другого левая. Полгода назад, обещая щедрую выпивку и кучу денег, их вывез из Архангельской области один делец строить особняки. Действительность оказалась суровей. Вместе с такими же бедолагами, как и они сами, братьям пришлось работать по восемнадцать часов в сутки — в награду им доставались жидкая похлебка из требухи да кусок хлеба. Паспорта отняли, О деньгах не было и речи. За непослушание их запихивали в сырой подвал и морили голодом по нескольку дней. Возможно, они до скончания своих дней строили бы загородные виллы для новых русских буржуа, но, к счастью, им представилась возможность для побега. Покумекав, братья сообразили, что куда безопаснее просить подаяние у соборов и на кладбищах — уж на винцо-то всегда набрать можно.

Не скупясь, Аркаша отсыпал монет и им.

Телохранители, преодолевая скуку, наблюдали за чудачествами патрона. По их единодушному мнению, Аркаша был мужиком достойным, платил щедро, держался просто и не строил из себя крутого. Однако его стремление приблизиться к Господу Богу выглядело забавно. Возможно, что-то в его башке замкнуло после покушения, если он стал снабжать деньгами разных уродов. Впрочем, деньги его, ему и решать.

Следующим в ряду был мужик с очень благообразным лицом. Сменив лохмотья на сносный костюмчик, он вполне мог сойти за школьного учителя. Глаза у него были серьезные, взгляд внимательный. Казалось, стоит ему раскрыть уста, и из них плавно польется мудрая проповедь. Но мужчина дрогнувшим голосом попросил:

— Подайте, Христа ради, на хлебушек.

Рядом с ним, словно гимназистка со строгим наставником, стояла девчушка лет пятнадцати. Она выставила вперед тощую ладошку и жалобно пропищала:

— Дяденька, подайте, Христа ради!

Благообразный мужчина выдавал девчушку за свою

дочку, однако каждому нищему было известно, что их связывали далеко не платонические отношения и в старом сарае за городом, где они коротали долгие ночи, девчушка согревала мосластое стареющее тело своего «папеньки».

Не поскупился Аркаша и в этот раз, — сыпанул так, что ладошки девушки до краев наполнились рублями. Дядьке он бросил сотенную.

Штырь постепенно приближался к дверям собора. Наконец он ссыпал остаток мелочи древней хроменькой бабке, которая явилась к церкви в надежде получить пятачок, а заработала, по ее мнению, целое состояние. Штырь бросил пустую сумку телохранителю и уверенно шагнул в тень церковного притвора.

— Батюшка, про меня забыл! — раздался голос со двора. Там, прислонившись спиной к ограде, стоял сгорбленный нищий. Одежда на нем была настолько драная, что создавалось впечатление, будто он полз в ней по железной дороге от самой Москвы.

— Всех одарил, а про меня запамятовал. Обидел, батюшка, — слезно пожаловался нищий.

Штырь вытащил из кармана толстенный бумажник, раскрыл его и достал стодолларовую купюру. Постукивая тростью по ступеням, Аркаша опустился с крыльца и подошел к нищему.

— Возьми, отец, — вложил он сложенную вдвое купюру в протянутую руку.

— Благодарствую, — низко поклонился нищий.

Поклон получился глубокий. Правая рука бродяги,

словно в знак наивысшей признательности, поползла к груди. Неожиданно нищий выхватил из-под лохмотьев тонкий длинный кинжал, похожий на миниатюрную шпагу, и вонзил заточенный клинок под ребра благодетелю.

— Это тебе привет от Коляна, — прошептал нищий в самое ухо Аркаши. — Не помогли тебе молитвы бродяжек. Не тем денежки жаловал, падла!

Со стороны происходящее выглядело очень трогательно. Нищий чуть ли не обнимался с закулисным хозяином города и что-то нашептывал ему в самое ухо.

Нищий еще раз поклонился в знак благодарности и шаркающей походкой старого человека затопал от собора к воротам. На него никто не обращал внимания. Вскоре он смешался с уличной толпой и растворился в ней.

С минуту Аркаша Штырь стоял неподвижно. Вдруг трость выскользнула из его рук, громко стукнувшись костяным набалдашником об асфальт. Он повернул побелевшее лицо к охране, что-то беззвучно прошептал и тяжело повалился на кучу сметенного к ограде мусора.

— Где нищий?! За ним! — заорал высокий верзила из охраны Аркаши. — Он, сука, Штыря пером проткнул! Урою!

Вырвав из-за пояса пистолет, верзила бросился в толпу нищих, локтями и кулаками пробивая себе дорогу к выходу.