На воле - Евгений Сухов

— Все просрали. Абсолютно все! Наворовали и слиняли на Запад. Вон вчера по ящику показывали — один новый русский выступал. Харя, как у борова! Рассказывал о том, что на всех лучших пляжах планеты задницу грел, имеет недвижимость в Испании, работает во Франции, а в России бывает не больше двух месяцев в году. Хотя деньги из нее качает… У него спрашивают: почему так редко бываете на родине? И знаешь, что он, сукин сын, ответил? За капиталы свои, говорит, боюсь! Дескать, только тогда в Россию окончательно вернусь, когда все образуется.

— Да-а, — неопределенно поддакнул шофер, выруливая к воротам особняка, очень смахивающего на средневековый замок.

— Неужели этот болван столь наивен, что не может понять простой истины — в России никогда ничего не образуется! Если не будет революции, то обязательно случится какой-нибудь переворот! И кто же страдает? Мы! — ткнул Юрий Павлович себя пальцем в тучную грудь. — Государство не пропадет. Выжило оно при большевиках, выживет и при этих демократах продажных…

Ворота мягко отворились — охрана сработала безупречно, и «мерседес» важно въехал в широкий двор, где уже стояли ярко-красный «БМВ» и темно-синяя «тойота».

Навстречу гостю вышел хозяин — мужчина лет пятидесяти. Лицо у него было худощавое, строгое, иссеченное морщинами. По подтянутой фигуре чувствовалось, что он прошел кадровую военную школу. Одет он был в просторный спортивный костюм, на жилистой шее висел махонький серебряный крестик. Хозяин тепло улыбнулся и приветственно раскинул руки.

— А мы тебя ждем, Юрий Павлович. Уже все в сборе. Пока тебя ждали, успели принять по рюмке коньячку. Надеюсь, ты не в обиде?

— Ничего, наверстаю! — заверил Юрий Павлович Баскаков, выбираясь из машины.

— А ты все крепчаешь, — уважительно протянул хозяин, обводя взглядом могучую фигуру гостя.

— А ты все тощаешь, Герасим Савельевич, — в тон ему ответил Баскаков, чуть задержав руку хозяина в ладони.

— Не в коня корм!..

В просторной комнате, окна которой были задернуты бледно-зелеными полупрозрачными занавеска-" ми, сидели еще два человека. Было заметно, что здесь не скучали — возвышавшаяся в центре стола большая бутыль уже наполовину опустела. Свет, пробиваясь сквозь занавески, приобретал зеленый оттенок, и создавалось полнейшее впечатление того, что и гости и хозяин погрузились в водную стихию.

Присутствующие знали друг друга уже много лет, когда-то вместе учились на одном курсе в Киевском общевойсковом училище. Потом судьба раскидала их по России, чтобы через пятнадцать лет свести вместе в Госснабвооружении. Правда, связей между собой

они никогда не теряли и едва ли не ежегодно совместно проводили отпуска.

— Штрафную, — налил в рюмку коньяку Алексей Петрович Попцов, востроносый мужик с плечами борца. В доме Герасима Савельевича он чувствовал себя очень свободно — было заметно, что он здесь частый гость.

— С удовольствием. — Баскаков вальяжно подплыл — к столу, взял пузатенькую рюмку и величаво влил ее

в огромный рот.

— Красиво пьешь, — подал голос третий гость.

Короткая прическа и почти озорная улыбка делали

его похожим на мальчишку-задиру. Вот только серебристый цвет волос подводил Антона Дмитриевича Корнеева — собеседник начинал понимать, что перед ним мужчина, преодолевший пятидесятилетний рубеж.

— По-другому не умею, — скромно отозвался Баскаков и со стуком поставил рюмку на стол. — А помнишь, как мы девкам водку за шиворот заливали?

— Это которые не пили, что ли? Прекрасно помню! — весело отозвался Корнеев, совсем по-мальчишески шмыгнув носом. — Столько добра понапрасну переводили!

— Погусарили мы, конечно, на славу, — заговорил хозяин дома, Герасим Савельевич Заботин. — Я на втором курсе как-то в училище бабу притащил.

— Как же это так? На территорию нельзя.

— Нельзя. Пришлось с ней через забор лезть. Так вот, напоролись на какой-то гвоздь, она изодрала воскресное платье, я порвал парадку. Думаю, куда ее вести? Всюду мужики! Если в казарму, так это не дело. Казарма большая, там сто двадцать человек спят, пока она будет раздеваться, ее молодые голодные самцы на части порвут. Решил повести ее в кабинет к начальнику курса. Его тогда не было, а ключи у дневального.

Взял я ключи, привел подругу туда. А она все удивляется: как ты хорошо живешь, да у тебя здесь все в зеркалах! Посадил я ее на командирский стол и «отоварил», насколько моих силенок тогда хватило. Молодой был, сами понимаете, сейчас бы я на такие подвиги не отважился…

Все дружно рассмеялись.

— А у тебя здесь уютно, — констатировал Попцов. — Жалко будет с дачкой-то расставаться, когда попрут?

— Уже выгоняют, — с грустью пожаловался хозяин. — Так и сказали: теперь ты в Госснабвооружении не работаешь, давай поскорее служебную дачку освобождай. Получается, как работал — был нужен, а как уволили, так под зад коленом. А что я жене скажу, дочке? У Маришки на этой даче, считай, все детство прошло. Признаюсь, и мне отсюда непросто съезжать…

— Можем помочь. Хотя нас из Госснабвооружения поперли, но связи кое-какие еще имеются. Дачку-то уж твою отстоим как-нибудь, — великодушно пообещал Баскаков, прожевывая кусок розового сала. — Приватизируешь по остаточной стоимости…

— Ладно, — отмахнулся Заботин, — пока я еще тоже кое-что из себя представляю, так что с моим выселением им придется подождать. Ладно, вспомнили старое, посмеялись, а теперь давайте поговорим о делах. Как вы знаете, я заведовал не только внешнеэкономическим отделом — в круг моих обязанностей входила разработка новых каналов для переброски оружия в заинтересованные страны. Сами понимаете, каналов часто нелегальных. Чего нам кокетничать друг перед другом? С этого мы имели неплохой навар. А значит, я должен был заниматься в первую очередь агентурной сетью, внедренкой и так далее. Все это лежало на моих плечах. Кроме того, я обязан был налаживать хорошие контакты с заводами-изготовителями, у которых всегда имелись излишки продукции. В этом случае мы делились по-братски — часть доставалась директору завода с главным инженером, другая часть отходила нам.

Герасим Заботин выдержал паузу. Откровенным, слегка насмешливым взглядом он прошелся по напряженным лицам генералов. Никто из них ему не возражал.

Заботин был единственным из этой компании, имевшим звание полковника. Самое обидное состояло в том, что он занимал генеральскую должность, а на гражданку его отправили буквально за два месяца до подписания приказа о присвоении ему генеральского звания. На протяжении полугода ему твердили о том, что бумага о его повышении лежит на столе у Президента, которому оставалось только поставить размашистую подпись. Но создавалось впечатление, будто бумага слетела с президентского стола и была заметена Вместе с прочим государственным мусором не в меру расторопной уборщицей.

Незавершенность карьеры попортила Заботину немало крови. Кроме того, несмотря на общие юношеские воспоминания, он немного комплексовал перед генеральским собранием, хотя и не желал признаваться в этом даже самому себе. Заботин уселся на подлокотник кресла, давая понять, что сейчас генеральские регалии не в счет. А потом, если разобраться, каждый из присутствующих был кое-чем ему обязан. Именно Герасим Савельевич Заботин уважил просьбу друзей-однокашников и подыскал каждому из них неплохое место в Госснабвооружении, когда им осточертело разъезжать по бескрайним просторам Родины и захотелось завершить свою карьеру в столице. Это на первый взгляд теплыми местами распоряжаются люди с большими погонами, но на практике все выглядит до безобразия банально — от мнения или подписи какого-нибудь незаметного подполковника, несущего службу в отделе кадров Московского военного округа, зависит судьба даже трехзвездных генералов. Подчас достаточно презентовать подполковнику музыкальный центр, чтобы заполучить желаемое назначение.

Герасим Заботин был именно из таких людей.

За время своей работы в Госснабвооружении он успел обзавестись нужными связями и частенько использовал их с выгодой для себя. Он и сам старался никому не отказывать в просьбах, зная, что придет день, и должок ему вернется сторицей.