Война в Средние века - Филипп Контамин

Однако из-за того, что конфликты здесь чаще всего имели оборонительный характер, вследствие создавшегося представления о дворянстве и из-за образа жизни, который диктовался этим представлением, дворянских фискальных привилегий, окончательно признанных при Карле V, военные обязанности феодального типа по-прежнему были определяющими в наборе войска, претерпевая, конечно, различные трансформации.

До середины XIV в. монарх довольно регулярно жаловал фьеф-ренты разным сеньорам и князьям, имевшим владения за пределами королевства, за что эти вассалы особого типа обязывались в случае получения вызова от короля поставлять отряд определенной численности. Впрочем, этим отрядам полагалось обычное жалованье[351]. В некоторых случаях бесплатная феодальная служба, ограниченная в пространстве и во времени, не только формально сохранялась, но и была востребована, однако, с возможностью откупиться. «Счет земли графства Ангулемского» за период с 17 декабря 1349 г. до Иванова дня (24 июня. – Примеч. пер.) 1350 г. перечисляет имена местных дворян, обязанных срочной службой в Мерпенсе в течение одного, двух или трех месяцев, но откупившихся за определенную сумму[352]. Во время первых кампаний Столетней войны отряды коммун, поставленные многими городами, начинали получать жалованье от войсковых казначеев лишь с 41-го дня службы. Согласно документу XIV в., относящемуся к Пуату, «Шарль де Рошфор обязан епархии Пуату службой одного рыцаря в течение сорока дней. Также, за права наследства для детей, он обязан епархии Сентонжа службой двух рыцарей в течение 40 дней»[353]. Но, прежде всего, монарх, направляя всеобщие или местные вызовы, более или менее принудительные и строгие, в зависимости от обстоятельств и ожидаемого эффекта, был вправе ожидать службы от всех дворян, державших от него фьефы (под угрозой конфискации имущества и личного ареста), к которым часто присоединялись все, кто согласно обычаю «вооружался сам». Таким был призыв к дворянам в 1355 г., изложенный Фруассаром: Иоанн Добрый, узнав, что Эдуард III высадился в Кале, издал «превеликое и особое воззвание по всему королевству, дабы всякий рыцарь и оруженосец в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет явился в некий день, указанный им (Иоанном), в город Амьен и окрестности оного, ибо желает он идти на англичан и сразиться с ними»[354].

К этим дворянам, ленникам, вассалам и арьервассалам по прибытии их на место относились как к настоящим добровольцам: после смотра перед маршалами Франции и чиновниками их брала на содержание военная администрация, которая согласно закону, отмененному лишь при Карле V, должна была не только оплачивать им каждый день службы, но и выдавать компенсацию за «приезд» и «отъезд». В самом деле, ведь главным для короля было не предъявить свои права, а получить достаточное количество хороших бойцов.

Воинскую обязанность всех подданных короля не предали забвению и позже: до 1356 г. монарх не раз созывал всеобщий арьербан, что выражалось не только в замене натурального довольствия денежным, но и в отправке более или менее экипированных отрядов городами и даже довольно небольшими поселениями. Таким образом, большие армии начала Столетней войны были как по форме набора, так и по социальному и географическому происхождению воинов очень пестрыми. Об этом свидетельствует Фруассар, говоря об армии, которой предстояло сражаться при Креси: «И было велено герцогу Лотарингскому, графу Солсбери, графу Намюрскому, графу Савойскому и мессиру Людовику Савойскому, его брату, графу Женевскому и всем высоким баронам, каковые были либо считались королем обязанными ему службой, а также людям из поселений, из добрых городов, превотств, бальяжей, кастелянств и мэрий королевства Французского, дабы каждый был готов. И когда настанет назначенный день, пусть каждый выступит и явится на смотр; ибо желал он биться с англичанами <...>. И пришли, и стеклись в большом числе воины со всех сторон, дабы послужить королю Франции и королевству, одни – ибо обязаны были к сему оммажем, другие – дабы получить за сие содержание и деньги»[355].

После 1356 г., и особенно правления Карла V, от арьербана, похоже, совершенно отказались по двум причинам: во-первых, исчез фискальный интерес после введения других типов налогов (прежде всего – тальи и подымной подати), дававших более стабильный и надежный доход; во-вторых, власть по военным и политическим соображениям уже не была заинтересована в широком использовании коммун. В общем и целом она разделяла точку зрения, выраженную Филиппом де Мезьером в его «Жалостном и утешительном послании о разгроме благородного и доблестного короля Венгрии турками при городе Никополе в Болгарском царстве». «Старый отшельник из монастыря целестинцев в Париже» исходит из того, что «при всяком командовании и начальствовании в боях, с тех пор как в мире сем начались войны, необходимы четыре нравственных добродетели – Порядок, Рыцарская Дисциплина, Повиновение и Справедливость». Он задается вопросом: способны ли пехотинцы, простолюдины, «первая ступень христианского воинства», подчинить свое войско «истинному повиновению столь достохвальным четырем добродетелям»? Ответ отрицателен: «Ибо от природы большая часть их груба, мало напитана добродетелью и весьма хитра, и того хуже как от природы, так и от дурного воспитания иные порой склонны к мятежу против своих природных сеньоров, поелику чувствуют себя в рабстве у тех, и сия склонность была не раз доказана». Однако меньшая часть их «разумна и проницательна, и украшена добродетелями». Если есть коммуны «добрых правил», это потому, что «правители часто бывают людьми благородными либо из хорошо воспитанного и добродетельного состояния». Поэтому, в лучшем случае, коммуны могут направлять избранных воинов, с хорошим командным составом и под началом дворян»[356]. По той же причине Кристина Пизанская изобличает «опасность даровать простому народу более власти, чем ему подобает», и советует не вооружать его: «Ибо, осмелюсь сказать, нет большего безрассудства со стороны государя, желающего сохранить в своих владениях благосостояние и мир, нежели дать дозволение простонародью самому вооружаться»[357].

На самом деле, после 1360-1370 гг. королевская власть требовала от некоторых городов лишь сравнительно небольшие отряды обученных и тренированных стрелков и щитоносцев. Своего рода всеобщая мобилизация, созыв народного ополчения в местности или городе могли быть объявлены только в случае неотвратимой и непосредственной опасности.

С 1409-1410 гг. вновь начал созываться арьербан, но теперь, прежде всего, старались придать приглашениям особо торжественную форму – не потому ли, что в разгаре была гражданская война и нужно было сделать все для привлечения и убеждения колеблющихся дворян, чтобы они не самоустранились или не ушли к противнику.

При выходе из тяжелого кризиса, отметившего вторую половину Столетней войны, Карл VII, решив реорганизовать систему воинской обязанности, прежде всего создал службу под названием бана и арьербана для всех держателей фьефов, которым в первые годы царствования Людовика XI был даже дан постоянный командный состав[358], потом он преобразовал старинный рекрутский набор в коммунах, организовав отряды вольных лучников и арбалетчиков, поставляемых и экипируемых каждой общиной и приходом королевства из расчета один воин на 120, 80 или 50 очагов. От Пуатье, например, в 1448 г. потребовали 30 вольных лучников, поторговавшись, город сумел снизить это число до 12, потом, в 1467 г их численность дошла до 18 (запрашивали 24) и в 1474 г. – до 24[359]. Если добавить, что во второй половине XV в. часто упоминаются мобилизация саперов и возчиков и реквизиция лошадей, можно сделать вывод, что обязательная военная служба или, по меньшей мере, активное и непосредственное участие большого числа подданных в войнах их суверена во Франции конца Средних веков отнюдь не исчезли.

Третий географический регион – Италия. В той или иной форме ранние «компании» на территории полуострова можно обнаружить еще до начала XIV в. Однако главным отличительным признаком итальянских армий они становятся только после 1320-1330 гг. Почему «компании» довольно внезапно появились и, главное, надолго закрепились здесь? Одна из причин связана с тем, что, по крайней мере в городах-государствах Центральной и Северной Италии, правящие классы, которые должны были бы стать костяком армии, все больше и больше погружались в свою профессиональную деятельность и предпочитали прибегать к помощи наемников, набираемых либо среди жителей собственного государства, либо в других местах Италии, либо среди чужеземцев. Деловые люди Возрождения «знают <...>, что в определенные моменты война настоятельно необходима ради лучшего развития дел и процветания города; они, не колеблясь, пользуются случаем, чтобы развязать войну; но сами они больше в ней не участвуют. Постоянные мобилизации слишком нарушают нормальный ход дел в этих компаниях, в этих фирмах, связанных со всем миром, где каждый должен заниматься своим делом; деловые люди XIV в. теперь не опоясываются мечом и не собираются под знамена городских ополчений, некогда столь славных. Они объявляют войны, они финансируют их, но лично их уже не ведут. Даже те из них, кто имеет дворянское происхождение, давно утратили желание извлекать меч из ножен <...>. Чем мобилизовывать наиболее энергичных из горожан, не разумнее и не выгоднее ли платить наемникам, которые и будут воевать, в то время как купцы у себя в конторах будут зарабатывать деньги для их оплаты? Вот система кондотты: деловой человек самим размахом своей профессиональной деятельности, своей страстью к наживе, ощущением своего интеллектуального превосходства, своим презрением к грубой силе, а также осознанием могущества денег сотворил кондотьера; эти два типа людей, противоположных и взаимно дополняющих друг друга, характеризуют итальянское общество XIV в. <...>. Деловой человек, особенно в городах на континенте, стал штатским в чистом виде: рыцарские шпоры, на которые он претендует или носит, – не более чем украшение»[360]. Если еще во время кампании 1325 г., закончившейся разгромом при Альтопа-шо, Флоренция выставила, наряду с 1500 наемных всадников, 500 флорентийских, 400 из которых направила конница (cavallata) горожан, то это было нечто вроде лебединой песни старинного института боевой конницы на содержании «жирного народа» и богачей[361].