Джунгли - Эптон Синклер

Он бежал всю дорогу как сумасшедший и так запыхался, что едва мог говорить. Волосы у него растрепались, глаза блуждали — он был похож на выходца с того света.

— Моя жена! — с трудом проговорил он. — Идите скорей!

Мадам Гаупт сдвинула сковороду на край плиты и вытерла руки о капот.

— Вы хотите, чтобы я на роды пошла?

— Да.

— Я только что с родов и не успела даже пообедать. Впрочем, если это так спешно…

— Да! — выкрикнул он.

— Ну что ж! Пожалуй, пойду. Сколько вы заплатите?

— Я… я… а сколько вы хотите? — пробормотал Юргис.

— Двадцать пять долларов.

У него вытянулось лицо.

— Я столько не могу, — сказал он.

Голландка пристально посмотрела на него.

— Сколько же вы дадите? — спросила она.

— Платить надо теперь, сейчас же?

— Да. Так поступают все мои клиенты.

— Я… у меня мало денег, — в мучительном страхе начал Юргис. — Я попал в… в беду… у меня вышли все деньги. Но я заплачу вам… до последнего цента… при первой возможности. Ведь я могу работать…

— Какая у вас работа?

— Я теперь без места. Буду искать работы. Но я…

— Сколько у вас есть сейчас?

У него еле хватило духа ответить. Когда он произнес: «Доллар с четвертью», — акушерка рассмеялась ему в лицо.

— За доллар с четвертью я и шляпы не надену, — сказала она.

— Это все, что у меня есть, — прерывающимся голосом умолял Юргис. — Я должен привести кого-нибудь, а то моя жена умрет. Я ничего не могу поделать… я…

Мадам Гаупт снова поставила свинину на огонь. Она повернулась к Юргису и ответила из облаков пара:

— Достаньте мне десять долларов наличными, тогда остаток вы можете выплатить в течение месяца.

— Я не могу… у меня нет! — возражал Юргис. — Говорю вам, что у меня всего доллар с четвертью.

Женщина отвернулась к плите.

— Я не верю вам, — сказала она. — Это все разговоры, чтобы обмануть меня. Как случилось, что у такого здоровенного парня остался всего доллар с четвертью?

— Я прямо из тюрьмы, — сказал Юргис, готовый ползать перед ней на коленях, — а у меня и раньше денег не было. Моя семья чуть не умерла с голоду.

— Где же ваши друзья, почему они не могут вам помочь?

— Они все бедняки, — ответил он. — Вот все, что они могли дать. Больше мне не удалось достать…

— Разве вы не могли продать что-нибудь?

— У меня ничего нет! Говорю вам, у меня ничего нет, — в отчаянии крикнул он.

— Так отчего же вы не займете? Разве лавочники не верят вам?

Видя, что он только качает головой, она продолжала:

— Послушайте, если вы пригласите меня, вы останетесь довольны. Я спасу вам жену и ребенка, и это не будет слишком дорого. Если вы их потеряете, то каково вам будет? А тут перед вами дама, которая знает свое дело. Я могу направить вас к людям, живущим в этом квартале, и они скажут..

Мадам Гаупт убедительно тыкала вилкой перед носом Юргиса. Ее слова оказались последней каплей. В отчаянии он махнул рукой и повернулся к выходу.

— Ни к чему все это, — бросил он, но вдруг опять услышал за собой голос акушерки:

— Для вас пусть будет пять долларов.

Она шла за ним, продолжая его уговаривать.

— С вашей стороны глупо не соглашаться, — говорила она. — В такой дождливый день никто не пойдет за меньшую сумму. Да и я еще так дешево никогда в жизни не брала! Я не имела бы чем платить за мою комнату, если бы…

Юргис прервал ее ругательством.

— Чем я заплачу, — яростно закричал он, — если у меня нет, черт побери! Я заплатил бы, если бы мог, но говорю вам, что у меня нет. У меня нет! Слышите вы: у меня нет!

Он снова повернулся к выходу и спустился уже до половины лестницы, прежде чем мадам Гаупт успела окликнуть его:

— Подождите! Я пойду с вами! Подождите!

Он вернулся в комнату.

— Тяжело думать, что кто-то страдает, — меланхолически заметила она. — Пойти с вами за те деньги, что вы предложили, это все равно, что даром. Но я постараюсь помочь вам. Далеко ли это?

— Три или четыре квартала.

— Три или четыре? Значит, придется промокнуть! Gott im Himmel![24] Это стоит дороже! За доллар с четвертью в такую погоду!.. Но послушайте-ка, вы скоро заплатите мне остальные двадцать три и три четверти доллара?

— Как только смогу.

— В течение месяца?

— Да, в течение месяца, — ответил несчастный Юргис. — Все, что хотите! Только скорее!

— А где доллар с четвертью? — настаивала неумолимая мадам Гаупт.

Юргис положил деньги на стол. Акушерка пересчитала их и спрятала. Потом она снова вытерла свои жирные руки и начала собираться, ни на секунду не переставая брюзжать. Полнота мешала ей двигаться, и она все время охала и сопела. Она сияла капот, не потрудившись даже повернуться к Юргису спиной, и надела корсет и платье. Потом она так долго прилаживала черную шляпу, искала зонтики собирала в мешок валявшиеся в разных местах инструменты и принадлежности своего ремесла, что Юргис чуть с ума не сошел от нетерпения. Всю дорогу он шел на четыре шага впереди акушерки, по временам оглядываясь, как будто мог силой своего желания заставить ее поторопиться. Но мадам Гаупт способна была только еле-еле ковылять, да и то ей не хватало дыхания.

Наконец, они очутились в кухне перед испуганными женщинами. Роды еще не кончились — крики Онны по-прежнему доносились с чердака. Мадам Гаупт сняла шляпу и положила ее на камин. Потом она достала из своего мешка старое платье и банку с гусиным жиром, которым принялась растирать руки. По примете, чем большее число раз гусиный жир из одной банки идет в дело, тем больше счастья это приносит акушерке. Поэтому они держат начатую банку всегда под рукой где-нибудь в комоде вместе со старым бельем — месяцами, а иногда даже целыми годами.

Затем ее проводили к лестнице, и Юргис услышал, как она вскрикнула в негодовании:

— Gott im Himmel! Куда это вы меня завели? Я не могу по такой лестнице карабкаться, и мне не пролезть через этот люк! Даже и пробовать не буду — я могу убиться. Разве это место, чтобы ребенка рожать — на чердаке с какой-то приставной лестницей?! Стыдно вам!

Юргис стоял в дверях и слушал ее брань, почти заглушавшую ужасные стоны и вопли Онны.

Наконец, Анеле удалось умиротворить акушерку, и та начала взбираться по лестнице. Потом старушка снова задержала ее, предупреждая, что по чердаку надо ходить осторожно — настоящего пола там нет, просто с одной стороны положены старые доски, чтобы устроить хоть какой-нибудь приют для семьи. Там вполне безопасно, но дальше только балки, дранка и штукатурка. Стоит оступиться, и дело может кончиться катастрофой.

Наверху было почти темно, и Анеля предложила, чтобы кто-нибудь прошел вперед со свечой. За этим последовали новые возгласы и угрозы, наконец две слоноподобные ноги исчезли в отверстии чердака, и Юргис почувствовал, как от шагов мадам Гаупт затрясся весь дом. Анеля подошла к Юргису и взяла его за руку.

— Теперь, — сказала она, — вам надо уйти. Послушайте меня: вы сделали все, что могли, и будете только мешать. Уходите и подождите где-нибудь.

— Но куда же мне идти? — беспомощно спросил Юргис.

— Не знаю, — ответила она. — Идите на улицу, если больше некуда, только идите! И не возвращайтесь до утра!

В конце концов они с Марией вытолкали его из кухни и заперли за ним дверь. Солнце как раз зашло, и становилось холодно. Дождь сменился снегом, слякоть на улицах подмерзла. Легко одетый Юргис дрожал, но он засунул руки в карманы и двинулся вперед. Он не ел с самого утра и чувствовал себя слабым и разбитым. Вдруг он сообразил, что находится недалеко от пивной, где часто обедал. Его озарила надежда. Может быть, там сжалятся над ним или он встретит приятеля. Быстрым шагом Юргис направился туда.

— Здорово, Джек, — приветствовал его хозяин пивной («Джек» — кличка, принятая в Мясном городке для всех иммигрантов и чернорабочих), — где это ты пропадал?

Юргис подошел прямо к стойке.

— Я был в тюрьме, — сказал он, — меня только что выпустили. Я всю дорогу шел пешком, у меня ни цента в кармане и с утра ничего не было во рту. Я лишился своего дома, жена больна… мне крышка.

Хозяин поглядел на него, на его бледное, измученное лицо и посипевшие, дрожащие губы. Потом он придвинул к нему большую бутылку.

— Выпей-ка! — сказал он.

Рук и у Юргиса так дрожали, что он с трудом держал бутылку.

— Не робей, — сказал хозяин. — Опрокинь разом!

Юргис выпил большую рюмку виски, потом, по приглашению хозяина, направился к стойке с закусками. Он съел, сколько осмелился, жадно глотая пищу, а затем, выразив, как мог, свою благодарность, сел перед большой раскаленной печкой, стоявшей посреди комнаты.

Но, как всегда бывает в этом жестоком мире, блаженство оказалось недолгим. От промокшего платья Юргиса повалил пар, и ужасный запах удобрения распространился по комнате. Через час кончалась работа на бойнях, и в пивной должны были появиться посетители. Но они не могли бы долго оставаться там, где стояло такое зловоние. Кроме того, это был субботний вечер. Часа через два в задней комнате трактира начнутся танцы под скрипку и кларнет, живущие по соседству рабочие придут со своими семьями, будут есть венские колбасы, пить баварское пиво и веселиться до трех часов утра. Хозяин кашлянул раза два и заметил: