Уцелевший - Чак Паланик

Этого мало.

— В тюрьме у тебя и того не будет.

Нет, говорю я, давай разберёмся. В тюрьме есть спортзал. Там пускают гулять, так что какое-то время я буду на солнце. В тюрьме должны быть какие-нибудь тренажеры, хотя бы доски для пресса. И свой «черный рынок». Может быть, там мне удастся достать винстрол. Я говорю: выпусти меня отсюда. Открой дверь.

— Не открою. Пока ты не начнешь мыслить здраво.

Я ХОЧУ В ТЮРЬМУ!

— В тюрьме, помимо прочего, есть и электрический стул.

Ничего, я готов рискнуть.

— Но тебя могут убить.

Вот и славно. Мне нужно снова быть в центре внимания. Хотя бы еще один раз.

— Ну да, если ты попадешь в тюрьму, ты точно станешь центром внимания.

Мне нужен увлажняющий крем. Мне нужно, чтобы меня постоянно фотографировали. Я не такой, как обычные люди. Я просто не выживу, если у меня не будут брать интервью. Я могу жить только в естественной среде обитания — перед телекамерой. Мне нужно ездить по всей стране и давать автографы.

— Я пока оставляю тебя одного, — говорит Фертилити через дверь. — Тебе нужно время, чтобы прийти в себя.

Я не могу быть как все.

— Воспринимай это все как «Мою прекрасную леди» или «Пигмалион»[15], только наоборот.

12

В следующий раз я просыпаюсь в бреду, и Фертилити сидит на краешке моей кровати и втирает мне в грудь и руки дешевенький увлажняющий крем на нефтяной основе.

— Ну, слава Богу, — говорит она. — А то мы боялись, что ты не выкарабкаешься.

Где я?

Фертилити смотрит по сторонам.

— Ты в шато Мэйплвуд с внутренним оформлением в средней комплектации, — говорит она. — Бесшовный линолеум в кухне, невощеный виниловый пол в двух ванных. Моющиеся виниловые обои с фигурным рисунком на морскую тему в сине-зеленых тонах.

Нет, шепчу я, я имею в виду, где вообще?

Фертилити говорит:

— Я знаю, что ты имеешь в виду.

За окном пролетает знак: впереди объезд.

Я обвожу взглядом комнату. Эта другая комната. Не та, в которой я засыпал. Под потолком идет полоса из обоев с танцующими слониками. Я лежу на кровати под пологом из белых кружев машинного плетения, стянутых розовыми атласными ленточками. На окнах — белые решетчатые ставни. На стене — зеркало в форме сердечка. В зеркале отражаемся мы с Фертилити.

Я говорю: а где особняк?

— Это было два дома назад, — говорит Фертилити. — Мы уже в Канзасе. Это у нас половина шато Мэйплвуд на четыре спальни. На сегодняшний день это лучшая из всех моделей готовых домов.

Что, и вправду хороший дом?

— Адам говорит, самый лучший, — говорит она, накрывая меня одеялом. — Поставляется в комплекте с постельным бельем, подобранным по цвету, с обеденным сервизом в буфете в столовой, лиловым сервизом — под цвет лиловой софы и кресел в гостиной. Даже полотенца в ванной — лиловые. Тут нет кухни, то есть в этой половине. Но я уверена, что и кухня тоже выдержана в лиловых тонах.

Я спрашиваю: где Адам?

— Спит.

Он что, совсем за меня не волнуется?

— Я рассказала ему, как все будет, — говорит Фертилити. — На самом деле он очень доволен.

Полог над кроватью раскачивается туда-сюда.

За окном пролетает знак: опасный участок дороги.

Меня раздражает и бесит, что Фертилити знает все.

Фертилити говорит:

— Я знаю, что тебя бесит, что я все знаю.

Я спрашиваю: а ты знаешь, что это я убил твоего брата?

Вот так вот просто. Правда вышла наружу. Моя исповедь на смертном одре.

— Я знаю, что ты разговаривал с ним в ту ночь, — говорит она, — но Тревор убил себя сам.

И я не был его любовником.

— Да, я знаю.

И я — это тот, кому она говорила свои непристойности по телефону. Я — тот самый голос на горячей линии.

— Я знаю.

Она выдавливает на ладонь увлажняющий крем и натирает мне плечи.

— Тревор позвонил на твой фальшивый телефон доверия, потому что ему хотелось сюрприза. Собственно, я тоже в тебя вцепилась только по этой причине.

Я закрываю глаза и спрашиваю: а ты знаешь, чем все это закончится?

— Тебе долгосрочный прогноз или краткосрочный? — уточняет она.

И тот, и другой.

— Если долгосрочный, — говорит она, — то мы все умрем. И будем тихо разлагаться в земле. Собственно, тут ничего удивительного. Если краткосрочный: мы будем жить долго и счастливо.

Правда?

— Правда, — говорит она. — Так что не беспокойся.

Я смотрю на себя в зеркало в форме сердечка и вижу, как я старею.

За окном пролетает знак: водитель, будь осторожен!

За окном пролетает знак: скорость контролируется радаром.

За окном пролетает знак: включите фары для безопасности.

Фертилити говорит:

— Неужели так трудно просто расслабиться, и пусть все идет как идет?

Я говорю: что идет как идет? Боль, несчастья, страдания? И я должен расслабиться? И пусть оно все продолжается?

— И еще Радость, — говорит она, — и Безмятежность, и Счастье, и Умиротворение. — Она перечисляет названия всех крыльев Мемориального мавзолея Колумбии. — Ты не обязан за все отвечать, — говорит она. — Ты не можешь за все отвечать.

Но лучше все-таки быть готовым к несчастьям.

За окном пролетает знак: пристегните ремни безопасности.

— Если ты постоянно тревожишься, ждешь несчастий, то в итоге ты их дождешься, — говорит Фертилити.

За окном пролетает знак: осторожно, камнепад.

За окном пролетает знак: опасный поворот.

За окном пролетает знак: скользкая дорога в дождливую погоду.

Там, за окном, Небраска все ближе и ближе с каждой минутой.

Весь мир — это несчастье, которое только и ждет, чтобы грянуть.

— Я хочу, чтобы ты знал: я не всегда буду рядом, — говорит Фертилити. — Но если нужно, я тебя найду. Всегда.

За окном пролетает знак: Оклахома 25 миль.

— Что бы ни случилось, — говорит Фертилити, — что бы ни сделал ты, что бы ни сделал твой брат, это все будет правильно.

Она говорит:

— Доверься мне.

Я говорю: а нельзя как-нибудь раздобыть мне гигиеническую помаду? А то у меня губы потрескались.

За окном пролетает знак: водитель, уступи дорогу быстро идущему транспорту.

— Хорошо, — говорит она. — Я простила твои грехи. Если это поможет тебе расслабиться, я достану тебе гигиеническую помаду.

11

Разумеется, мы потеряли Фертилити на стоянке грузовиков на подъезде к Денверу, штат Колорадо. Даже я знал, что так будет. Пока водитель ходил в сортир, она выбежала в магазин на стоянке, чтобы купить мне гигиеническую помаду. Мы с Адамом оба спали, и нас разбудил ее крик.

Разумеется, она все это спланировала заранее.

Натыкаясь на мебель, в темноте, в тусклом свете луны за окнами, я рванулся к двойной передней двери, которую Адам уже распахнул.

Мы отъезжаем от стоянки, набирая скорость, а Фертилити бежит за нами следом. Бежит, вытянув перед собой руку с тюбиком гигиенической помады, зажатым в кулаке. Ее рыжие волосы развеваются на ветру. Подошвы шлепают по асфальту.

Адам протягивает ей руку, держась другой рукой за дверную коробку.

Дом трясется на ходу, и маленький столик с мраморной столешницей скользит мимо Адама и вываливается наружу сквозь раскрытую дверь. Фертилити едва успевает увернуться.

Адам говорит:

— Хватай меня за руку. Ты сумеешь.

Стул из столового гарнитура вываливается наружу сквозь раскрытую дверь, едва не задев Фертилити, и она говорит:

— Нет.

Ее голос почти не слышен за ревом двигателя. Она говорит:

— Возьми помаду.

Адам говорит:

— Нет. Если я не сумею тебя затащить сюда, мы оба спрыгнем. Нам надо держаться всем вместе.

— Нет, — говорит Фертилити. — Возьми помаду, она ему нужна.

Адам говорит:

— Ты нужна ему больше.

Сквозь раскрытые окна в дом врываются потоки воздуха, проносятся под перекрытием с открытыми балками и выдуваются в переднюю дверь. Вышитые диванные подушки скатываются с софы и вываливаются наружу сквозь раскрытую дверь. Одна из этих подушек бьет Фертилити прямо в лицо, едва не сбивая с ног. Картины в рамках — в основном это изящные, выполненные с вкусом репродукции гравюр с изображением растений и скаковых лошадей — срываются со стен и вываливаются наружу, стекла бьются об асфальт, деревянные рамки разлетаются в щепки.

Мои ощущения: я очень хочу помочь, но у меня просто нет сил. За последние пару дней я потерял слишком много внимания. Я еле-еле держусь на ногах. Уровень сахара у меня в крови превышает все мыслимые пределы. Я ничего не могу сделать — только смотреть, как Фертилити отстает, а Адам тянет к ней руку, едва не вываливаясь из дверей.

Шелковые цветы падают на пол, красные шелковые розы, красная шелковая герань и синие ирисы сыплются из распахнутой двери и осыпают Фертилити. Красные маки, символ пренебрежения и забывчивости, падают на дорогу, и она бежит прямо по ним. Ветер бросает к ее ногам искусственный апельсиновый цвет и душистый горошек, белый и розовый, перекати-поле и орхидеи — фиолетовые и белые.