Уцелевший - Чак Паланик

Адам встает на колени и заклеивает разрез прозрачной клеящей пленкой.

— Он больше нам не понадобится, — говорит Адам. — Когда мы приедем на место, мы выйдем как люди. Через переднюю или через заднюю дверь.

Огромный ковер лежит свернутым у стены в ожидании второй половины комнаты. Мебель и матрасы укрыты плотной защитной пленкой. Дверцы кухонных шкафов заклеены широким скотчем.

Фертилити щелкает выключателем в столовой. Света нет.

— И туалетом не пользуйтесь, — говорит Адам, — иначе придется нам всю дорогу этим дышать.

Вспышки неоновой вывески над кафе и свет фар от машин, проносящихся по шоссе, подсвечивают стеклянные двери столовой. А мы сидим за столом из кленового шпона и едим нашу жареную курицу.

В этой части нашего половинчатого дома есть одна спальня, гостиная, кухня, столовая и половина ванной.

Если мы доберемся до Далласа в один заход, говорит Адам, там можно будет перебраться в дом, направляющийся в Оклахому по межштатной автомагистрали № 35. Там мы «поймаем» попутный дом до Канзаса по той же межштатке № 35. Оттуда — на север по межштатной автомагистрали № 135 до магистрали № 70, а оттуда — на запад до Денвера. В Колорадо мы пересядем в дом курсом на северо-восток по межштатке № 76, которая переходит в автомагистраль № 80 в Небраске.

В Небраске?

Адам смотрит на меня и говорит:

— Да. Наши родные места, — говорит он с набитым ртом.

Но зачем нам в Небраску?

— Чтобы попасть в Канаду. — Адам смотрит на Фертилити, которая смотрит к себе в тарелку. — Мы поедем по магистрали № 80 до магистрали № 29. Пересечем границу с Айовой. А оттуда поедем на север по 29-й, через Южную Дакоту и Северную Дакоту, до самой Канады.

— Прямиком до Канады, — говорит Фертилити и улыбается мне, но ее улыбка выглядит фальшивой, потому что Фертилити не улыбается никогда.

Потом мы желаем друг другу спокойной ночи, и Фертилити уходит в спальню, прихватив с собой матрас. Адам укладывается на синие бархатные пуфы от разборных диванов.

На своем ложе из синего бархата он похож на мертвеца в гробу.

Я еще долго лежу без сна на таких же пуфах и думаю о мертвых людях, которых я оставлял за собой, как след. Брат Фертилити, Тревор. Психолог. Агент. Вся моя семья. То есть не вся, но почти.

Адам храпит, и тут включается дизельный двигатель грузовика.

Я думаю о Канаде. Может ли бегство решить все проблемы? Я лежу в темноте в синих тонах и думаю, что, может быть, бегство — это очередная попытка устранить побочный эффект от побочного эффекта от какого-то там лекарства от какой-то проблемы, которую я уже и не помню.

Дом дрожит и трясется. Люстра качается под потолком. Шелестят листья шелковых папоротников в плетеных корзинах. Жалюзи на окнах раскачиваются. Бесшумно.

Снаружи, за толстой полиэтиленовой пленкой, мир сдвигается с места и катится мимо, все быстрей и быстрей, пока все не сливается в смазанное пятно.

И я наконец засыпаю.

13

Второй день в пути. Ощущения малоприятные. Зубы тусклые и желтые — именно по ощущениям. Мышцы уже не такие упругие. Я не могу жить брюнетом. Мне нужен свет прожекторов — пусть на минутку, пусть даже на полминутки.

Я очень стараюсь этого не показывать, но я начинаю разваливаться.

Мы в Далласе, штат Техас, размышляем насчет половины Уилмингтонской виллы с имитацией плиточного покрытия на кухонных столах и биде в хозяйской ванной. Там нет спальни, зато есть специальное помещение для стирки и сушки белья со стиральной машиной и сушкой в комплекте. Разумеется, там нет воды, электричества и телефона. Бытовая техника на кухне — вся миндального цвета. Камина нет, зато шторы на окнах в столовой свисают до самого пола.

Мы уже посмотрели столько домов — я даже точно не помню сколько. Домов с газовыми каминами. Домов с мебелью в провинциальном французском стиле со стеклянными кофейными столиками и световыми дорожками.

Закат разливается красным и золотым по плоскому техасскому горизонту. Мы — на стоянке грузовиков сразу за городом. Я хотел выбрать дом с тремя отдельными спальнями, но без кухни. Адам хотел дом, где было всего две спальни, одна кухня и не было ванной.

Времени не остается. Солнце уже почти село, и дальнобойщики скоро начнут выезжать.

Меня знобит, я весь покрылся испариной. У меня все болит — даже блондинистые корни волос. Я опускаюсь на гравий и начинаю отжиматься. Прямо здесь, на стоянке. Потом переворачиваюсь на спину и качаю пресс — судорожными рывками.

Подкожный жир уже начинает откладываться. Брюшные мышцы теряют рельефность. Грудные мышцы уже потихонечку провисают. Мне нужен крем для автозагара. Мне нужно в солярий.

Всего пять минут, умоляю я Адама и Фертилити. Прежде чем мы поедем дальше, отпустите меня в солярий, на десять минут.

— Не получится, братец, — говорит Адам. — ФБР наблюдает за всеми спортивными клубами, и соляриями и магазинами здоровой пищи. На всем Среднем Западе.

Прошло всего-то два дня, а меня уже натурально тошнит от пережаренной жирной еды, что подают в придорожных закусочных на стоянках для грузовиков. Я хочу сельдерея. Я хочу золотистой фасоли. Я хочу овсяных отрубей, богатых клетчаткой, коричневого риса и чего-нибудь мочегонного.

— Вот оно, началось, — говорит Фертилити, глядя на Адама. — То, о чем я тебе говорила. Надо его где-нибудь запереть на время. Где-нибудь в одном месте. А то у него ломка. Синдром отвыкания от всеобщего внимания.

Они запихивают меня в особняк d’Elegance как раз в тот момент, когда водитель включает двигатель. Тащат меня в дальнюю спальню, где есть только огромный матрас на полу и средиземноморский комод с большим зеркалом. Я слышу, как они возятся за дверью — придвигают к двери тяжелую мебель в средиземноморском стиле. Диваны, боковые столики, лампы в виде старинных винных бутылей, музыкальный центр и высокие барные табуреты.

Техас проносится мимо в сумерках за окном спальни. За окном пролетает знак: Оклахома-Сити, 250 миль. Спальня дрожит и трясется. Крошечные желтые цветочки подрагивают на обоях, так что уже очень скоро меня начинает тошнить. В каком бы углу я ни встал, я все равно вижу свое отражение в зеркале.

Без ежедневной порции ультрафиолета моя кожа становится бледно-белой. Может быть, это только мое воспаленное воображение, но у меня, кажется, зуб шатается. Я очень стараюсь не паниковать.

Я снимаю рубашку и пристально изучаю себя в зеркале на предмет повреждений и поломок. Встаю боком к зеркалу и втягиваю живот. Мне сейчас очень бы не помешала хорошая доза дуратестона. Или анавара. Или дека-дюраболина. При моем новом цвете волос лицо кажется бледным, бесцветным. Словно полинявшим. Последняя операция на веках прошла не очень успешно, и у меня под глазами уже показались мешки. Судя по ощущениям, волосы скоро начнут выпадать. Я встаю спиной к зеркалу и оборачиваюсь назад — не полезли ли волосы на спине.

За окном пролетает знак: Грунтовая обочина.

Остатки крема для автозагара спеклись в уголках глаз, в морщинках у рта и на лбу.

Я пытаюсь вздремнуть. Сдираю с матраса полиэтиленовую обертку, разрывая ее ногтями.

За окном пролетает знак: Автомобили на низкой скорости, перестраивайтесь в правый ряд.

Раздается стук в дверь.

— Хочешь чизбургер? — говорит Фертилити сквозь закрытую дверь и баррикаду из мебели.

Я кричу ей в ответ, что я не хочу этот жирный поганый чизбургер.

— Тебе нужно есть сахар, жиры и соль, пока ты не вернешься к нормальному состоянию, — говорит Фертилити. — Это для твоего же блага.

Я кричу ей в ответ, что мне нужно сделать восковую эпиляцию. По всему телу. И мне нужен мусс для волос.

Я бью в дверь кулаками.

Мне нужно в хороший спортивный зал. Два часа напряженных занятий. Мне нужно подняться на трехсотый этаж на лестничном тренажере.

Фертилити говорит:

— Все с тобой будет в порядке.

Она меня убивает.

— Мы тебе жизнь спасаем.

У меня в организме скопилась жидкость. У меня плечи теряют форму. У меня мешки под глазами — мне нужен хотя бы маскирующий карандаш. У меня зубы шатаются. Мне надо штифты закрепить. Мне нужен мой диетолог. Позвоните моему ортодонту. У меня дряблые икры. Я дам тебе все, что захочешь. Я дам тебе денег.

Фертилити говорит:

— У тебя нет денег.

Я знаменит.

— Ты сейчас в розыске по обвинению в массовых убийствах.

Пусть они с Адамом достанут мне мочегонное.

— На следующей остановке, — говорит Фертилити, — мы тебе купим двойной эспрессо с обезжиренным молоком.

Этого мало.

— В тюрьме у тебя и того не будет.

Нет, говорю я, давай разберёмся. В тюрьме есть спортзал. Там пускают гулять, так что какое-то время я буду на солнце. В тюрьме должны быть какие-нибудь тренажеры, хотя бы доски для пресса. И свой «черный рынок». Может быть, там мне удастся достать винстрол. Я говорю: выпусти меня отсюда. Открой дверь.