Дьявол в ее постели - Керриган Берн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Харгрейв с утренним докладом? – удивился он. – Когда это ты вставала раньше полудня? – Он усмехнулся и рассеянно погладил подбородок с крохотным шрамом-выбоиной. – И фонтан чистили мы с Пип, а ты всегда только смотрела.
Она смущенно опустила ресницы, и Чандлер немедленно пожалел, что это сказал. Он обвел пальцами изгиб ее плеча, затем повел руку вниз и сплел ее пальцы со своими.
– За все сокровища мира я не позволил бы тебе испачкать руки! – И он поднес ее руку к губам, а она смотрела так, словно от этих слов и от поцелуя ей было физически больно. – Я просто хотел сказать: тяжело узнать такое счастье, а потом полностью и бесповоротно его лишиться.
Она кивнула, кажется, не вполне успокоенная.
– А мы уверены, что все остальные погибли? Может быть, удалось выжить кому-то еще?
Он покачал головой, вспоминая, как долго и тщетно на это надеялся.
– Мне удалось вывести из дома Пиппу, но ее ранили в ногу. Бедняжка не могла идти. Я спрятал ее под корнями дерева, а сам попытался отвлечь убийц и увести в лес. Меня подстрелили. – При этом воспоминании вновь заныли старые шрамы на спине. – Я валялся на земле, думая, что умираю, а вокруг гремели выстрелы. Много. А потом я услышал, как они говорят между собой: прикончили всех, кто пытался бежать, осталось только отнести их обратно и бросить в огонь.
Он очень старался не думать о бедной Пип. Не вспоминать. После всего, через что они прошли, чтобы спастись от пожара, мысль, что ее снова бросили в огонь, была невыносима.
– Но ты ведь не видел, как она умерла. Что, если… – Франческа умолкла в нерешимости, играя выбившейся из косы прядью. – Что, если ей удалось бежать? Если она выжила?
В глазах ее читалась такая отчаянная мольба, что он отвернулся.
– Если так, надеюсь, сейчас она где-нибудь далеко отсюда… и у нее все хорошо.
«Пусть никогда не узнает, что во всем виноваты ее родители, пусть не стыдится их», – мысленно добавил он.
– Ты был героем, когда спасал ее, – тихо сказала Франческа. – Когда не бросил одну, помог пройти через это испытание. Скажи, ты… ее помнишь?
Он невольно фыркнул.
– Помню, конечно! Упрямая, своевольная, никогда не умела держать язык за зубами. Просто дикарка.
– Значит, она тебе не нравилась? – В голосе Франчески прозвучала такая боль, что Чандлер внимательно взглянул на нее.
Он не любил вспоминать. Не хотел. Но она, как видно, относилась к этому иначе. И быть может, им, буквально прошедшим вместе сквозь огонь, настало время обменяться воспоминаниями. В его памяти всплыло: Пиппа и Франческа были лучшими подругами.
Быть может, ради погибшей подруги она и затеяла свою вендетту?
Пиппа Харгрейв. Он постарался представить ее как можно четче. Пухленькая, даже, пожалуй, толстенькая: она была поздним и единственным ребенком, и родители ни в чем ей не отказывали. Белокурая, избалованная, шумная, готовая по любому поводу громко высказывать свое мнение. Но когда он входил в комнату, она улыбалась, как солнышко, сияя щербинами на месте молочных зубов. Деклан привык, что люди к нему равнодушны или воспринимают как обузу, и любил Пиппу за то, что она так ему радовалась. За то, что смеялась всем его шуткам и делала все, о чем бы он ни попросил.
Пиппу обожал Фердинанд. Деклану это казалось смешным: худенького болезненного мальчика Пиппа превосходила во всех отношениях: и физически, и по характеру. Думая об их будущем, он представлял себе, как старый граф не разрешает им жениться, и Ферди с Пиппой прячутся по кустам, а потом тайком воспитывают целый выводок незаконнорожденных Кавендишей… Впрочем, одного у Пип не отнять: она была фантастически честной.
– Она была мне очень дорога, – искренне ответил он. – Как младшая сестренка, которую… которой у меня никогда не было. Она умела пламенно браниться и также пламенно любить. И была… бесстрашной до самого конца – даже тогда, черт возьми, бесстрашной.
Вновь взглянув на Франческу, он увидел, что на ресницах у нее, как драгоценные камни, блестят слезы.
– Я помню, – мягко добавил он, – тебя она любила как сестру. Думаю, она очень гордилась бы тем, какой ты теперь стала.
Она покачала головой, несколько раз мучительно сглотнула.
– Знаешь, она любила тебя. Была просто одержима тобой.
В памяти у него всплыли последние минуты рядом с Пиппой. За несколько мгновений до ее гибели. Она обняла его – с неожиданной силой – и поцеловала в губы.
И прошептала: «Я люблю тебя!»
Черт! Черт! Черт!
– Если так… тогда, пожалуй, даже лучше, что она умерла.
– Хватит такое говорить! – Она с силой толкнула его в плечо, вымещая свое раздражение. – Что с тобой случилось? За что ты себя грызешь? Ты не виноват в этой бойне, ты никак не мог ее остановить, так откуда это неимоверное чувство вины? Из-за Пиппы? Потому что не смог ее спасти? Если дело только в этом, я скажу… скажу тебе…
– Франческа, ты сражаешься за свое прошлое. Считаешь, что его стоит защищать, и это благородно. – Он тяжело вздохнул, с усилием выталкивая воздух. Комом в горле стояли все несказанные слова – те, что и должны остаться несказанными. – А я от своего прошлого бегу. Я пришел из ниоткуда. Нет, хуже, чем из ниоткуда. И теперь делаю все, что в моих силах, чтобы… искупить. Не знаю, понимаешь ли ты хоть что-нибудь…
Она нахмурила тонкие брови.
– Но что ты мог натворить такого, что требует искупления?
Он потянулся к ней и, положив ладонь ей на затылок, притянул к себе и коснулся лбом ее лба.
– Грехи, что лежат на моих плечах, так тяжелы, что их не поднять и атланту.
– Так расскажи мне! – взмолилась она. – Я тоже грешна! Я лгала все эти годы… – Она умолкла, беспокойно огляделась, а затем, как видно, пришла к какому-то нелегкому решению. – Деклан! Быть может, настало для нас время, как в былые годы, обменяться в темноте своими секретами.
Она села, положив подушку на колени, как щит. И слава богу. Внимательно слушать Франческу, когда она сидит перед ним голая, скрестив ноги, он точно не смог бы.
– Мы расскажем друг другу все. Как бы ни было больно. Я начну. – Она откашлялась, собираясь с духом. – На самом деле я…
Но в этот миг Чандлер привстал, привлек ее к себе и усадил на колени, прижав ее голову к своей груди, словно даря ей запоздалую защиту. Закрывая собой от мира, который уже причинил ей все возможное зло.
– Франческа, – заговорил он решительно, – хватит на сегодня откровений. Я ничего больше не хочу – только этого. Боже, как же я об этом мечтал мальчишкой: просто прижать тебя к себе, держать в объятиях и никогда не отпускать! Ты была такой чистой. Само совершенство. Я мог целый день прождать тех нескольких минут, когда на меня прольется твой свет. Когда удастся полюбоваться твоей красотой.
Он отбросил волосы с ее лица, вгляделся в милые черты угловатого, как у эльфа, лица.
– И вот это сбылось, – продолжал он тихо и мечтательно, словно в полусне. – Как вышло, что ты появилась сейчас, когда я уже готов был потерять надежду? Когда чувствовал, что все свои битвы веду впустую? И вдруг ты! Отважная воительница. Моя Жанна д’Арк. – Он теснее привлек ее к себе, опустил подбородок ей на