О.Генри: Две жизни Уильяма Сидни Портера - Андрей Танасейчук

Вера его была не напрасна. Честно сказать, таких было немного, но среди них семейство Харрел, хьюстонские приятели Э. Маклин и Дж. Уильямс и, конечно, семья Роч — его самые верные и надежные друзья.

Двадцать пятого марта 1898 года судья вынес решение: приговорить У. С. Портера к пяти годам заключения в каторжной тюрьме. Срок предстояло отбывать в тюрьме штата Огайо в Коламбусе — заведении, которое, в силу строгости режима и жестокости к заключенным, имело весьма дурную репутацию.

Много лет спустя, уже после отбытия наказания, живя в Нью-Йорке, став знаменитым писателем, в одной из бесед с близким человеком О. Генри однажды заметил:

«Я похож на Лорда Джима[179], потому что мы оба совершили одну и ту же роковую ошибку в критический момент своей жизни — ошибку, которую мы не в силах исправить»[180].

Какую «ошибку» он имел в виду: бегство от суда в июне 1896-го или отказ от защиты в ходе судебного процесса? Если судить по сюжету романа Дж. Конрада, то скорее первое. Но справедливо ли это? Ведь эта «ошибка» на самом деле — следствие целой серии «ошибок», совершенных Портером. Среди них и то, что он пошел на работу в банк, что издавал газету, и то, что женился не на «той» женщине, да и… много всего! Но в таком случае разве можно это считать ошибками? Это судьба. И Портер, видимо, где-то внутри себя понимал это. Потому и принял решение зачеркнуть всё, что было прежде, начать совершенно новую судьбу — под новым именем, на новом месте.

Окончательное решение было принято, конечно, не в то время, когда он сидел в камере, ожидая «этапа» в Огайо. Оно, видимо, зрело постепенно и пришло позднее.

Заключенный № 30 664

Что сильнее всего потрясает человека, впервые переступившего порог тюрьмы? Ощущение несвободы и бесправия, лязгающие замки, бессмысленно-равнодушные глаза охраны? Конечно. Но не это главное. Куда сильнее поражает «аромат тюрьмы». Это особый запах: непередаваемая смесь застарелого мужского пота, немытых ног, застоявшегося клозета, гуталина и тлена, несвежего дыхания, боли, унижения и страдания — затхлый и пронизывающий одновременно, — и тот, кто хоть однажды узнал его, не забудет уже никогда. Он ощущается еще «на свободе», перед воротами — до того, как вновь прибывший оказывается на «вахте», проходит контроль. Он нарастает по мере того, как недавно еще свободный человек поэтапно утрачивает связь с прежним существованием и превращается в «заключенного номер…». Сначала он расстается с вещами: костюм, рубашка, белье, ботинки, бумажник, часы, мелочь из карманов. Составляется и подписывается акт, вещи упаковывают в ящик и отправляют на склад дожидаться возвращения владельца — на три, пять, десять лет — сколько там ему «дали»… Затем санобработка: голый, босиком по холодному полу, под равнодушным взглядом охраны, прикрывая руками «срам», он идет в душ. Здесь его окатывают холодной водой, мажут подмышки и промежность жгучим антисептиком и тупой машинкой, вьщирая волосы, изничтожают шевелюру. Запах отступает, его скрадывает унижение… Потом вьщают тюремное: белье, робу, штаны, ботинки. Ведут в канцелярию и заполняют документы: имя, возраст, рост, вес, размер ноги, головы, статья, срок, профессия и т. п., фотографируют. Выдают постельные принадлежности, одеяло. Ведут дальше. Из административного блока он попадает в тюремный двор — запах и здесь ощутим, но заключенный почти не чувствует его — он глубоко вдыхает терпкий весенний воздух, насыщенный ароматом молодой травы и цветущих деревьев. Но дорога коротка, вот его вводят в главный корпус, и… запах обрушивается на него с сокрушительной силой: его ведут по металлическим гулким лестницам, длинным переходам, но он едва ли адекватно воспринимает то, что с ним происходит, — запах забивает ноздри, заполняет легкие, мешает дышать, слезятся глаза… А тут еще шум, гвалт и улюлюканье — почти из каждой из полутора тысяч камер. Нашему соотечественнику последнее хорошо известно — по американским фильмам, вроде «Побега из Шоушенка» или «Взаперти». Единственное, чего не может передать кино, — это то, о чем мы говорили, — запах. Но это — тяжелое дыхание тюрьмы — дыхание, насыщенное ароматом зла, — главное, что воспринимает тюремный неофит.

Подробно ощущения эти описал Эл Дженнингс в своей книге. Несмотря на богатый криминальный опыт, он оказался в тюрьме впервые и оказался в самом ее пекле — в главном корпусе.

Подробно описал он и камеры, в которых обитали заключенные: помещения без окон, с решеткой вместо двери, длиной в восемь и шириной в четыре фута с дырой в полу, вместо клозета. «По субботам после отбоя они запираются до утра понедельника. 36 часов двое заключенных спят, дышат, оправляются на пространстве в три с небольшим квадратных метра»[181]. Что собой представляет камера американского исправительного учреждения, также хорошо известно нашему соотечественнику из упомянутых кинематографических источников.

Дженнингс оказался в тюрьме через один или два месяца после Портера. И едва ли он чувствовал острее, нежели писатель.

У. С. Портер перешагнул порог тюрьмы штата Огайо в понедельник, 25 апреля 1898 года. Как и всем заключенным, ему была выдана роба и присвоен номер — 30 664. Под этим номером он должен был прожить все пять лет заключения.

Вряд ли этот ранимый, тонко чувствующий человек, интроверт, склонный к «самокопанию», смог бы выжить в такой обстановке. Тем более что он, как мы помним, размышлял о самоубийстве.

Но, видимо, Бог хранил — ему повезло. Тюрьма в Огайо — большое заведение, в ней много заключенных, и они тем не менее люди, поэтому болеют. Следовательно, был в тюрьме и госпиталь, и довольно большой, а квалифицированных кадров не хватало.

При заполнении тюремной анкеты в графе «основная профессия» он указал: «журналист, писатель», а в графе «другая профессия»: «фармацевт». Кому, скажите, в тюрьме нужны журналисты, а тем более — писатели? И он был препровожден в главный корпус.

Он заглянул в ад. Но именно, что только заглянул. До камеры не дошел (да и не успели определить его в камеру) — вернули обратно.

Аптекарь — мирная профессия, она редко приводит на скамью подсудимых. Поэтому в тюремной больнице не хватало тех, кто понимает в лекарствах. И кто-то — возможно, более информированный и облеченный какой-то властью, а может быть, и простой «вертухай», разглядев «другую профессию» и действуя по инструкции, — связался с больницей и выяснил, что фармацевт нужен, что «терять» такого специалиста негоже. И новичка перенаправили в госпиталь.