Пандемониум - Лорен Оливер

— Ты спас мне жизнь, — повторяю я, — Спасибо тебе.

Джулиан, кажется, хочет что-то сказать, но только кивает и закидывает рюкзак на плечи. Я импульсивно сжимаю его руку. Он не отключился, и это меня радует. С ним я чувствую себя увереннее. Он поможет мне устоять на ногах.

— Пора бежать, — говорю я.

Мы, пошатываясь, выходим из комнаты и наконец оказываемся в прохладном туннеле. Здесь пахнет плесенью, каждый звук отдается эхом, кругом тени и мрак.

Тогда

Во время перехода от первой стоянки ко второй температура резко падает. Я мерзну, даже когда сплю в палатке. А когда наступает мой черед спать под открытым небом, я часто просыпаюсь с острыми кусочками льда в волосах. Сара бледная и почти все время молчит, но держится мужественно.

Блу заболела. В первый день она просыпается вялая, у нее едва хватает сил добрести до конца перехода. Она сворачивается на земле калачиком, как маленький зверек, и засыпает еще до того, как мы разводим костер. Рейвэн переносит малышку в палатку. В эту ночь я просыпаюсь от приглушенных криков. Я испуганно сажусь и оглядываюсь по сторонам. Воздух морозный, в чистом ночном небе ярко горят и переливаются звезды.

В палатке Рейвэн кто-то жалобно хныкает, потом я слышу успокаивающий шепот. Блу приснился плохой сон.

На следующее утро она просыпается с высокой температурой, но выбора нет, она все равно должна идти дальше. Снег не перестает, а до следующего лагеря еще тридцать миль. До зимнего хоумстида еще больше.

Блу плачет на ходу и все чаще и чаще спотыкается. Мы несем ее по очереди — я, Рейвэн, Хантер, Ла и Грэндпа. Блу вся горит, ее ручки, когда она обнимает меня за шею, пульсируют от жара, как электрические провода.

На следующий день мы добираемся до второй стоянки. Это место устроено на пятачке под полуразрушенной кирпичной стеной, которая хоть как-то укрывает нас от ветра. Мы откапываем съестные припасы, расставляем капканы и обыскиваем местность (раньше это был довольно приличный городок) в надежде найти консервы и что-нибудь полезное для перехода. Здесь мы остановимся на два, может, на три дня. Все зависит от того, что нам удастся найти. От нашей стоянки до одного из междугородних шоссе меньше десяти миль, так что кроме уханья сов и шороха ночных зверьков мы слышим отдаленный шум проезжающих машин.

Это так странно. Мы совсем рядом с цивилизованными городами, в которых полно еды, одежды и медикаментов, и в то же время мы словно в другой вселенной. Мир разделился надвое, четко, как скаты крыши палатки. Заразные и исцеленные живут в разных плоскостях, в разных измерениях.

Ночные кошмары Блу все хуже. Она плачет, кричит, бормочет что-то бессвязное. А когда нам надо двигаться к третьей стоянке, потому что небо затягивают тяжелые тучи и все предвещает снегопад, Блу уже почти ни на что не реагирует. В этот день Рейвэн несет малышку на руках, она никому не позволяет помочь, хотя ослабла не меньше других и часто отстает.

Идем молча. На нас давит страх, он укутывает, как толстое одеяло, словно мы уже идем сквозь снегопад, — мы все знаем, что Блу не выживет. И Рейвэн тоже об этом знает. Не может не знать.

В эту ночь мы укладываем Блу возле костра. Она вся горит и в то же время так трясется от холода, что у нее стучат зубы. Мы, как можно тише, словно призраки в дыму, передвигаемся вокруг костра. Я засыпаю под открытым небом рядом с Рейвэн, которая бодрствует, потому что надо следить за костром и за тем, чтобы Блу было тепло.

Посреди ночи я просыпаюсь оттого, что рядом кто-то тихо плачет. Рейвэн стоит на коленях рядом с Блу. У меня холодеет в желудке от страха. Я никогда не видела, чтобы Рейвэн плакала. Я боюсь заговорить, боюсь пошевелиться, боюсь дышать. Я знаю, Рейвэн думает, что все спят, иначе она бы ни за что не позволила себе заплакать.

Но и оставаться вот так я тоже не могу. Я начинаю специально ворочаться в своем спальнике, и Рейвэн тут же перестает плакать. Я сажусь.

— Она… — шепотом спрашиваю я.

Последнее слово мне произнести не под силу.

«Умерла».

Рейвэн качает головой.

— У нее затрудненное дыхание.

— Но она хоть дышит, — говорю я.

Наступает долгая пауза. Я отчаянно хочу сделать что- то, чтобы все изменилось. Мне почему-то кажется, что, если мы потеряем Блу, вместе с ней мы потеряем частичку Рейвэн. А Рейвэн нам нужна, особенно теперь, когда с нами нет Тэка.

— Блу поправится, — говорю я, чтобы как-то ее успокоить, — я уверена, что поправится.

Рейвэн поворачивается ко мне лицом. Огонь костра отражается в ее глазах.

— Нет, — просто говорит Рейвэн, — Она не поправится.

В ее голосе такая уверенность, что я не могу ничего сказать против. Какое-то время Рейвэн молчит, а потом спрашивает:

— Знаешь, почему я назвала ее Блу?

Вопрос кажется мне странным.

— Я думала из-за цвета глаз.

Рейвэн отворачивается к костру и обхватывает колени руками.

— Я жила в Ярмуте. В бедном районе возле самой границы. Мало кто захочет жить поблизости от Дикой местности. Это к несчастью, ты понимаешь.

Дрожь пробегает по всему моему телу. Я настораживаюсь. Рейвэн никогда не рассказывала о своей жизни до того, как она оказалась в Дикой местности. Она всегда повторяла, что раньше ничего не было. Никакого прошлого.

— На самом деле я жила как все. Слушала, что мне говорят, и ни о чем не задумывалась. «Только исцеленные попадают на небеса». «Заразные — грязные, они превращаются в скотов». «Болезнь разъедает тебя изнутри». «Благочестие и счастье в стабильности», — Рейвэн пожимает плечами, как будто хочет избавиться от воспоминаний о том, кем она была, — Только я не чувствовала себя счастливой. Я сама не понимала почему. Почему не могу быть такой же, как все.

Я вспоминаю, как Хана когда-то кружилась по своей комнате и спрашивала меня: «Значит, ты думаешь, что все это идеально? Что это все?»

— В лето, когда мне исполнилось четырнадцать, возле границы начали стройку. Они там планировали построить жилье для самых бедных семей Ярмута. Для тех, кого неудачно подобрали друг другу, или для тех, чья репутация была разрушена из-за того, что они были не согласны или пошли слухи, что они такие… Ты знаешь, как это бывает. Днем я часто играла возле той стройки. Вместе с ребятами. Мы, естественно, были осторожны и играли раздельно. Нас разделяла линия, к востоку от этой линии была территория девочек, к западу — территория мальчиков. — Рейвэн тихо смеется. — Теперь это все кажется сном. Но тогда это казалось нормальным и естественным.

— Не с чем было сравнивать, — говорю я.

Рейвэн мельком смотрит в мою сторону и кивает.