Ярослав Домбровский - Владимир Дьяков

Другое письмо было адресовано редактору «Московских ведомостей» М. Н. Каткову. Этот либеральничавший когда-то публицист в начале 60-х годов превратился в глашатая мыслей крайней реакции, оголтелого шовиниста и полонофоба. В писаниях Каткова злобная, граничащая с доносами клевета на русских и польских революционеров постоянно соседствовала с попытками поссорить их друг с другом на национальной, идейной и иной почве. Именно поэтому Домбровский и решил дать публичную пощечину реакционному писаке. Письмо его настолько содержательно, ярко и цельно, что трудно удержаться от того, чтобы не привести его целиком. Вот текст письма:

«Милостивый государь! В одном из номеров «Московских ведомостей» вы, извещая о моем бегстве, выразили надежду, что я буду немедленно пойман, ибо не найду убежища в России. Такое незнание своего отечества в публицисте, признаюсь вам, поразило меня удивлением. Я тогда же хотел написать вам, что надежды ваши неосновательны, но меня удержало желание фактически доказать все ничтожество правительства, которому вы удивляетесь, по крайней мере публично. Благодаря моему воспитанию я, хотя и иностранец, знаю Россию лучше вас. Я так мало опасался всевозможных ваших полиций; тайных, явных и литературных, что, отдавая полную справедливость вашим полицейским способностям, был, однако, долго вашим соседом и видел вас очень часто. Через неделю после моего побега я мог отправиться за границу, но мне нужно было остаться в России, и я остался. Потом обстоятельства заставили меня посетить несколько важнейших русских городов, и в путешествиях этих я не встретил нигде ни малейшего препятствия. Наконец, устроив все, что было нужно, я пожелал отправиться с женой моей за границу; но хотя жена моя была в руках ваших сотрудников по части просвещения России, исполнение моего намерения не встретило никаких затруднений. Словом, в продолжение моего шестимесячного пребывания в России я жил так, как мне хотелось, и на деле доказывал русским патриотам, что в России при некоторой энергии можно сделать что угодно.

Только желание показать всем, как вообще несостоятельны ваши приговоры, заставляет меня писать человеку, старавшемуся разжечь международную вражду, опозорившему свое имя ликованием над разбоем и убийством и запятнавшему себя ложью и клеветой. Но, решившись на шаг, столь для меня неприятный, не могу не выразить здесь презрения, которое внушают всем честным людям жалкие усилия ваши и вам подобных к поддержанию невежества и насилия. Правда, удалось вам на некоторое время разбудить зверские инстинкты и фанатизм русских, но ложь и обман долго торжествовать не могут. Толпы изгнанников наших разнесли в самые глухие уголки России истинные понятия о наших усилиях и о нашем народе. Появление их повсеместно было красноречивым протестом против лжи, рассеиваемой официальными и наемными клеветниками, и пробудило человеческие чувства в душе русских.

Симпатия эта послужит основанием возрождения русского народа, и да будет она укором для вашей совести, если только ее окончательно не потушило пожатие царской руки.

Примите, милостивый государь, от меня эту новую для вас реликвию. Сохраните и ее вместе с другими для потомков ваших: они найдут в ней более правды, чем в других, и легко отличат, что она послана не после торжественного обеда.

Ярослав Домбровский.

Стокгольм, 16 июня 1865 года».

2 июля 1865 года польский перевод письма Домбровского Каткову появился в «Отчизне», 15 июля он был опубликован вместе с письмом Одинцову в «Колоколе». Оба эти издания довольно широко распространялись не только в эмиграции, но и на территории Российской империи, так что звук пощечины, нанесенной Каткову, Сразу же разнесся по всей Европе. Он был усилен перепечаткой письма Домбровского в некоторых других изданиях, выходящих за границей, распространением в России его рукописных списков. Копия письма есть в сохранившейся части архива Каткова, следовательно, оно было вручено и лично адресату.

Письмо было адресовано не столько продажному писаке, сколько было обращено к русским друзьям и единомышленникам Домбровского. Чувство признательности к ним, вера в необходимость и плодотворность сотрудничества с ними, выраженные в письме, сохранились у Домбровского на всю жизнь. С публикации писем начались его контакты с издателями «Колокола». Подтверждением тому служит, в частности, письмо Герцену, написанное Домбровским в сентябре 1866 года и посвященное Озерову, который незадолго перед этим также вынужден был эмигрировать. «Ротмистр Озеров, — говорится в письме, — принадлежит к числу тех светлых личностей, которые мечтали в России о свободе и с самоотвержением боролись против катковщины. Ему лично я обязан своим спасением; у него я нашел приют в Петербурге, и благодаря его великодушной помощи удалось мне вырвать жену мою из ссылки. Запутанный одной из последних жертв Муравьева в процессе Каракозова[32], Озеров спасся только благодаря своей энергии и в настоящее время находится в Париже. Здесь под именем Альберта Шаховского учится он сапожному ремеслу, чтобы снискать себе какие-либо средства для жизни. Не только чувство благодарности к Владимиру Михайловичу заставляет меня писать вам эти строки, но и желание дать вам возможность употребить его для ваших трудов в России. Вы найдете в Озерове честного и мыслящего человека, горячего патриота, предприимчивого конспиратора и смелого агента. Таких, как он, людей немного, и мне остается только поздравить вас с находкой и пожалеть от души, что Озеров не поляк». Рекомендация Домбровского оказала свое воздействие: Озеров близко сошелся с издателями «Колокола», в особенности с Огаревым.

Из Стокгольма Домбровские отправились в Дрезден к дяде Ярослава — Петру Фалькенгаген-Залескому. Судя по воспоминаниям Домбровской, маршрут этой поездки проходил через Копенгаген, Киль, Альтону и Берлин. В Дрездене Домбровские задержались недолго. Затем они некоторое время находились в Бельгии, где Ярослав безуспешно искал работу, и, наконец, осенью 1865 года обосновались в Париже. Но еще до этого Домбровский по меньшей мере один раз побывал в Швейцарии, куда ездил для налаживания контактов с польскими и русскими революционными эмигрантами.

По подсчетам, сделанным в новейшем из специальных исследований о польской политической эмиграции, ее численность во второй половине 60-х годов достигала 10 тысяч человек, причем около половины из них приходилось на Францию, а от шестисот до двух с половиной тысяч эмигрантов было в Швейцарии. Немало на швейцарской территории было также и русских политических эмигрантов. Сюда с 1865 года из Лондона перебрались издатели «Колокола», здесь находились такие руководящее деятели формально самораспустившейся «Земли и воли», как Николай Утин и Александр Серно-Соловьевич, здесь нашли себе приют многие другие землевольцы.