Возвращение пираньи - Александр Бушков

Он пинком придвинул к Мазуру полупустую огромную сумку, ободряюще хлопнул по плечу и выскочил за дверь.

Обошлось как нельзя лучше. Мазур решил не мудрствовать лукаво и не выдумывать сложностей – перехватил выходившую из душа Ольгу и сообщил попросту, что подвернулась возможность уехать сию минуту, иначе, кто знает, еще пару дней не удастся нанять машину. Ольга, отнюдь не горевшая желанием и дальше пребывать посреди местной романтики, чмокнула его в щеку, обозвала «совершенством» и умчалась паковаться. Наконец-то закопошился персонал в лице тетки Доры и обоих юных индейцев – что только прибавило нервотрепки, у них могли оказаться запасные ключи от немудреных замков, Фредди могли обнаружить... впрочем, Кацуба наверняка успел придумать что-то и для такого варианта. В самом деле, заявить, что этот хренов антиквар спер у них пачку баксов, – и пусть отбрехивается...

Повезло. Персонал не выражал никакого желания убираться в спартански обставленных номерах, более того – кое-как кумекавшая по-английски тетка Дора откровенно обрадовалась, узнав от Мазура, что они уезжают, и завтрак, таким образом, готовить не обязательно. Однако ухитрилась выманить у него десять баксов в виде чаевых – Мазур отдал банкноту, движимый не столько добротой, сколько желая побыстрее ее спровадить, пока Фредди не попытался привлечь к себе внимание доступным ему нехитрым арсеналом средств – например, звучно колотясь башкой о тонкие дощатые перегородки...

Появился Кацуба – на видавшем виды «лендровере», судя по виду, помнившим еще Черчилля в роли премьер-министра. Раритетом управлял толстяк с густой бородищей и совершенно стертым языком, определить его национальность с ходу не представлялось возможным, но по-английски болтал бегло.

В дальний путь тронулись, практически не привлекая к себе внимания, без толпы провожающих. Только тетка Дора помахала с крыльца, громко помянула Сан-Кристобаля (сиречь святого Христофора, старинного покровителя странствующих и путешествующих), потом крикнула вслед:

– Buen viaje, muchachos![26]

Индейцы же в полном соответствии с национальной традицией смотрели вслед «лендроверу» философски-отрешенно: были белые, и не стало белых, к добру это или к худу, quien sabe?

Машина ловко петляла меж лачуг, хижин, палаток, дощатых домиков и бесчисленных «бокаминас». Понемногу начинался трудовой день, кого-то опускали в сырую глубину с помощью скрипучего ворота, как все они здесь, хлипкого и ненадежного, кто-то, пытаясь придать себе энтузиазма, прочищал глотку виски прямо из горлышка, кто-то готовил еду на коптящем примусе, совершенно таком же, на каком бабушка Мазура лет сорок назад варила варенье. Убытие странников никто не считал событием мирового значения – большинство и ухом не повело.

А вот на выезде из поселка их взорам нежданно-негаданно предстал советник мэра по культуре, его светлость герцог. Он явно поджидал именно их – махнув рукой, шагнул навстречу.

– Ну? – неприязненно спросил Мазур, сидевший рядом с водителем.

Герцог откашлялся, прочищая горло, приосанился – насколько это было возможно для субъекта в штопаных джинсах, мятой клетчатой рубашке и грязных кроссовках – и сказал:

– Господа, мне было бы очень неприятно, сохрани вы о нашем поселке дурные воспоминания...

– Помилуйте, с чего бы вдруг? – картинно изумилась Ольга. – Вы здесь так любезны и гостеприимны, а ваши обычаи исполнены романтики и гуманности...

– Мисс, это был розыгрыш, – сказал герцог. – Согласен, весьма дурацкий, особенно с вашей точки зрения... Выражаясь высокопарным языком чистой науки, маргинальные сообщества порой не знают удержу в своих шутках и розыгрышах, придавая им определенную жестокость. С тем, что мы маргиналы, никто здесь не возьмется спорить, даже не зная этого слова...

– То есть?

– Мы скверный народ, мисс, – сказал герцог. – С беспутным прошлым, неприглядным настоящим и туманным будущим. Порой попадаются такие индивидуумы, что решительно отказываешься понимать, каковы же были намерения Творца... Однако, мисс Ольга, мы все же не настолько оскотинились, чтобы в с е р ь е з принуждать приличную девушку выбирать кого-то из здешних Калибанов... Простите, это был не более чем розыгрыш. Отличное средство сбивать спесь с самоуверенных столичных фанфаронов, явившихся с брезгливым любопытством поглазеть на нас... Самое интересное, все почему-то мгновенно начинают верить, что мы выдвигаем э т и требования всерьез – понятно, чего же еще ожидать от питекантропов, роющихся в кротовьих норах... Вы бы видели иные сцены – и на колени падали, и пачкой крупных купюр трясли... – Он поклонился Мазуру. – Что ничуть не умаляет вашей решительности и смелости, полковник. Вы-то думали, все всерьез... Согласен, это жестоко, но почему мы должны были лишать ребят зрелища? Немного подрались, получили по морде, дали по морде... Я не хочу унижаться, клятвенно заверяя на коленях, что с вами сыграли шутку, но поверьте, так оно и обстояло... Во всем этом были и свои положительные эмоции, не так ли? Показать себя настоящим мужчиной в глазах столь очаровательной женщины – что может быть приятнее?

Машина была без крыши, а дверцы – разболтанные. Потихонечку Мазур стал прикидывать, удастся ли ему пнуть дверцу так, чтобы она чувствительно хлопнула этого титулованного скота по организму, но герцог, очевидно, прозорливо предугадав такой вариант прощания, стоял на безопасном отдалении. Швырнуть в него было нечем, а стрелять не станешь...

Словно бы смутившись, герцог продолжал:

– Мне, право же, неловко, ребята посовещались и решили: если встанет вопрос о компенсации морального ущерба...

И вытащил из нагрудного кармана целую пригоршню черных опалов, ограненных, матово сверкающих в мозолистой ладони.

Ольга, приподняв бровь и глядя ему в глаза, на чистейшем английском со светским произношением посоветовала, не теряя времени, запихнуть камни в известное место, мало того, назвала это место, применив отнюдь не литературный эпитет.

Аристократический прохвост выдержал марку. Не моргнув глазом, промолвил:

– Боюсь, не смогу выполнить ваше любезное пожелание, мисс, хотя и сознаю, насколько погрешил этим против этикета... Счастливого пути!

Водитель, сидевший с таким видом, словно терпеливо ждал конца представления, с ужасающим хрустом переключил передачу, и машина покатила прочь. Дорога, извивавшаяся меж поросших редким лесом буро-желтых холмов, представляла собою скорее неглубокую канаву, засыпанную сухой землей, «лендровер» выл, выбрасывал из-под колес фонтаны пыли, его заносило то влево, то вправо – но, в общем, вперед они продвигались довольно быстро, хотя приходилось ежесекундно следить за тем, чтобы язык не угодил меж зубов, иначе сам себе откусишь половину. Как будет чувствовать себя в конце пути твоя собственная задница, лучше не думать...

– Притормози-ка, – сказал Кацуба. – Получил пятьсот баксов? Держи еще сотню, чтобы за руль сел я.

– А на кой? – изумился бородач.

– А блажь у меня такая, – сообщил Кацуба, извлекая зеленую бумажку.

Бородач покрутил головой, но в конце концов взял деньги и слез, пошел вокруг капота на место пассажира, бормоча:

– Ладно, будь ты хоть шизофреник, баксы все равно не в дурдоме печатали...

Мазур старался смотреть в сторону. Было отчего – вдруг почувствовал себя последним идиотом, шутом...

– Это еще что такое? – спросила Ольга негодующе, уставившись на него. – Это из-за их идиотского розыгрыша? Ну и что? Ты же думал, что все всерьез, и я так думала... Ну-ка, подними голову, человек с комплексами!

Притянула его голову, звонко расцеловала в губы, не обращая внимания на спутников. Величественно махнула рукой:

– Вперед, Михаил! – и прошептала Мазуру на ухо: – Если и дальше станешь комплексовать, следующую ночь будешь спать один... Все нормально.

Дальше дорога стала немного получше, под колесами был сплошной камень, колея поднималась в гору очень долго, потом столь же долго опускалась – и вновь принялась вилять, как политик, объяснявший, почему он не в состоянии выполнить свои предвыборные обещания.

Украдкой поглядывая на Ольгу, Мазур понемногу успокоился – и зорко следил за правой обочиной, держа на коленях СЕТМЕ с последним полным магазином. Он видел, что Кацуба, вертя баранку, в то же время уделяет не меньше внимания левой обочине. Видимо, их настроение понемногу передалось Ольге – посерьезнела, притихла, бросила на обоих пытливые взгляды, в конце концов демонстративно расстегнула кобуру, вынула «беретту», звонко загнала патрон в ствол и осведомилась:

– Я вас правильно поняла, мои рыцари?

– Совершенно, – сквозь зубы бросил Кацуба.

Она вложила пистолет в кобуру, но не стала ее застегивать, передвинула на живот. Толстяк проворчал:

– Герильеро тут вообще-то не шалят так уж чтобы особенно...

Однако и сам передернул затвор «винчестера» с раскрашенным в маскировочные цвета ложем, примостил меж колен – то ли поддался общему настрою, то ли с самого начала считал, что береженого бог бережет.