Возвращение пираньи - Александр Бушков

– Нет. – Поколебавшись, он честно добавил: – А то предскажет что-нибудь такой вот экстрасенс, а оно потом и сбывается в самый неподходящий момент...

– Ага, значит, веришь?

– Кому как и смотря когда, – проворчал Мазур. – Шарлатанов среди них хватает...

– Вот и проверим. Пусть-ка угадает, кто ты такой...

Она что-то сказала старику, и тот принялся своей серебряной кочерыжкой катать камушки по какой-то непонятной системе – будто играл сам с собой во что-то напоминавшее гольф или, подобно Чапаеву, строил военные планы с помощью картошки, кою камушки с успехом заменяли. Мазур наблюдал критическим оком.

Камушки, наконец, образовали некое подобие узора. Старик закачался над ними, безучастно выплевывая непонятные короткие фразы: даже Мазур, не владевший испанским, сообразил на слух, что брухо обильно вкрапливает в свою тираду индейские словеса.

– Ну, так... – сказала Ольга, слегка посерьезнев. – Знаешь, кто ты такой? Соляной человек. Соленое море и соленая кровь – вот что ему в первую очередь камни вещают, все остальное уже детали...

Мазур поджал губы. Что ж, совпадало...

– Совпадает, а? – сделала тот же вывод Ольга. – Как нельзя лучше подходит для военного моряка...

– Если только ты мне правильно переводишь. Вдруг разыграть хочешь?

– Обижусь... Серьезное дело, розыгрыши неуместны...

Старикашка вновь заклекотал, уставясь на Мазура, делая пассы кочерыжкой.

– Так-так... – прислушалась Ольга. – Горный индейский диалект, чтоб ему провалиться, половину по смыслу угадывать приходится, но более-менее ясно... Ага. Он говорит, что ты всегда достигаешь своей цели, конец пути увенчивается победой...

– Это понятно, – кивнул Мазур. – Клиент должен выслушать не один комплимент, та же механика, что и у цыганских гаданий.

– Погоди-погоди... А ты знаешь, все не так просто. Он тебе не комплименты делает. – Ольга произнесла пару фраз, выслушала ответ. – Скорее констатирует факт... и особо подчеркивает, что постоянное... гачилато, гачилато... ага! Постоянное достижение победы, достижение цели еще не означает удачи и счастья, а иногда прямо противоположно таковым... Счастье – это еще не обязательно победа, вовсе не обязательно, потому что... потому что соль горька, а в тебе слишком много соли, победа – это соль, а счастье – золото, вкус золота сладок... дальше пошли дебри первобытной горной философии... Таков приблизительный смысл. Есть в этом толк?

– Ну, похоже... – признал Мазур.

– Как насчет предсказаний? Говорит, самое время к предсказаниям переходить...

– Не стоит, – сказал Мазур решительно. – Не хочется.

– Боишься?

– Не подначивай. Сама лучше попробуй.

– А вот попробую!

Она что-то спросила – и камушки вновь начали выписывать загадочные вензеля под толчками серебряной кочережки. Быстро образовали новый узор. Старикан закачался, задекламировал.

– Bueno, como no?[27] – усмехнулась Ольга, не удосужившись перевести Мазуру свою реплику.

И тут же напряглась, подобралась, как пантера перед прыжком. Выслушав еще пару фраз, подняла ладонь, что-то властно сказала. Колдун с невозмутимым видом развел руками, склонил голову, вернее всего этот жест можно было истолковать как заверение: я, собственно, и ни при чем, камни правду говорят...

Бросив ему еще одну кредитку, Ольга подхватила Мазура под руку и решительно повела прочь.

– Что он такое сказал?

– Глупости, – энергично отмахнулась она. – Философ чертов... Всякая чепуха.

Судя по ее виду, она решительно не собиралась делиться с Мазуром открывшимися откровениями, а настаивать он не стал, прекрасно понимая: проверить ее, если соврет, невозможно...

– Зайдем в парк? – предложил он, когда они покинули ярмарку через вторые ворота. – Тень, прохладно, вон сколько народу...

– А ты присмотрись. Ничего не замечаешь?

Он добросовестно присмотрелся и ничего необычного не заметил – отсюда видно было, что вдоль высокой решетчатой ограды безмятежно гуляют люди, и по дорожкам парка гуляют люди, в приятной прохладе...

– Где твоя наблюдательность, моряк? – хмыкнула Ольга, уже, кажется, забывшая о колдуне. – За оградой гуляют одни молодые. Потому что внутрь им не полагается. Есть старая традиция: в парк могут входить исключительно женатые и пожилые. Лет триста, говорят, обычаю. Мы с тобой не женаты... но, может, ты себя пожилым чувствуешь? Тогда – милости прошу, поброди в тени, а я тут подожду...

– Нет уж, мне туда еще рано, по здравому размышлению...

– Ну, если рано, покажу тебе еще что-то экзотическое...

Они свернули в узкую улочку, сплошь застроенную обветшавшими каменными домами, потом свернули еще раз, на улицу пошире.

– Ага...

– Это и есть очередная экзотика?

– Ну, не та, что я тебе намеревалась показать, однако у вас в России этого ведь давно нет? Хотя при царе было...

Посреди обширного двора стояла круглая проволочная сетка, и внутри этой своеобразной арены яростно дрались два петуха непривычного для Мазура вида: длинные, тощие, без гребешков, зато у каждого к ноге прикреплена сверкающая стальная шпора. Человек двадцать зрителей орали так, словно их тут было две сотни.

– В Баче есть роскошная крытая арена, – пояснила Ольга, перекрикивая гомон. – А это – окраинная бледная копия... но все равно, игра по правилам, с денежными ставками... как тебе?

– Да не привлекает что-то, – честно признался Мазур. – И шпора эта совершенно не к месту, и лысые они какие-то. Лучше уж наши, деревенские – там все честно, без всякого железа, и...

За спиной что есть мочи заорали:

– Cuidado![28]

Кто-то обрушился на них сзади, обеими руками растолкав в стороны, сам же, потеряв равновесие, налетел на сетку, повалил ее на изрядном куске периметра, петухи ничего не заметили, увлекшись дуэлью, а вот зрители негодующе заорали. И тут же хлопнули пистолетные выстрелы, кто-то на противоположной стороне арены заорал, хватаясь за бок с расплывавшимся на белой рубашке багровым пятном...

Крики, сумятица, гам! Мазур одним прыжком оказался рядом с Ольгой, оттолкнул ее к стене, прикрыл собой. Окружающее для него распалось на череду кинокадров: тот, кто их толкнул, развернулся к улице и палит из блестящего револьвера... кто-то бежит прочь, и в него лупит очередями из маленького бразильского автомата «ина» второй штатский... попал, ну и зрелище... зрители разбегаются, кто-то падает, прикрывая голову руками... пальба усиливается... ага, вон там, далеко, улепетывает еще один, по нему и бьют неизвестные... в конце улицы со скрежетом развернулся джип, с него спрыгивают фигуры в форме... автоматная очередь крошит стекла над головой...

Ольга, гибко вывернувшись, схватила его за руку и рванула что есть мочи, указывая вправо. Увидев там узенький проход на соседнюю улицу, Мазур, не колеблясь, припустил во все лопатки. Они промчались по сумрачному проходику, скорее, щели, сверху накрытой сомкнувшимися крышами соседних домов, опрокинули таз с водой, зачем-то стоявший на колченогой табуретке, не обратив внимания на смачный выкрик вслед – определенно ругательство, – выбежали на параллельную улицу. Остановились. Тут все было тихо и спокойно, никто ни за кем не гнался, хотя первые признаки беспокойства проявились и здесь – прохожие останавливались, вертели головами, пытаясь определить, откуда доносится стрельба, и побыстрее покидали опасный район, держась, в общем, спокойно.

– Туда! – показала Ольга. Нервно поправила волосы. – Интересные сюрпризы...

– Что это было?

– Откуда я знаю? – пожала она плечами. – Больше всего похоже на очередную облаву – после налета на полицейский участок здесь занервничали, рвение стали проявлять... Пошли, лучше побыстрее отсюда убраться, а то на соседние улицы перекинется, только под шальную пулю попасть не хватало...

Шли недолго. Ольга остановилась перед старым домишкой, к которому примыкало нечто вроде галереи с покатой крышей, – галерея почти сплошь увита зеленым плющом.

Откуда-то сбоку появился старикашка в заплатанной рубашке и черных штанах, босой и меланхоличный. Ольга без всяких переговоров протянула ему кредитку. Слегка оживившись, старик пошарил за пазухой, извлек большой ключ и отпер, отбросив предварительно упругие ярко-зеленые плети плюща, ведущую на галерею низенькую, полукруглую сверху дверь. Ольга потянула Мазура внутрь. За их спинами, тягуче проскрипев несмазанными петлями, захлопнулась дверца.

Сначала показалось, что здесь стоит непроглядный мрак, но глаза понемногу привыкли. Слева, сквозь прорехи в плюще, этакие бойницы, пробивался скудный солнечный свет, царила приятная прохлада. Справа оказалось с полдюжины узеньких старинных окон, тоже заплетенных плющом почти наглухо, а в дальнем конце, у торцовой стены, лежала огромная куча свежескошенной травы с вкраплениями каких-то ярких, неизвестных цветов. Пол под ногами – из выщербленных каменных плит с узкими, глубокими щелями между ними.