Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин

— Пашутин?

— Его со мной должны были привезти. Или он умер?

— Извините, у меня столько раненых, что я просто не в силах… Впрочем! Сейчас! Сестра! — к нему тут же торопливо, чуть ли не бегом, подошла та самая женщина, с которой я уже говорил раньше. — Валентина Тимофеевна, у нас есть раненый по фамилии Пашутин?

— Есть, Аркадий Валерьевич! Они вместе прибыли. Только тот в инфекции лежит. Кроме пули в плечо, он вдобавок застудил еще бронхи. В горячке, бедный, сейчас мечется.

Спустя два дня врач решил, что моя жизнь в безопасности и дал разрешение пускать ко мне посетителей. Как-то так получилось, что первыми навестить меня пришли охотники, с которыми я ходил в тыл. Им повезло больше, чем нам с Пашутиным. Прошли через линию фронта, как пошутил Лещенко, словно нитка сквозь игольное ушко. В качестве гостинца принесли мне немецкую шоколадку. Спустя пару часов явились два офицера из разведки, которые ничего не принесли, а вместо этого попытались получить от меня дополнительную информацию по документам и картам, которые мы притащили. Единственное, что я мог добавить и показать, так это расположение кавалерийского полка покойного оберста фон Клаузевица. Следом за ними пришел капитан Махрицкий. Капитан попросил меня детально рассказать, как мы выполнили задание. После моего лаконичного отчета, он, сначала замялся, потом все же спросил: — Я здесь по прямому поручению генерала. Он хочет знать, что произошло на самом деле.

— Спрашивайте.

— Вы нашли и убили тех немецких офицеров, которые надругались над вашей сестрой и невестой поручика Мелентьева?

— Да.

— Значит то, что написано в письме поручика правда?

— Не знаю, не читал.

— Нескольким офицерам, в том числе и мне, оно было лично зачитано командиром дивизии, с просьбой о неразглашении. В нем Мелентьев пишет, что решил осуществить святую месть, поэтому всю ответственность берет на себя. Ни о вас, ни о Пашутине, в нем нет ни слова. К сожалению, содержание письма стало известно офицерам дивизии. После некоторого расследования выяснилось, что охотники просто отдали его в полковую канцелярию, а там, не найдя адреса, вскрыли. А слухи, сами понимаете…

Только теперь мне стало понятно, почему обслуживающий медперсонал и больные смотрели на меня с таким нездоровым любопытством.

— К чему вы клоните, Дмитрий Иванович?

— Не могу одобрить убийства безоружных людей, но и судить вас не считаю вправе, так как в таких делах судьей может быть только сам господь. К сожалению, далеко не все наши офицеры, рассуждают, так как я, при этом считая, что ваш проступок ложиться позорным пятном на нашу дивизию. Они уже разузнали, что вы офицер в отставке и дворянин, поэтому часть из них требует над вами суда офицерской чести, а другие хотят, чтобы вы убрались из полка, а если не уйдете сами — извольте, милостивый сударь, к барьеру!

— Не думаю, что это пойдет на пользу их здоровью.

— Может быть, может быть, — сказал Махрицкий задумчиво, потом встал. — Пойду, доложу генералу. Вечером приду, расскажу, что решили.

Второй раз командир охотников пришел ко мне уже поздно вечером.

— Да, Сергей Александрович, заварили вы кашу. Всколыхнули вы наше офицерство, скажем так, до основания. Они уже петицию написали и генералу подали, поэтому он решил не доводить дело до крайности и отдал негласный приказ избавиться от вас и Пашутина, отправив обоих не в Минский госпиталь, а санитарным поездом, прямо в Петербург. Вам так же отказано в прошении о зачислении на военную службу из-за медицинских показаний, согласно которым вы были отправлены в отставку. Истинную причину отказа думаю вам не надо объяснять. Теперь о хорошем. За выполнение приказа командования всю вашу разведывательную группу представили к Георгиевским крестам, так что, когда встанете на ноги, не поленитесь сходить в наградной отдел.

ГЛАВА 11

Мать встретила санитарный поезд, который привез обоих ее детей, а затем почти месяц разрывалась между госпиталем и клиникой, куда положили Наташу. Хорошо, что у меня оставались еще кое — какие деньги, так как за содержание сестры и специфические лекарства для ее лечения нужно было платить.

Выписавшись из госпиталя, я вышел на улицу. Вдохнул свежий морозный воздух. Хорошо! Некоторое время постоял, потом неторопливо двинулся в сторону дома. Я специально попросил мать, чтобы не приезжала, а ждала меня дома вместе с Наташей, которую выписали еще неделю тому назад. Сестра вместе с матерью встретила меня в прихожей, но близко не подошла, поздоровавшись со мной издали. Она изменилась не только внутренне, но и внешне. Настороженно — пугливый взгляд, запавшие глаза, бросающаяся в глаза худоба. На ней было надето глухое черное платье с высоким стоячим воротничком. За столом она сидела, молча, не поднимая глаз, а на вопросы отвечала сухо и однозначно. В конце обеда, отказавшись от чая и десерта, вдруг неожиданно поднялась и сказала, что идет в церковь. Я проводил ее удивленным взглядом, и только когда хлопнула дверь, спросил у матери, что ей там понадобилось. Тут я неожиданно узнал, что сестра с первого дня выписки целые дни проводит в церкви, а еще спустя неделю она заявила, что уходит в монастырь. Мать на этот раз не плакала, а только сказала ей тихим, сухим, безжизненным голосом: — Видно бог так решил за тебя, моя деточка.

Прощание вышло напряженным и скомканным. Мы с сестрой расстались, словно два чужих человека. Она даже не захотела, чтобы я ее провожал до монастыря, и уехала с матерью. На следующий день я проводил мать на вокзал, после чего переехал в опустевшую квартиру.

Японец встретил меня обычным, непроницаемым выражением лица, но после моего короткого рассказа о поездке на фронт заставил обнажиться до пояса. Какое-то время осматривал рану, потом категорическим тоном заявил, что завтра мы начинаем тренироваться, а стоило мне заикнуться о врачебном запрете на физические нагрузки на ближайшие три недели, мастер снова, но теперь медленно и отчетливо повторил, что с завтрашнего дня начинаются тренировки. Правда, порядок и проведение занятий Окато изменил. Во — первых, сократил время до двух часов и уменьшил нагрузки, а во — вторых, теперь наши занятия начинались с того, что японец мазал входное и выходное отверстия раны какой-то вонючей и жгучей мазью. В первую неделю было адски трудно, но потом все же постепенно втянулся и к исходу третьей недели мы вернулись к прежнему графику тренировок.

Степан Петрович, в отличие от Окато, встретил меня радушно, а когда узнал, где я пропадал, то два часа, положенные на стрельбу, ушли у нас на разговор о войне.

Все как бы вернулось на свои места, только с деньгами было плохо. Все что у меня было отложено на черный день ушло на лечение сестры, поэтому я сейчас жил на пенсию, которую получил за три последних месяца.

В конце ноября мне пришла бумага, предлагавшая явиться в наградной отдел. Я рассчитывал получить солдатский георгиевский крест, но неожиданно узнал, что награжден офицерским орденом Георгия 4–й степени. Когда попытался выяснить, не закралась ли здесь ошибка, мне показали бумаги, согласно которых поручик Богуславский был награжден за героизм, проявленный и т. д…

"Поручик? Хм! Выходит,… что мое прошение в качестве добровольца благополучно похоронили, и у них осталось, то, что лежало на поверхности. Поручик в отставке, который совершил подвиг. Поручик Богуславский. Что ж, орден, так орден. Я его честно заслужил".

Прикрепив орден, надел мундир, встал перед зеркалом, но уже спустя минуту понял, что не испытываю ни малейшей радости, снял китель и повесил его обратно в шкаф. Только собрался сесть в кресло, как раздался звонок в дверь. Подошел, открыл. На пороге стоял солидный мужчина в хорошо пошитом пальто и начищенных ботинках. Неужели… Пашутин?!

— Гостей принимаете, Сергей Александрович?!

— Михаил Антонович! Рад видеть вас живым и здоровым!

— Благодаря вам, мой друг! Только благодаря вам! Вы не считаете, Сергей Александрович, что это дело надо отметить?! Кстати, у меня все с собой! — и он сделал шаг в сторону. За ним я увидел переминающегося с ноги на ногу знакомого приказчика из магазина, расположенного напротив нашего дома. Тот в обеих руках держал большие свертки с продуктами.

— Здорово, Федор! — поздоровался я с ним.

— Здравствуйте, Сергей Александрович! Всегда рады услужить!

— Заноси, братец! — скомандовал ему прапорщик.

После того, как приказчик ушел, мы стали накрывать стол, потом уселись друг против друга.

— Хорошо живете, Сергей Александрович. В самом центре. Дорого, небось, такая квартира стоила?

— Это подарок. От одного хорошего человека.

— О как! Кто бы мне такой подарок сделал!

— Какими судьбами оказались в Петербурге? — вежливо поинтересовался я.

— Чуть позже. Хорошо?