Блю из Уайт-сити - Тим Лотт

— Гони! — закричал он, пока Тони мешкал с коробкой передач.

Я вытянулся как струна, не зная, что делать. Колин все еще спал, полуулыбка блуждала на его губах. Тони вдавил педаль газа, просвистел мимо разворачивавшегося такси, пролетел на красный свет и въехал на круговой перекресток. Я знал, что развязка на Хангер-лейн в этом месте была похожа на летающую тарелку: над массивным бетонным кругом возвышался прозрачный, невесомый круг из стекла.

Я повернулся, чтобы посмотреть на такси, мчавшееся за нами. И увидел, что водитель переговаривается по рации.

— Он связался с другими таксистами! — закричал я.

Тони заржал как сумасшедший, кружа по периметру развязки. Несмотря на ржавый кузов, у «кортины» был очень мощный движок.

Когда мы свернули на восточное направление А-40, я увидел еще одно черное такси, двигавшееся в противоположную сторону по маленькой дорожке. Наблюдая за ним, я услышал скрежет тормозов и заорал на Тони, включившего музыку на полную громкость:

— Мать твою! Он разворачивается.

Тони оглянулся, и теперь мы оба смотрели на второго водителя такси, который тоже разговаривал по рации. Он находился так близко, что я мог рассмотреть его сквозь лобовое стекло машины: большой, грузный, голова в форме шара. Усталость как рукой сняло.

Колин проснулся и недоуменно смотрел по сторонам, пытаясь понять, что происходит.

— Может, нам лучше остановиться? — тихо сказал он испуганным голосом.

Но Тони уже завелся; было ясно, что он останавливаться не собирается.

Мы выехали на трассу А-40 и помчались по направлению к Джипси-корнер. На светофоре было полно машин, и нам пришлось притормозить и остановиться. От преследователя нас отделяло автомобилей десять-пятнадцать, но черных такси было уже не одно и не два, а целых четыре. Два ближайших остановились на светофоре в двадцати метрах от нас. Я видел, как оба водителя вышли из машин и быстро направились в нашу сторону. Они не бежали. И почему-то именно это вселяло страх. На левой обочине мы заметили знак поворота к Центральной больнице Мидлсекса.

— Это совсем рядом, — сказал Нодж упавшим голосом.

— Черт! Они уже близко, — закричал я, перепугавшись не на шутку.

Водители других машин повернулись в нашу сторону посмотреть, что происходит.

Тони тупо жал на педаль газа. Таксисты приближались: они настигнут нас через десять-двадцать секунд.

— Заблокируйте двери! — заорал Тони, когда первый из них подошел вплотную к «кортине».

Это был огромный мужик с татуировками на руках и лицом, как вымя. Мы его видели, а он нас нет — спасали затемненные стекла. Он рванул со всей силы заднюю дверцу, но мы уже успели заблокировать ее. Тогда он начал колотить по крыше. Второй водитель, с ломиком в руках, был уже в десяти метрах от машины.

— Пожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйста, — бормотал я, не отрывая взгляда от светофора.

Меня охватило мрачное предчувствие. Колин свернулся калачиком. Даже Тони склонился над рулем, как будто вес его тела мог протолкнуть машину сквозь затор. И только Нодж казался невозмутимым и бесстрашным.

Зажегся зеленый, и три машины впереди нас тронулись с места. Между левым рядом и нами образовалось пустое пространство. Тони рванул вперед, выкручивая руль влево. В панике он слишком быстро отпустил сцепление, и машина заглохла.

— Твою мать!

Он в отчаянии пытался снова ее завести. Послышался звук лома, ударившего по багажнику. Первый водитель начал выламывать заднее стекло, просунув пальцы в узкую щель в верхней части окна. Его лицо в рамке затемненного стекла напоминало Горгону, переполняемую ненавистью и злобой. Я почувствовал, как мой страх перерастает в ужас; потом машина завелась, и Тони с грохотом рванул через перекресток. Повернул налево. Таксист опрокинулся на спину. Волна облегчения захватила нас, когда «кортина» выехала на пустынную дорогу.

Теперь мы были пьяны ощущением удавшегося побега, а это посильнее кокаина. Мы проехали через промзону, прилегающую к А-40, направляясь к самому отстойному месту в Западном Лондоне — Харлсдену. Тони несся на бешеной скорости, не тормозя на поворотах и не останавливаясь на красный: он пытался уйти. Настроение улучшилось.

— Все будет хорошо? — Колин обратился к нам, как ребенок к отцу.

Пока он говорил, еще одно такси проехало мимо нас в противоположном направлении. И начало разворачиваться.

— О Господи! — выдохнул Тони.

Я смотрел на такси широко раскрытыми глазами.

— Кошмар! Все таксисты Лондона жаждут нашей крови.

— Теперь уже все равно поздно сдаваться, — заметил Нодж беззаботно, как будто был сторонним наблюдателем. А потом добавил с усмешкой: — Они нас прикончат.

— Вот обрадовал! Нам придется бросить машину, — сказал я.

Тони кивнул, соглашаясь, и пробормотал себе под нос:

— Дяде Винсу это не очень понравится.

Нодж продолжал улыбаться.

— Ее все равно не сегодня-завтра отправили бы на свалку.

Мы продолжали двигаться в сторону Харлсдена. Место было пострашнее, чем Голдхок-роуд в дождливую погоду. Сплошные склады, пустынные заправки, железнодорожный мост с одиноким лозунгом «Поддержите шахтеров», унылые пабы, хозяйственный магазин. Тони резко свернул в какой-то переулок, долго петлял и запутывал след в лабиринте жилых кварталов. Спустя некоторое время такси отстало, и Тони взял направление на Хай-роуд. Впереди была Харлсденская башня с часами, справа церковь, а перед ней щит с ангелочком, парящим в позе дельтапланериста. Когда мы уже выезжали на шоссе, нашим глазам предстало жуткое зрелище. По крайней мере, десять черных такси выстроились на односторонней улице вокруг церкви с выключенными двигателями, водители сновали вокруг.

Мы все вдруг стихли, даже Нодж. Тони тут же крутанул «кортину» вправо в маленький переулок, вымощенный булыжником. По нему могла проехать только одна машина. Переулок петлял по задворкам жилых построек, а потом упирался в тупик, который с дороги видно не было. Тони заглушил мотор, и мы, вывалившись на мостовую, тут же стали перелезать через проволочную ограду. На той стороне были мешки с мусором и всякий выброшенный хлам.

— Бежим! — завопил Тони, и мы, как одно животное о четырех головах и куче ног и рук, рванули по переулку на другую улицу, неотличимую от соседних: те же ряды муниципальных домов, те же гаражи и покатые крыши.

В конце улицы мы перешли на тротуар.

— Ведите себя как ни в чем не бывало, — сказал Колин, и мы стали хихикать над нелепой ситуацией, в которой оказались, и над неуместными инструкциями Колина.

Я заметил, что у Ноджа хватило самообладания прихватить с собой мяч. Он бросил его на мостовую, и дальше мы пошли, перекидывая мяч друг другу.

Вдруг за спиной раздался звук мотора. Я повернулся. Это было черное такси. Мы сразу перестали хихикать. Замедлились и перешли на шаг, старательно изображая беззаботность. Приблизившись к нам, такси снизило скорость. Оконное стекло опустилось, когда машина поравнялась с нами. Внутри сидел человек-орангутан, громивший наш багажник ломиком на светофоре. Я почувствовал, что краска спала с моего лица. В его взгляде враждебности не было, но все понимали, что он может нас заподозрить. Теперь татуировки на руках были отчетливо видны. Одна голубая, неразборчивая: «„КПР“, мы с тобой». Другая — просто две буквы «ФН»[43].

— Привет, ребята. Не проезжала ли здесь «кортина»?

Нодж абсолютно спокойно, даже как-то лениво принял мяч от Тони. Прошло некоторое время, прежде чем он спросил:

— Какого цвета?

— Золотистая. С затемненными стеклами.

Нодж поморщил лоб, как бы тщательно переваривая поступившую информацию.

— Да. Кажется, именно интересующая вас машина пронеслась недавно мимо на скорости 100 миль в час и свернула на Харлсден-серкус.

Таксист кивнул, но с места не двинулся. Он будто раздумывал о чем-то. Мы замерли как вкопанные, стараясь вести себя естественно. Затем Нодж нагнулся к окну и показал на татуировку «„КПР“, мы с тобой».

— Пойдете сегодня на матч?

Таксист помолчал, потом, похоже, слегка расслабился.

— Вы тоже за них болеете?

— «Рейнджерс» не победить! — сказал Нодж и распахнул куртку, чтобы показать маленькую голубую эмблему клуба.

Таксист снова кивнул, в меру дружелюбно, как армейский сержант, признавший равного по званию.

— Да, пойду. Должна быть классная игра.

— Жалко, Стейнрода не будет.

Саймон Стейнрод, один из ключевых игроков, потянул сухожилие в предыдущем матче и, по слухам, на сегодняшнюю игру не был заявлен.

— Я слышал, что он поправился. По крайней мере, так по радио сказали.

— Отлично! Тогда мы отделаем их под орех, — Нодж был по-прежнему невозмутим.

Остальные нервничали и вид имели виноватый. Таксист внимательно оглядел нас, все еще с сомнением, и снова спросил (голос у него был под стать уродливому лицу: такой же тупой, жестокий, злобный):