Свидетель или история поиска - Джон Годолфин Беннетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 11
Противоположные влияния
Вернувшись в Лондон больным и измученным, я быстро поправился. Успенский при встрече принялся меня расспрашивать. Я хотел, но не смог рассказать ему о том, что я пережил. То, что произошло со мной, предназначалось тому Беннетту, каким я должен был когда-либо стать. Поэтому рассказывать мне было неловко, словно я хотел показаться кем-то, кем в действительности не являлся. Я пересказал, как мог, лекцию Гурджиева об энергиях и изменениях скорости. Успенский не проявил особого интереса.
Миссис Бьюмон очень огорчилась из-за того, что так и не смогла понять Гурджиева. Гурджиев ускользал от ее проницательного ума. Привыкнув составлять определенные и, как правило, очень точные заключения о людях, она как-то пришла к Успенскому и попросила: «Вы должны рассказать мне правду о Гурджиеве. Он необычный человек, я это знаю, но никак не пойму — очень хороший или очень плохой? Мне он нравится и я его ненавижу. Я бы не хотела подпасть под его влияние. Скажите откровенно, что думаете Вы?» Успенский ответил просто и без раздумья: «Уверяю Вас, Гурджиев — хороший человек. Но Беннетт совершенно правильно ушел: он еще не готов к такой работе».
В течение осени и зимы 1923 года я регулярно посещал собрания Успенского и работал с маленькими группами. Нас завораживали рассказы Успенского. Я упорно практиковал основные психологические методы самонаблюдения, самовоспоминания и борьбы с привычками. В группах мы искали связи между космическими идеями Гурджиева и современными научными открытиями. Эта работа занимала почти все мое свободное время. Днем я продолжал вести дела Лондонского представительства султана Абдула Хамида. Джон де Кэй занимался одновременно множеством дел, и всегда находились люди, которых нужно было принять. Группа лондонских финансистов заинтересовалась проектом. Я запрашивал информацию из Турции, чтобы быть готовым ответить на их вопросы.
Двадцать второго января 1924 года было сформировано первое лейбористское правительство, премьером и министром иностранных дел которого стал Рамсей МакДональд. Хендерсон, секретарь лейбористской партии, считался всемогущим серым кардиналом. Филип Сноуден был назначен канцлером. Джон де Кэй решил вернуться в Англию, полагая, что эти его друзья, для которых он столько сделал во времена Первого Интернационала в Цюрихе и Амстердаме, помогут ему обеспечить разбирательство в третейском суде княжеских земельных притязаний на английских арабских территориях в Месопотамии и Палестине.
Он просчитался. Лейбористское правительство следовало гражданским интересам во всем, кроме основных разногласий. Министерство иностранных дел долгое время находилось во враждебных отношениях с Турецкой правящей фамилией, и МакДональду посоветовали отклонить просьбу об арбитраже. Джон де Кэй не сдался и изложил свои требования Артуру Хендерсону, который по природе своей всегда с готовностью выслушивал жалобы обиженных. Турецкая правящая фамилия была недавно выслана из Турции национальным правительством, которое провозгласило Республику. Многие оказались без средств к существованию, практически без гроша в кармане, в разных европейских столицах. Таким образом, Джон де Кэй оказался защитником побежденных. Он был настолько убежден в правомочности княжеских притязаний, что просил только о назначении арбитража в любом из английских судов. В середине апреля 1924 года дело вроде бы сдвинулось, но тут законники иностранного отдела обратили внимание на тот факт, что им приходится иметь дело не с наследниками Абдула Хамида, а с американской компанией. Об этом стало известно в Государственном Департаменте в Вашингтоне, а заодно и о пребывании Джона де Кэя в Англии. Старая неприязнь к Джону де Кэю, связанная с его деятельностью в Мексике, вспыхнула вновь. По навету мошенника, в Лондоне было сделано новое заявление о выдаче де Кея в связи с продажей мексиканских правительственных облигаций. Он был арестован и препровожден в Брикстонскую тюрьму. Я поспешил навестить его. Миссис Бьюмон, ярая противница его приезда в Англию, уже сожалела, что я оказался втянут в эти сомнительные дела. Однако она не унывала и работала, не покладая рук. В основном благодаря ее усилиям, Джона де Кея сразу же выпустили под залог, и началась изнурительная борьба против его выдачи Соединенным Штатам. Сэр Джон Кембелл, главный судья на Боу-стрит, относился к нам не без сочувствия, но де Кэй настроил его против себя, обрушившись на так называемую лояльность американского посольства.
Естественно, дело основывалось на документальных свидетельствах. Я окунулся в него с головой, словно моя собственная свобода была под угрозой. До сих пор я не подозревал об обаянии юриспруденции. Это был новый мир, и я должен был в нем разобраться. Часами я просиживал с законоведами, бившимися над нелегкой задачей — доказать, что данный случай не относится к prima facie. Думаю, мы все были уверены, включая главного судью, что де Кэй был обвинен ложно: несомненно, это оптимизм заставил его взять на себя обязательства, которые невозможно было выполнить. Де Кэй утверждал, что он — жертва политических гонений, и рассчитывал на помощь МакДональда и друзей из Второго Интернационала.
Мне приходилось донимать членов правительства просьбами вмешаться и отклонить запрос о выдаче без слушания дела. Тщетно я объяснял де Кэю, что это противоречит английским законам. Его положение было двусмысленным, поскольку британское и американское правитесльства не признавали президента Хуэрту, в то время, когда де Кэй был его агентом. Дело тянулось четыре месяца; я усвоил более чем горький урок о малодушии хороших людей в затруднительной ситуации. Сер Джон Кэмбелл был справедливыми и терпеливыми явно озабочен тем, что от американской настойчивости в этом деле попахивает политикой. Но в конце концов он отдал приказ о выдаче. Джон де Кэй был вновь арестован и вывезен в США. Больше я его
