Земляничный год - Катажина Михаляк

Она начала хорошо спать. В мягкой и приятно пахнущей постели, потому что бабуля не признавала никаких там новомодных добавок и прочей «блажи», которые хоть и удобны, но делают белье жестким и неприятным для прикосновений, а какая же постель без картофельного крахмала и чтобы потом обязательно как следует отгладить утюгом… Поэтому Эвино белье с добавлением синтетики безжалостно было отправлено на чердак радовать моль, когда та очнется от зимней спячки, а этажом ниже Эва засыпала на белоснежной, мягонькой, обшитой кружевом подушке, под таким же одеялком, которые бабуля привезла из дома.

Эва начала гулять. Если раньше она проводила все выходные и свободные от работы дни, закутавшись в плед и то и дело засыпая над книжкой, – теперь они с бабушкой и мохнатыми бандитами ходили по заснеженному лесу. Сначала за компанию, потому что старушка одна боялась, а потом – из удовольствия. Собаки, которые сразу полюбили новую жительницу Земляничного дома, были теперь в два раза счастливее.

– Ты не спрашиваешь, чего это я тут у тебя вообще делаю, – заметила баба Зося во время одной из таких прогулок.

– Я спросила! И ты ответила, что наводишь порядок – и это было совершенно логично и к тому же правда.

– Ну да… – засмеялась старушка, но тут же посерьезнела: – Ромуальд, – она имела в виду отчима Эвы, – все твердил, что ему надоело кормить дармоедку, то есть меня…

– Он так говорил?! – Эва остановилась посреди тропинки, прижав руки к груди.

– Именно так.

– Ах мерзавец! Ведь ты же отдавала ему всю свою пенсию!

– Отдавала. Просто понимаешь… я тут захворала немножко – сердце прихватило, и на лекарства уходили почти все мои скромные доходы, поэтому Ромуальду-то уже ничего почти и не перепадало от меня…

– Но он обязан тебя содержать!

– Нет, не обязан, Эвушка, и ты прекрасно об этом знаешь. Это чужой человек…

– Но это муж твоей дочери! Твой зять!

– Он мою дочь женой не признает, а уж что касается меня – так тем более я ему никто.

– И отлично!

– Что отлично? – забеспокоилась баба Зося. – Отлично, что зависим мы от его милостыни?

– Нет! – Эва засмеялась, хотя ей было не до смеха. – Отлично, что он так сказал, негодяй такой, потому что из-за этого ты приехала ко мне сюда и тут уже и останешься, правда ведь, бабуля? – Девушка умоляюще смотрела в голубые глаза бабушки, от волнения полные слез.

– Да останусь, внученька, останусь, потому что куда уж я денусь? На Кошикову я не вернусь, потому что содержать шестьдесят метров жилплощади никак не смогу. А началось-то ведь все с того, что я не захотела отписать квартиру его сыну. А я, если бы у меня были хоть какие-то средства на ремонт, уж скорее собственной дочке ее отписала, чтобы ей не приходилось приживалкой-то у собственного мужа ходить.

У Эвы в голове забрезжила идея.

У нее были деньги Анджея за книгу, отложенные на черный день…

– Маме тоже не по карману содержать ту квартиру, – осторожно начала она.

– Э, ты недооцениваешь собственную мать! – баба Зося погрозила ей пальцем. – У твоей мамы никогда в жизни не было ничего своего. Если бы она получила Кошикову, которую любит так же, как ты, – уж она бы смогла привести эти руины в порядок. Там сейчас в общем-то почти можно жить, нужно только потолок отремонтировать, убрать грибок в комнатах и кухне, сменить внутри все, отреставрировать паркет, ванну заменить – и дом был бы таким же красивым, как раньше.

Эва с ностальгией вспомнила трехкомнатную квартиру на Кошиковой, в которой проживало несколько поколений ее предков. После войны дом был национализирован, туда поселили жильцов, которые мало заботились о дубовом паркете или о резной мебели.

Баба Зося и мама с маленькой Эвой занимали комнату с южной стороны. Небольшую, но очень солнечную. Светло, тепло, запахи с общей кухни и птичий гвалт за окном – таким было короткое, но очень счастливое детство Эвы.

А потом настало время Ромуальда Л. Мрачное время для маленькой девочки и ее матери. А когда пришла свобода и жильцов выселили, старушка была уже не в состоянии содержать квартиру на свою скромную пенсию учительницы, поэтому в конце концов с болью в сердце закрыла Кошикову на четыре оборота ключа, чтобы стать приживалкой у зятя. И тогда для нее тоже наступило темное время, которое продолжалось бы до конца ее жизни, если бы не… маленький беленький домик. Земляничный домик. И любимая внучка.

– Слушай, бабуля, а если бы квартира стала пригодна для жилья… если бы ты ее переписала на маму… как бы она жила? Ведь до сих пор ее содержал Ромуальд. Или мама могла бы сама работать?

– Внучка, да ты что! – загремела пани Зося. – Да твоя мама великолепная переводчица! Может быть, ей бы пришлось немного потрудиться, подшлифовать язык, потому что за тридцать-то лет все изменилось, и язык в том числе, но я уверена, что она вполне нашла бы себе работу!

То, что мама с отличием окончила английское отделение филфака, Эва, конечно, знала – ведь в кого-то она имела способности к языкам. Но этот факт как-то стерся в ее памяти – ведь с момента свадьбы матери с Ромуальдом она видела ее только за уборкой, стиркой или штопкой простыней, а вовсе не с книгой в руках. Она и не заметила, как молодая, красивая, утонченная Анна Левинская превратилась в измученную жизнью домработницу. В подстилку для мужа, который не чурался пьянства и рукоприкладства.

– И могла бы заработать и на квартплату, и на житье? – Эва должна была уточнить этот вопрос. Мама всегда казалась ей такой нерешительной и безвольной. «Спроси у отца», «отец решил», «отец то, отец се…» – эти слова рефреном звучали у них в доме с утра до вечера…

– Заработала бы, – твердо ответила баба Зося. – А я бы ей помогла. Я еще иногда беру корректуру – зрение-то у меня в полном порядке, слава богу.

– Уф, тогда все просто, – Эва глубоко вздохнула. Судьба матери, которую она всей душой любила несмотря на то, что та обрекла дочь на жизнь в ужасных условиях бесконечного унижения и лишений, очень волновала ее. Она мечтала, чтобы у матери был спокойный дом, любящая семья, чтобы она могла проводить многие часы за чтением обожаемых книжек, а не за штопкой рваных простыней… мечтала для нее о такой жизни, какая как раз начиналась у нее самой.

– Что просто? – спросила баба Зося, хотя глаза ее уже светились улыбкой.

– Мы обустроим маме квартиру. При условии, что она в нее переедет и будет зарабатывать на ее содержание.

– И перепишем ее на маму – при условии, что она разведется с этим мерзавцем, – добавила пани Зося.

– Прекрасная мысль! Но вот только вдруг мама…

– Мы объявим ей наши условия и дадим время на размышления. Скажем, два дня и две ночи. И все, не больше. А то получится, что ты дашь деньги на ремонт, я квартиру отдам и обе будем жить долго и счастливо – а Анна снова останется на бобах. Договорились? – бабушка протянула Эве руку.