Испытательный срок - Игорь Ревва

— Я не один там живу, — заметил Прыжок.

— Это не имеет значения, — сказала Мархаэоль.

— А ребята?

— Это тоже не важно. Достаточно лишь твоего согласия. А остальные...

Лицо Мархаэоль на миг сделалось жестким, глаза полыхнули пламенем, и в воздухе перед самым ее лицом промелькнула яркая вспышка. Прыжок невольно зажмурился. Но голос Мархаэоль продолжал настойчиво звучать в ушах:

— Они не имеют значения. Их может просто не стать. Прямо сейчас. Хочешь?..

— Да пошла ты! — выкрикнул Прыжок, вскакивая на ноги. — Ты чё? Ты за кого меня держишь, а?!

Мархаэоль медленно поджала ноги и села прямо. Каждое движение ее таило в себе скрытую силу — непреодолимую и беспощадную. Глаза ее были холодны. Но Прыжку вдруг стало жарко.

— Подумай, Толик, — ровным голосом произнесла Мархаэоль. — Подумай...

Прыжок вдруг понял, что ему и в самом деле становится жарко. Огненные стены и пол начали излучать жар. Воздух все больше делался сухим и горячим. И от цветка, на котором они с Мархаэоль только что лежали, тоже начало струиться все более усиливающееся тепло. Платье Мархаэоль, свисавшее с края одного из лепестков цветка, вдруг вспыхнуло и загорелось. Огонь пробежал по нему, коснулся щиколотки Мархаэоль, охватил ее...

Прыжок испуганно вскрикнул.

— Не бойся, — улыбнулась Мархаэоль. — Ведь я у себя дома. И мне это не повредит. Мне, — холодно добавила она.

Прыжок провел ладонью по лицу, стирая набежавший пот.

— Ты ведь помнишь, насколько хорошо было, когда закончилась боль, — продолжала Мархаэоль. — Но она может не кончаться, быть вечной...

— Давай! — выкрикнул Прыжок. — Попробуй, сука!..

И эти его слова словно бы отрезвили Мархаэоль. Она сильно вздрогнула, взгляд ее сделался испуганным. Мгновенно исчезли духота и жар, воздух снова стал прохладным.

— Прости!.. — Мархаэоль сорвалась с места и кинулась к Прыжку. Она прижалась к нему, обхватила руками за шею.

Прыжок закрыл глаза и обнял ее. Рука его коснулась спины Мархаэоль, ощутив тепло ее кожи. И Прыжок подивился тому, что в душе его ничего не шевельнулось после этого прикосновения. Словно что-то там умерло. Навсегда.

28. ОГНЕННЫЙ ДВОРЕЦ

Коновалов лежал на спине, наслаждаясь тишиной и покоем. В комнате царил багровый полумрак — так хотелось Коновалову. Он сам не понимал, почему у него получилось. Просто в один момент ему захотелось, чтобы освещение стало слабее. Так и произошло.

Очевидно, стены комнаты каким-то образом уловили настроение Коновалова и его желание. Огненный Дворец, исполненный таинственной силы, жил, подобно живому существу. Можно было подумать, что находившиеся в бесконечном движении волны огня обладают своим разумом и волей. Но на самом деле было, конечно, не так.

Свои силы Огненный Дворец питал от хозяйки Харамишата — Мархаэоль Игнт. Он подчинялся только ей одной, он существовал ради нее одной, он исполнял малейшие ее прихоти. И в данный момент прихотью Мархаэоль Игнт было удовлетворение желаний своих гостей.

Для самих гостей это было несущественно. Главное, что они чувствовали себя здесь хорошо.

Неведомые силы подчинялись малейшему желанию Коновалова. И Юрию это доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие.

Оказавшись в этой комнате, Юрий без боязни уселся на постель... или то, что ее здесь заменяло, — бьющий из пола фонтан огня, пламя которого не поднималось вверх, а плавно пригибалось книзу, совсем как самый настоящий родник. Огонь, словно бы придавливаемый какой-то силой, вспухал над багровеющим полом низким и широким холмом.

Ощущение покоя царило буквально во всем — в плавном переливе огненных струй по стенам, в мерцании углей на полу, в рдеющем багровым светом потолке. Здесь не было того нервного напряжения или гнетущего безмолвия, заполнявших владения Махвата Игнта и его Замок Тишины. Там Коновалов словно бы постоянно ощущал на себе чей-то внимательный и пристальный взгляд. Словно Махват Игнт непрерывно следил за ним. Так это было на самом деле или нет, Коновалов сказать не мог. Но каждой клеточкой своего тела он чувствовал этот взгляд.

Может быть, Мархаэоль тоже следит за ними. Но если даже и так, то делает она это ненавязчиво, не стесняя своих гостей и тщательно скрываясь.

Впрочем, пусть следит. Это не имеет большого значения. Все равно здесь и сейчас Коновалов не смог бы причинить ей вреда. Да и не собирался он этого делать.

По совершенно непонятной причине Юрия одолевала какая-то досада. Словно бы воспоминание о чем-то, о каких-то неведомых великих и безвозвратно упущенных возможностях. И это не давало ему покоя, что еще больше злило Коновалова, не позволяло ему насладиться отдыхом и спокойствием в полной мере.

Юрий лег, раскинул руки и подумал, что вряд ли у него когда-нибудь будет еще такая возможность расслабиться. У себя дома, в Срединном Мире, подобное просто невозможно. В Москве не очень-то расслабишься, там постоянно нужно быть в напряжении — для того, чтобы выжить. Да и не только для этого, одного ощущения безопасности мало. Очень хорошо (порой даже просто необходимо), чтобы ему сопутствовало ощущение сытости. А в Срединном Мире это сейчас большая редкость — ощущение безопасности и сытости. Сейчас же он не испытывал ни голода, ни жажды... Впрочем, нет, пить хотелось.

И едва он успел подумать об этом, как пламя стены в углу комнаты всколыхнулось, выплеснуло в воздух сгусток огня, который тут же превратился в женскую фигуру.

Юрий лениво посмотрел на нее. Страха он не испытывал. Он уже уверился в том, что ничего опасного здесь не произойдет и ничего плохого с ним не случится.

Женщина, легко ступая, подошла к Юрию. В руках ее был кубок. Кубок этот, казалось, тоже был сплетен из огня — этакая огненная воронка, наполненная искрящимся и кипящим напитком.

Она с поклоном протянула кубок Юрию. Тот осторожно принял его. Вид напитка говорил о том, что он должен быть горячим. Юрий приподнялся на локте и осторожно пригубил.

Прохладный, ни с чем не сравнимый вкус. Во рту сразу же стало свежо, по телу разлилось приятное ощущение. Юрий залпом допил кубок и посмотрел на женщину.

Молодая, смуглая. Густые волосы необычного, ярко-синего цвета. Глаза совершенно нечеловеческие — алые, словно пылающие угли. Тело скрыто под легкой красной накидкой, оставляющей обнаженными только руки и плечи. Но и так понятно, что женщина стройная.

Юрий никогда раньше не видел таких. И дело не в синих волосах или пылающих углями глазах. Просто она вся была какая-то необычная. Она очень сильно отличалась от женщин Срединного Мира. Те были намного более нервные и резкие, и в глазах их постоянно сидели затаенный страх и готовность убивать. Или наоборот — рабская покорность судьбе и безразличие ко всему происходящему — и вокруг, и к себе самим. У этой же глаза, несмотря на цвет, глядели на Коновалова со спокойным интересом, с любопытством и доверием. И Коновалову захотелось вдруг смотреть в них не отрываясь.

Юрий протянул руку и прикоснулся к ее щеке. Пальцы его ощутили теплую шелковистую кожу лица. Женщина улыбнулась.

Коновалову вдруг нестерпимо захотелось обнять ее. Он подумал, что очень долго уже не позволял себе подобного. Да и происходило это постоянно так, что не оставляло по себе никаких приятных воспоминаний. Да и вообще помнилось очень недолго.

Коновалову вдруг стало тоскливо и обидно. Внезапно, всего лишь за одну секунду, он вдруг ощутил, что время уходит безвозвратно, что жизнь проходит, принося ему лишь разочарования, боль, страх и напряжение. Жить, чтобы выжить, — в этом ли смысл? Отказывать себе во всем, ради... ради чего? Победы над гоблинами? Ради победы, результатов которой ты, может быть, и не увидишь? И никто из ныне живущих, может быть, не увидит... А потом — кто вспомнит, что был такой парень, Юрий Коновалов? Кто вспомнит, что сделал он для этой победы, для освобождения Срединного Мира?..

Свобода, безопасность и нормальная жизнь для других ценой своей собственной жизни. Победа ценой своего поражения. Радость для других ценой своей печали. Свобода мира ценой собственного рабства...

Юрий провел ладонью по ее плечу. Синеволосая красавица пристально смотрела на него — два рдеющих в полумраке угля манили к себе.

— Как тебя зовут? — спросил Коновалов.

Она ответила улыбкой. Нежные губы раздвинулись, обнажив белизну ровных зубов, цвет которых не искажал даже рдеющий полумрак комнаты. Коновалов попытался представить себе, какими должны быть эти губы, каков может быть их поцелуй.

— Ты здесь живешь, да? Ты служишь Мархаэоль? — спросил Коновалов.

Красавица опять не ответила — лишь улыбка, приветливый и на все готовый взгляд да еле уловимый трепет ресниц.

— Ну, не хочешь говорить — и не надо, — решил Юрий. — Иди сюда...

И он взял женщину за руку и притянул к себе...

Комната была прекрасна. И самым прекрасным здесь были зеркала — великое множество их расположилось по стенам. Лепестки пламени окружали овальную зеркальную поверхность, услужливо отражавшую новый облик Эллины. Все это было очень здорово — и комната, и зеркала, и внешность... Но больше всего поразил Эллину бассейн, занимавший всю центральную часть комнаты. Вздымалась пузырями расплавленная лава; пузыри эти лопались с тихим звуком, наполняя воздух приятным ароматом; вокруг бассейна трепетали языки пламени, образуя огненный бордюр.