Мистер Селфридж - Линди Вудхед

В апреле 1924 года официально открылось новое огромное крыло универмага. К раздражению Гарри, между первоначальной восточной частью здания и новой пристройкой оставалось пустое пространство, о котором спорили строители, банкиры и члены совета от района, но под землей «Подвал выгодных покупок» тянулся от Дюк-стрит до Орчард-стрит, занимая пространство в три с половиной акра. Большинство отделов верхних этажей были продублированы «под землей», где покупателей ждали низкие цены, прохладные светлые стены, белые мраморные полы и впервые в Англии прохладный воздух – благодаря новейшему чуду американской механики, системе «комфортного охлаждения». Кондиционеры были квантовым скачком, создавшим удобную среду в искусственных пространствах без окон. Для покупателей в Лондоне 1924 года это было просто откровением.

Когда в конце месяца король Георг V открыл выставку Британской империи в Уэмбли, девятнадцать звуковых колонок в «Селфриджес» передавали покупателям речь короля. Один посетитель «Палм-корт» пришел в такой трепет, что даже поднялся на ноги. «Это говорит сам король!» – воскликнул он. Во времена немого кино людей завораживали чудеса радио. Стадион Уэмбли был построен в качестве центрального элемента «Пчелки», как ласково называли обширный выставочный комплекс. По иронии на части огромного участка земли, которую принудительно выкупили для выставки, изначально располагался спорт-центр для сотрудников «Селфриджес». На деньги от этой вынужденной сделки Селфридж приобрел пятнадцать акров земли в районе Престон-роуд между Уэмбли и Хэрроу, и там сотрудники универмага могли выпить чаю, потанцевать или поучаствовать в викторине в красивом павильоне после суматошных выходных, занятых футболом, волейболом, крикетом и теннисом. Более двадцати семи миллионов человек стекались в Уэмбли, чтобы посмотреть на экспонаты, проехаться на экспериментальной железной дороге, изучить угольную шахту, посетить парк развлечений и купить такие диковинки, как первые в мире памятные марки, выпущенные британской почтой, которые также продавались в почтовой конторе на четвертом этаже «Селфриджес».

Селфридж, который использовал концепцию послевоенной Всемирной выставки как центральную тему многих своих послеобеденных выступлений в деловых кругах, вероятно, был справедливо обижен, что его не пригласили в организационный комитет выставки. Он не отчаялся и устроил в универмаге собственную экспозицию, выставив «флаги, эмблемы и украшения» в огромном отделе, продававшем сувениры, такие как хлопчатобумажные британские флаги по шиллингу за дюжину и портреты короля по центу за штуку. Селфридж уже давно завел традицию отмечать День империи вечеринкой на крыше для персонала, а в честь выставки развлекать сотрудников он пригласил лорда Бивербрука, который произнес речь, оказавшуюся весьма вдохновляющей.

Гарри Селфридж верил в важность эмоциональной связи с персоналом и ритуалов, которые соблюдали и покупатели, и сотрудники. Он неизменно праздновал День перемирия: каждый год 11 ноября[39] в 11 утра под гимн британской армии на центральный балкон выходил горнист. Затем после двухминутной паузы он начинал играть побудку. Слушатели признавали, что это было очень трогательное переживание, и традиция продолжалась ежегодно уже после изгнания Селфриджа из компании. Селфридж в первую очередь верил в создание «переживания». Критики говорили, что к шопингу это имело куда меньше отношения, чем к театру. «Все искусство торговли, – говорил он, – заключается в том, чтобы взывать к воображению. Стоит только привести в движение воображение человека, как его рука сама собой тянется к кошельку». Годы спустя один из его директоров Фрэнк Читэм, ушедший работать на Д. Х. Эванса, сказал: «Никто не чувствовал так чутко, как он, психологию клиентов. Когда он выражал свои идеи, они оживали у собеседника в уме».

После утреннего моциона по магазину в кабинете Вождя обычно устраивали мозговой штурм. Селфридж восседал за столом между британским флагом и звездно-полосатым знаменем. Обсуждались доклады о новых тенденциях в Англии и Франции или новых механизмах из Америки, которые можно было с успехом применить на Оксфорд-стрит. Иногда он просто сидел, сцепив руки на затылке, глядя в окно на облака, проплывавшие над Оксфорд-стрит. Никто не решался прерывать его размышления. А потом идеи начинали течь рекой. Некоторые из них были весьма прозаичны. Если он видел, что собирается дождь, он приказывал кому-нибудь позвонить и проверить запас плащей и зонтов и вынести в торговые залы дополнительный запас.

В новом отделе мужской одежды, открытом в 1924 году, бывший чемпион мира по бильярду Мельбурн Инман сыграл партию с Томом Карпентером[40]. На террасе на крыше был открыт ледовый каток, где американский чемпион по фигурному катанию Говард Николсон и его партнерша Фрида Уиттакер – Торвилл и Дин тех времен – дали представление перед восхищенной публикой и положили начало моде на фигурное катание. Поппи Уингейт, первая в Англии профессиональная гольфистка, проводила демонстрации в отделе женской спортивной одежды. Все эти мероприятия были связаны с выставленными на продажу товарами, на которые часто давали «специальную цену», неизменную до конца недели. Мероприятия попадали на страницы газет, ведь пресс-комната «Селфриджес» была открыта для всех – и для репортеров, и для авторов спортивных колонок или советов для женщин. После того как спортсмен или актер недели встречались с журналистами, оставалась только одна задача: знаменитость должна была подписать «витрину автографов» в кабинете Вождя палочкой с алмазным наконечником, после чего машина с водителем доставляла их обратно к отелю. Наконец, визиты знаменитостей описывались в «Ключе», собственном журнале магазина.

В начале лета 1924 года Селфридж распахнул двери Лэнсдаун-Хауса для еще одного Королевского благотворительного приема, который пресса окрестила «главным балом сезона». Собранные средства пошли на улучшение коек в больницах. В списке гостей были принцы Британии Генрих и Георг, их кузины маркиз и маркиза Милфорд Хейвен, принцесса Мария-Луиза и принцесса Елена-Виктория. Почетное место, однако, было подготовлено для княгини Вяземской (урожденной Розали Селфридж). Ее очаровательный портрет в диадеме, выполненный Рексом Уистлером, украшал обложку программок. Селфридж бросил все силы на то, чтобы устроить настоящее представление: золотые тарелки, арендованные у ювелирных компаний «Гаррардс» и «Кэррингтонс», реки шампанского, за неиссякаемость которых отвечало не менее пяти компаний-производителей, джазовый и классический оркестр и выступление мужского хора под руководством Клары Новелло Дэвис – матери Айвора Новелло[41], которая и сама была известным музыкантом.

Богема снова устремилась в универмаг в конце октября на третью вечеринку в честь Всеобщих выборов. Более двух тысяч гостей развлекались и на ледовом катке на крыше, и на роликовом катке в бальном зале. Чтобы избежать появления незваных гостей, самые смышленые сотрудники, выбранные из растущего числа выпускников частных школ, были поставлены у дверей, чтобы проверять и в некоторых случаях не пускать прибывающих. В число допущенных на вечеринку гостей входили Джозеф Пулитцер-младший, Фрида Дадли Уорд, сэр Джеральд дю Морье, Айвор Новелло, Барбара Картленд, чета Асквитов, хан Ага, чета Макальпинов, богатая леди Луи Маунтбеттен и не менее богатая внучка Маршалла Филда Гвендолин с мужем, шотландским баронетом Чарли Эдмонстоном. Здесь была самая соблазнительная актриса Лондона Таллула Бэнкхед, писатель Майкл Арлен, чья «Зеленая шляпа» была самой популярной книгой во всех библиотеках. «Весь свет собрался в “Селфриджес”», – восторженно писал «Татлер».

Той ночью партия консерваторов выиграла парламентские выборы, а золотая молодежь, воплощавшая собой «ревущие двадцатые», отпраздновала свое совершеннолетие. Им было наплевать, кто победил на выборах. Они просто хотели веселиться. Следующие пять лет они проведут в борьбе с новым министром внутренних дел сэром Уильямом Джойсоном-Хиксом, который всеми силами будет пытаться их остановить. Джикс, как его окрестили безжалостно высмеивающие карикатуристы, был приверженцем строгой викторианской дисциплины и представлял собой все то в старом укладе, что ненавидела молодежь.

Джикс и сам много что ненавидел – в особенности «незарегистрированных чужаков». Когда он обнаружил, что в Британии таковых насчитывается двести семьдесят две тысячи, он установил визовую систему столь строгую, что простая туристическая поездка без драгоценного документа могла наказываться тюремным заключением, после которого нарушителя отправляли прямиком домой. Секс ему тоже был не по душе – особенно в форме публичных проявлений симпатии, которые он называл «чудовищным непотребством». Он с величайшим подозрением относился к современным писателям, художникам и скульпторам и лично занимался цензурой их произведений. Вечный трезвенник, мечтавший запретить алкоголь, он также был одержим идеей закрыть ночные клубы, которые называл «сточными канавами общества, переполненными наркотиками», а современные танцы считал «заболеванием, угрожающим современной цивилизации».