Мир пятого солнца - Андрей Посняков

– Давай! – решительно молвил щербатый.

– Сначала покажи дорогу! – Сотник тоже был хитрым.

– Да вон туда, где кустики… Класную клысу видишь?

– Красную крысу?

– Да не клысу, а клысу…

– Он, похоже, о крыше говорит, командир. И впрямь, вижу одну – красную.

– Так, значит, нам туда. Спасибо, парень!

– Ежели соврал – вернусь и оторву тебе уши, – на всякий случай, уходя, предупредил Касавач и, состроив страшную рожу, добавил: – Будет что принести в жертву тлалокам на будущем празднике гор!

Во! Запугал ребенка! Вот и позволяй таким типам общаться с детьми. Тлалоки – это были такие горные божки, небольшие, но до чрезвычайности злобные, впрочем, особо добрых средь местных богов отродясь не водилось, исключая разве что Кецалькоатля. А праздник гор – на самом деле довольно красочный и веселый, если не считать воплей традиционно приносимых в жертву детей, – наступал уже очень скоро, буквально через пару-тройку недель, 1 октября, в первый день тринадцатого месяца года Ягуара эпохи пятого солнца.

– Похоже, мы с тобой, Касавач, последние девственники этого городка! – спускаясь с холма, на ходу буркнул Асотль. – Всем остальным храм порока уже давно отлично известен. Всем, в буквальном смысле слова – от мала до велика.

Святилище богини плотских радостей Тласольтеотль, в просторечии именуемое без особых затей храмом порока, располагалось… гм-гм… наверное, если бы не целые гирлянды цветов, сие угрюмого вида строение, сложенное из наспех пригнанных плит, можно было бы назвать сараем. Своей неухоженностью, свежей, но уже на треть осыпавшейся штукатуркой и полным отсутствием даже намека на архитектурный стиль сие строение внезапно напомнило Перепелкину родину: именно такие домишки, выстроенные в советское сталинско-хрущевское время, обычно располагались на главных площадях многочисленных городков и поселков кондовой российской провинции, откуда, если верить классику, «хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь».

Цитату Перепелкин-Асотль помнил плохо и даже сейчас, к стыду своему, вряд ли бы точно назвал ее автора, однако повторить чужую мудрость не преминул, больно уж, по его мнению, она была сейчас кстати:

– Ну и глушь! Отсюда хоть три ночи беги, ни до какого храма не доберешься!

– Так вон же он, храм, – невозмутимо кивнул Касавач.

– Что-то он какой-то пустой, подозрительный… Не храм, а какой-то пакгауз! – Асотль повел носом. – И, кажется, паленым пахнет.

– Точно, горит что-то, – понюхав воздух, согласился десятник. – Но, кажется, не здесь, просто ветер… Ммм… Этцалли у кого-то пригорели! Вот раззявы-то. Ну что, командир, пойдем?

– Опять «командир»! – Асотль разозлился. – Сколько раз тебе говорить – оставь ты свой блатной лексикон! Некрасиво это, понимаешь?

Фразу Касавач, конечно, не понял – еще бы! – зато хорошо уловил прозвучавшее в ней недовольство и, смущенно хмыкнув, отвернулся:

– Кажется, у них здесь вход. Эй! Здесь есть кто-нибудь?

– А кого тебе надо, парень? – немедленно осведомились откуда-то сверху, как понял Асотль, с неширокой террасы, располагавшейся не так уж и высоко – метрах в двух, спокойно можно было бы дотянуться рукой.

Почти всю террасу занимали огромные букеты цветов, не дававшие никакой возможности рассмотреть говорящего… Или говорящую, голос был похож на женский… Или мальчишечий… Такой с хрипотцой, наглый…

Сотник поднял глаза:

– У вас, что ли, праздник сегодня?

– А вас что, звали?

– Конечно. Иначе с чего бы мы приперлись? Тла-Тла здесь?

– Или Пиль-Пиль, – поспешно добавил Касавач.

На террасе вдруг замолчали, и Асотль уже присматривался, как бы туда половчее запрыгнуть, тем более что снаружи бы и не увидел никто – уже темнело, как обычно в этих местах, ночь наваливалась внезапно, почти без сумерек.

– А! – наконец, когда приятели уже почти решились взять храм нахрапом, вновь подал голос неизвестный… Или неизвестная. – Так вы и Тла-Тла, и Пиль-Пиль знаете?

– Они нас сюда и звали.

– Что же вы раньше-то не сказали? – Из-за букетов высунулась любопытная рожица – ну точно, пацан, лет на вид пятнадцать, может, чуть старше. – Заходите, уже почти все собрались.

– Так мы и хотим зайти, неужели не ясно? – раздраженно воскликнул Казанова. – Только вот не знаем куда.

– Сейчас… я спущу веревку.

– Ты слышал, друг мой? Веревку! О, как тут все закручено. Чувствую, мы не зря сюда пришли.

Глава 18

Вино, женщины, песни

1324 г. Осень. Мешикальтцинко

– Но они будут смотреть друг на друга… Они так смотрят друг на друга… Мне стыдно за нее.

О, как прекрасно танцевали девушки-жрицы! Изгибаясь смуглыми обнаженными телами, словно болотные змеи, они то припадали к земляному полу, то, взмахивая руками, точно крыльями, взмывали, рвались вверх – к потолку, к крыше, к небу.

В руках музыкантов-жрецов ритмично били барабаны, в такт танцу извивалась, дергалась в конвульсиях мелодия, выводимая тростниковой флейтой. Пахло людским потом и сладковато-пряным ароматом трав и цветов. Цветы и травы здесь были повсюду: свисали с потолка, коврами драпировали стены, разноцветными гирляндами ниспадали к ногам улыбающихся каменных идолов. Богиня порока и удовольствий не любила кровавых жертв – только цветы, танцы и песни.

Очень симпатичная богиня, в отличие от всех прочих.

Улыбаясь жрицам, Асотль и Касавач сидели на корточках у дальней стены, в числе прочих приглашенных наслаждаясь танцем.

Музыканты играли. Плясали девушки. Рекой лилось вино.

– Неплохая бражка, – хлебнув из глиняной чаши, скупо похвалил сотник. – А что, Касавач, не зря мы сюда пришли? Мне пока нравится.

– Конечно – не зря, – вытирая губы рукой, согласно промолвил Казанова. – Ты посмотри только, командир, какие здесь девки! Умм!!! Так бы сейчас их и съел!

– Подожди. – Асотль передал опустевшую чашу вмиг подбежавшему жрецу и расслабленно улыбнулся. – Не ешь сейчас – дай доплясать, видишь, сколько людей на них смотрит?

Не то чтобы в храме было много народа, просто само помещение, представлявшее собой почти правильный прямоугольник размерами шагов двадцать на тридцать, едва вмещало всех пришедших гостей, расположившихся вдоль стен и у входа, напротив которого, у противоположной стены, возвышалась выточенная из черного базальта статуя Тласольтеотль, богини плотских утех и порока. Оранжевые блики светильников скользили по блестящему телу богини, изображенной в виде прекраснейшей женщины с вытянутыми к вискам раскосыми глазами. Жертвенной плиты, как у других богов, перед статуей не было, жертвенник заменяла большая ваза, заполненная дурманяще пахнущими букетами цветов.