Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание - Марк Еленин

За месяц контрразведкой было арестовано фантастическое число граждан. Многие расстреляны и повешены. Идут слухи, контрразведчики под шумок сводят счеты между собой. Занимаются контрабандной торговлей...

На кого можно опереться? В ком быть уверенным? На одного фон Перлофа? Маловато... Но с Климовичем надо быть осторожным. Предельно... Военные, только военные дела — это его сфера деятельности. Он — офицер, полководец. Его стратегические замыслы приводят в движение армии солдат, офицеров, танки, пушки, броневики... И пока красные еще заняты Пилсудским, он может идти вперед. И только вперед!.. Мощный внезапный натиск, сильный, ошеломляющий маневр, — побеждают ведь не числом — уменьем. Раз, два — и он во главе значительной и богатой территории. Черте ней, как бы она там ни называлась! Пусть хоть республика! Дайте время и возможность укрепиться... Название всегда можно придумать... Врангель вновь прошел к окнам. Дневное море было спокойно — голубовато-зеленое вблизи и черно-серое по горизонту. Теплый ветер нес соленый запах водорослей и нагретого известняка. Врангель вернулся к громадному резному столу я, откинув полы черкески, сел в удобное глубокое кресло, поймав себя на мысли, что даже в полном одиночестве принимает эффектные позы и старается играть роль вождя, о котором только и говорит его окружение. Одни — лучше и тоньше, другие — грубее.

Почему-то в который раз вспомнились дни, когда он, заболев тифом, лежал в беспамятстве... На пятнадцатые сутки положение стало безнадежным. В Кисловодск вызвали жену, пригласили священника. А когда, отслужив молебен, батюшка ушел, кризис миновал, температура упала и Врангель начал поправляться... Сколько заслуженных людей унес в могилу тиф. А ему, видно, бог помог. Бог и потом руководил им, вел, помогал во всех делах и помыслах. Нет, у него иная судьба!.. Почувствовав, как это с ним бывало, внезапный душевный взлет, Врангель встал и на негнущихся ногах прошел к оперативной карте, разложенной на специальном овальном столе. Обстановка не внушала опасений: вверенные ему части действовали согласно плану, данному им, Врангелем, и разработанному штабом под руководством его ближайшего сподвижника генерала Шатилова — Павлуши, как Врангель позволял себе называть того в знак полного доверия и старой боевой дружбы.

За полдень Врангель вернулся с передовых позиций. Это была не деловая, не инспекционная, а демонстративная поездка: главнокомандующего сопровождали чины военных миссий Франции и Англии, Польши, Америки, Японии, корреспонденты ряда русских и влиятельных иностранных газет. Союзники должны были увидеть боевой порыв его войск, их силу и сплоченность, умение выполнять боевые приказы.

Все распоряжения были сделаны заранее. Маршрут группы выверен и известен лишь заинтересованным лицам. Надлежащим образом расставлена охрана — об этом позаботился Климович, — чтоб никаких неожиданностей, никаких непредвиденных обстоятельств ни из-под земли, ни с воздуха. Как случилось это однажды с Деникиным. Он тоже повез на фронт союзников для демонстрации мощи своей армии. Она победно двигалась на Москву, и показывать тогда, действительно, было что: занятые позиции большевиков, захваченные села и города. Однако Антон Иванович и в той ситуации догадался решительно опростоволоситься. Автомобили ехали без надлежащих предосторожностей. Какой-то красный аэроплан, жалкий «ньюпор», связанный чуть не проволокой и веревками, а наведенный несомненно разведкой, бомбил колонну Деникина более получаса. Имелись, помнится, и жертвы. Союзникам все это решительно не понравилось. Полный афронт! Нет, Врангель не имел права на такое: подобная осечка могла оказаться для него роковой. И положение армий не то, и наступление по масштабам не ровня деникинскому, и англичане уже неверующие, а другие союзнички всерьез боятся «проторговаться» и «не на того коня поставить»... Поездка имела наиважнейшее дипломатическое значение. От ее результатов зависело слишком многое... Даже два процента риска должны были быть исключены...

Теплым солнечным утром поезд главнокомандующего остановился на станции Таганаш. Тотчас по обе стороны путей была споро развернута полевая Ставка: десяток открытых платформ с охраной и пулеметами; штабной вагон и вагон с радио и телеграфом; вагон-ресторан; вагон конвойцев; салон-вагон Врангеля, вагоны, приготовленные для офицеров военных миссий. Незамедлительно были поданы автомобили... Врангель ехал первым на своем любимом «ситроене» в сопровождении лишь адъютанта и штаб-офицера для поручений Остен-Дризена. За ними — Шатилов. Следом — все остальные. Колонну замыкали конвойцы из наиболее проверенных терских казаков, все годы войны сопровождавшие Врангеля.

Гости осмотрели укрепленные позиции. Окопы, отрытые в полный рост («Успели, молодцы! Надо поощрить!»), пулеметные гнезда, офицерский блиндаж — все производило приятное впечатление. На участке было тихо. Красные почему-то не стреляли, даже услышав шум двух десятков автомобилей. Тощий Остен-Дризен, слегка грассируя, объяснил Врангелю: «Эта позиция — вторая, запасиая («Для гостей», — мелькнула мысль), красные отсюда в пяти верстах, не менее...»

После недолгой остановки главнокомандующий повез гостей на батарею. Были вызваны аэропланы и с помощью их корректировки проведены стрельбы. Пушки палили в белый свет как в копеечку. Прислуга работала четко. Офицеры подавали уставные команды зычными голосами. Затем два самолета провели показательный воздушный бой. Короче, все прошло нормально...

Автопоезд промчался через выжженную летним солнцем серую степь. На станции Акимовка гостя осмотрели авиационный парк. И он выглядел внушительно, по-боевому. Здесь, правда, случился экспромт, но, пожалуй, к лучшему даже. На вопрос главнокомандующего, всем ли довольны господа авиаторы, выступил вперед затянутый в черную кожу с головы до пят коренастый офицер («Полковник, что ли, поручик, черт его знает, чумазого»), один из заместителей командующего врангелевской авиацией генерала Ткачева, по-видимому, и, рапортуя главнокомандующему, доложили: авиаторы полны готовности доблестно сражаться за Россию, но аппараты изрядно изношены и требуют срочного ремонта. Врангель, тут же найдясь, милостиво поблагодарил бравого офицера за правдивый доклад, но переадресовал его просьбу к союзникам: у них-де много аэроплановых заводов, захотят — будут в парке новые замечательные машины... Вышло мило, занятно. Вроде как задумано. Союзнички улыбались, многообещающе кивали. Врангель остался доволен. А вот казачки кубанской дивизии генерала Бабиева разочаровали его: смотрели хмуро, джигитовали вяло, кони были плохо чищены. Любимец главнокомандующего оправдывался тяжелыми боями, растущим сопротивлением красных, трудностями с доставкой фуража (он сказал «с добычей», но вовремя поправился).». Вечером поезд прибыл в Мелитополь. На празднично украшенной станции для встречи Ставки был выстроен почетный караул. Бухал медью оркестр. Яркими цветами пестрели платья дам. Потели в сюртуках и фраках господа штатские из немногочисленной депутации, приветствующие нового освободителя земли русской.

Заботу об иностранных гостях взял на себя генерал Доставалов. Собрав всех в штабе армии, генерал принялся читать лекцию по истории борьбы войск Кутепова в Северной Таврии. Врангель с лекцией не был знаком, но содержание ее представлял: боевые подвиги офицеров в духе «осваговских» писак, массовый героизм солдат, идущих в штыковые атаки за родину, поруганную большевиками, полководческий дар самого Александра Павловича — солдафона и интригана, который не раз предельно четко и примитивно формулировал свою «доктрину»: земельная реформа — для вида, виселицы для страха и через два-три месяца мы в Москве «берем под козырек».

В Мелитополе был дан ужин. Торжественная тишина, блеск погон, оголенные, точно стеариновые плечи дам, дипломатические, ничего не значащие тосты. Настроение у Врангеля оказалось испорченным еще до ужина, и теперь ощущение чего-то раздражающе-неприятного, вызывающего злость и бессилие, все более возрастало.

Настроение было испорчено и весь следующий день, когда гостей на автомобилях повезли на станцию Кронсфельд, где они осмотрели оттянутую в резерв Корниловскую дивизию, лучшую, пожалуй, часть белой армии.

...От края до края огромной утрамбованной площади выстроились войска. Красно-черные корниловцы выглядели впечатляюще. В центре каре — иконы в киоте, аналой, окруженный духовенством в блестящих на солнце, словно залитых золотом и серебром, ризах. Успокаивающе-умиротворенно звучало церковное пение.

После молебна Врангель вручил Корниловское знамя первому батальону имени генерала Корнилова полка. Дивизия отлично прошла церемониальным маршем. Настроение главнокомандующего выровнялось. На обеде в честь союзных гостей он заговорил с характерной для него самоуверенностью и напором: